Год назад

[1]

в Мексике скончался самый современный поэт из блестящего поколения середины двадцатых годов: я имею в виду Луиса Сернуду. Может показаться, что смерть Сернуды, тихая и мало кем замеченная несмотря на величие и исключительное значение его творчества, подтвердила горькие предчувствия поэта, которого гражданская война заставила в 1933 году покинуть родную Испанию. Этими предчувствиями проникнуто одно из последних и самых поразительных его стихотворений, написанное незадолго до кончины и адресованное «Соотечественникам»:

Предчувствия эти, к сожалению, не были беспочвенными: тогда как политическая деятельность Альберти или, к примеру, драматические обстоятельства гибели Гарсии Лорки и Мигеля Эрнандеса обеспечивали им — независимо от собственно литературной значимости их творчества — известность и широкий круг читателей за границей (как бы компенсируя то забвение, которому были преданы их имена в Испании, особенно в период с 1939 по 1954 г.), поэзия Луиса Сернуды не только была обойдена вниманием зарубежных читателей (в том числе и многочисленных испанских эмигрантов) по причинам, о которых мы скажем ниже, но и являлась объектом последовательного бойкота со стороны франкистского режима и многих испанцев внутри страны. Факт этот уже сам по себе говорит о многом, ибо, как отмечал поэт Хосе Анхель Валенте, пренебрежение к подобным фигурам проявляется в «такой литературной среде, где даже похвала — в силу того, что в среде этой процветают невежество, корыстная лесть и всеобщий страх, — теряет какое бы то ни было моральное и объективное значение». Как говорит Октавио Пас в прекрасном эссе «Созидающее слово» (показательно уже, что единственное серьезное исследование, посвященное покойному поэту, принадлежит перу мексиканского критика), «большая часть работ, написанных о Сернуде в последние месяцы, могла быть написана о любом другом поэте». Так, менее чем через год после выхода в свет специального номера, посвященного памяти Сернуды, мадридский журнал «Инсула» посвятил другой свой номер консерватору, традиционалисту и, в общем-то, посредственному позу Леопольдо Панеро, что само по себе могло бы дискредитировать (если это не произошло раньше) подобные публикации в глазах читателей.

Понятно, что традиция эта восходит к весьма авторитетным критикам. Находясь в плену юношеских симпатий и привязанностей, виднейший исследователь Золотого века испанской литературы Дамасо Алонсо расточает своим современникам такие похвалы, перемешанные с пылкими, вызывающими улыбку заверениями в дружеских чувствах, которые заставили бы покраснеть самого Шекспира, будь они ему предназначены. И речь в данном случае идет не об Алейсандре, Гильене или Салинасе, а о таких второстепенных поэтах, как Диего, Панеро, Адриано дель Валье, Луис Росалес. Вот что пишет, к примеру, Алонсо о Херардо Диего (называя его не иначе, как «мой Херардо»): «…безусловный шедевр… мастерство поэта, достигшего расцвета сил… тончайший гений… Великолепные стихи! Они не уступают лучшим стихам Блейка (sic!)… великий художник, — . содержательная поэма, в которой автор с величайшей достоверностью сумел отразить глубокое понимание суровой Кастилии и унаследованного нами мистицизма — движущей силы наших поступков, мистицизма, который является нашей исторической миссией как сынов Испании (sic!)… самый прекрасный сонет из восхитительной книги сонетов…» А вот что говорит он о Леопольдо Панеро: «Это лучшее поэтическое произведение всех времен, написанное по-испански (речь здесь идет о весьма посредственной и — скажем прямо — старомодной поэме „Бремя человеческое“)… Я с большим восхищением отношусь к сонетам Панеро и другим его стихотворным произведениям и считаю, что некоторые из них являются шедеврами современной поэзии… В современной испанской литературе творчество Леопольдо Панеро, как ничье другое, отличается теплотой — да и не только в современной: его поэзия — одна из самых тонких во всей истории нашей литературы…» и т. д. и т. п. Любопытный штрих, характеризующий критические воззрения Алонсо: с одной стороны, он позволяет себе неуважительно отзываться о «мсье Сартре», которого, по собственному признанию, никогда не читал; с другой — рассуждает о внутренних движениях души, переживаниях, печалях и сердечных драмах, комментируя поэзию Диего, Панеро и Росалеса. Теперь мы можем понять — и даже оправдать — жестокость Сернуды («сеньора Сернуды», как называет его Алонсо), которой проникнута его поэма «Еще раз, с чувством». Любой другой на его бы месте…