ГЛАВА ПЕРВАЯ,
в которой повествуется о событиях как будто и не слишком значительных
Наверное, именно так начинали все известные человечеству обманщики, авантюристы и даже преступники: Таня Ларионова не думала, до самого последнего мгновения не думала, что бросит в почтовый ящик это письмо, И лишь когда в узкой прорези мелькнул дразнящим язычком угол конверта, она опомнилась — и поняла, что погибла!..
А произошло все так.
Настали летние каникулы, и Таня, впервые совершенно самостоятельно, как, впрочем, и полагается почти взрослой четырнадцатилетней девочке, ехала в город, где жила ее тетя. Всю дорогу Таня лежала на верхней полке, грызла горькие-прегорькие, каленые-перекаленные семечки, десять копеек стакан, и, выражаясь устарелым слогом, по иронии судьбы читала роман Достоевского «Преступление и наказание».
Нам кажется, однако, что Достоевский тут ни при чем: последующие события могли развернуться и в том случае, если бы Таня читала не Достоевского, а, скажем, Чарльза Диккенса или даже сказки братьев Гримм. Тем более смешно винить в чем-то Танину школу или ее учительницу, Теренцию Павловну, которая перед каникулами продиктовала восьмому «Б» список обязательной литературы, назвав при этом и Федора Михайловича Достоевского. Да и подозревала ли Теренция Павловна, что Таня всерьез отнесется к этому списку?..
ГЛАВА ВТОРАЯ,
в которой всеми владеют самые лучшие намерения
В конце августа Нора Гай получила первое ответственное редакционное задание.
На летучке обсуждался номер, посвященный новому учебному году. Завотделом культуры и быта предложил свой план: передовая «Здравствуй, школа!», фотоэтюд «Прощай, лето!» и обобщающая статья завгороно.
Всем стало скучно.
— У вас потрясающая фантазия, Титаренко,— сказал редактор. Он только вернулся из отпуска, был полон свежих сил и черноморского юмора.— Значит, «Здравствуй, школа!» и «Прощай, лето!»... А больше вы ничего не придумали?
ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
в которой Женя Горожанкин вступает в связь с таинственными силами природы
Теперь самое время рассказать о Жене Горожанкине с одной стороны, чтобы не утомлять читателя описанинием переживаний Норы Гай, вполне понятных и естественных в такой момент, а с другой — потому, что Жене Горожанкину придется играть куда более значительную роль в нашей истории. И еще потому, что пока Нора Гай разыскивает школу, где учится Таня Ларионова, с Женей начал происходить события непонятные и даже неестественные.
Впрочем, говоря точнее, не вполне понятные, но, видимо, вполне естественные, иначе они вообще не могли бы произойти.
Так вот, несколько слов о Жене Горожанкине. Женя Горожанкин и сам был странным, удивительным человеком. Я даже опасаюсь, что читатели мне не поверят и скажут, что я его выдумал. Конечно, я мог бы ответить известным афоризмом Вольтера, но считаю это излишним: Женю Горожанкина не надо выдумывать, потому что он существует. И не как-то там абстрактно и умозрительно существует, а часто заходит ко мне, чтобы помочь преодолеть недостатки моего однобокого гуманитарного образования. Но от этого не становится ни менее странным, ни менее удивительным.
А странного и удивительного в нем много.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,
в которой читатель знакомится, правда, пока довольно поверхностно, с Эрастом Георгиевичем Гагиным
Несмотря на свой небольшой журналистский опыт, Нора Гай уже знала, что главная опасность, грозящая газетчику, это опасность опоздать. Получив первое в жизни ответственное задание, она испугалась, что ее обгонят, перехватят материал, и не стала терять драгоценных минут. Выскочив из редакции, она поймала такси. В пути ей мерещилась огромная толпа — высокомерные столичные корреспонденты с магнитофонами системы «Филипс»; юркие пролазы-фотографы; самоуверенные телевики, наступающие под прикрытием своих бронированных автофургонов — и где-то позади, смятая, беспомощная, с жалким блокнотиком — она, Нора Гай... Перед школой № 13 счетчик выбил цифру, равную почти половине ее недавнего гонорара. Но она не жалела об этом.
Успокоилась Нора только в пришкольном скверике. Ее острые каблучки пробивали четкий след посреди гладкой, присыпанной мелким песочком аллеи. Школа наслаждалась последней тишиной каникул. На высоте третьего этажа, в решетчатых люльках, мирно жужжали пульверизаторы маляров.
Нора опустилась на скамейку, чтобы перевести дух и сосредоточиться. Заметим, что Нора Гай, вообще говоря, была умной и самостоятельной девушкой. Пока иные из ее сокурсниц, постигая секреты современного стиля, учились курить сигареты, пить сухое вино и носить миниюбки, Нора усердно готовилась к будущей профессии.
Она мечтала сделаться журналисткой, чтобы отважно вступить в бой за правду и справедливость. Она мечтала, что станет поддерживать талантливых ученых, пробивать дорогу молодым изобретателям, принимать участие в судьбе покинутых женщин, протягивать руку помощи обиженным старикам. Она, кроме того, мечтала о волнующих, проблемных материалах, но не ради известности или славы, а... Впрочем, она ничего не имела против того, чтобы ее имя приобрело заслуженную известность, особенно то, которое носила она теперь.
ГЛАВА ШЕСТАЯ,
о любви, о машине Тьюринга,
о добрых намерениях и неожиданных результатах
Напомним, что Женю Горожанкина и Машу Лагутину мы покинули на пути к Тане Ларионовой и что прежде, чем избрать этот путь, Женя как-то смущенно замялся, а Маша, наоборот, загорелась, и на это у каждого имелись свои основательные причины.
Собственно, причина была одна-единственная.
Дело в том, что с давних пор Женя и Таня не ладили между собой. Мало сказать — не ладили, они были настоящими, заядлыми врагами. Они друг друга поддевали, подкалывали при каждом удобном случае, они спорили и ссорились после недолгого примирения, они просто, можно сказать, терпеть не могли друг друга. И они этого ни от кого не скрывали, особенно Таня. Она прямо щеголяла своим пренебрежительным отношением к Жене Горожанкину, хотя все девочки в классе Женю ценили и уважали, чтобы не сказать больше. И Женя, хоть он и не мелочился, не задирался по пустякам и вообще вел себя, как полагается мужчине, но постоянно выдерживал тон холодно-враждебный, иронический. Особенно после разговора с Таней о машине Тьюринга.
Был школьный вечер, обоих назначили дежурить в раздевалке. И вот, когда все успокоилось, и опоздавшие перестали ломиться в дверь, а в актовом зале грянула музыка и начались танцы, Женя стал объяснять ей принцип машины Тьюринга. На Тане было ярко-желтое, в мелкий рубчик платье с белым кружевом по вороту и оторочкой на рукавах. Волосы у нее были уложены как у Беаты Тышкевич из польского журнала «Экран», то есть примерно так, с учетом того, что кроме Беаты Тышкевич на свете существует еще и Теренция Павловна,— но все-таки примерно так, как у Беаты Тышкевич. А Женя Горожанкин, в ту пору увлекавшийся кибернетикой, стал рассказывать ей про машину Тьюринга и даже попытался что-то вычертить мелом на синей стенной панели. И тогда Таня Ларионова показала ему язык. Женя от неожиданности моргнул, замолчал, но, видимо, решил, что ему только померещилось. Тогда Таня высунула язык во второй раз и расхохоталась. Женя побледнел, раздавил мел о стену и сказал, что она кривляка, пустышка и просто дура. Но Таня, хохоча еще звонче, вскочила на барьер, отделявший гардероб от вестибюля, блеснула прямо перед его носом своими стройными резвыми ножками и умчалась на танцы, оставив Женю наедине с его Тьюрингом.
