Новая книга Михаила Горбачёва – это свидетельство из первых уст о том, что происходило в Европе в конце 80-х годов и почему именно тогда произошло объединение Германии. Опираясь на многочисленные факты и материалы, многие из которых публикуются впервые,записи доверительных бесед с руководителями мировых держав, автор рассказывает, как удалось, избежав хаоса и кровопролития, привести «западных» и «восточных» немцев к воссоединению.
Предисловие
Объединение Германии – одно из крупнейших событий второй половины XX столетия. Все десять лет с той поры оно остается предметом пристального внимания историков, политологов, дипломатов, публицистов. О нем продолжают высказываться политики, в том числе те, кто имел к нему прямое отношение не только в Германии и России.
В связи с юбилеем интерес к этой исторически и политически столь значимой теме значительно возрос. Ей посвящены серьезные научные проекты, конференции, осмысливаются итоги десятилетия, на выходе новые книги. Тема объединения постоянно присутствует в средствах массовой информации.
Поскольку к объединению Германии я имел прямое отношение, то счел долгом поделиться размышлениями о германском вопросе в этой книге. Она нужна и потому, что мои взгляды на германскую проблему, их эволюция во времени, мои намерения, мотивы и реальные причины, по которым я действовал так, а не иначе, нередко искажаются. Происходит это из-за недостатка знаний о предмете, по неосведомленности о некоторых деликатных вещах, а чаще же в угоду политической конъюнктуре или вследствие заведомо негативного отношения к перестройке и вообще к моей политике, персонально ко мне. Тут уже не до фактов, тут лишь бы похлеще выразиться. Этим занимаются некоторые ангажированные российские авторы. Увы! Необъективную интерпретацию кое-каких важных моментов, а может быть, и сознательное искажение истины я обнаружил также в заявлениях и мемуарах тех, кто были моими партнерами в деле объединения Германии.
Этой книгой я хочу поставить и читателей, и пишущих на темы, связанные с объединением Германии, перед лицом фактов и обстоятельств тех лет. В этом нуждаются прежде всего те, кто действительно хочет понять, как было на самом деле. Ну а с теми, кто запрограммирован и впредь спекулировать на этой теме, просто бесполезно вести серьезный разговор. Однако их легче будет уличать во лжи.
При подготовке книги я вновь перечитал подробные записи бесед с Гельмутом Колем, Гансом Дитрихом Геншером, Джорджем Бушем, Джеймсом Бейкером, Маргарет Тэтчер, Франсуа Миттераном, Джулио Андреотти, руководителями ГДР Эрихом Хонеккером, Эгоном Кренцем, Гансом Модровом, Лотар де Мезьером, другими деятелями, просмотрел стенограммы, восстановил в памяти содержание документов, многое припомнил по своим заметкам, обговорил кое-что с осведомленными людьми. (В ряде случаев, мне кажется, удалось сообщить нечто существенно новое.)
Глава первая.
Германский вопрос после войны
Мое поколение – люди, которым перевалило за 60. Наша главная отличительная черта – все мы дети войны. Хотя ясно, что основную ее тяжесть вынесли наши отцы, старшие братья и, конечно, матери. И тем не менее она – со всеми смертями, горем и лишениями – легла и на наши, еще не окрепшие плечи, формируя, а иногда и калеча детское сознание.
Немалое значение имело то, что война, на которую пришлось наше детство, была не обычной войной, но ожесточенной битвой народа за свое существование. Фашисты, развязав войну против нас, имели четко поставленную цель – ликвидировать жертву своей агрессии: и государство, и народ. (Теперь это подтверждено документально.) Эта цель определяла и методы ведения войны, и поведение оккупантов. И даже тот, кто не очень разбирался в большой политике, не интересовался ею, понимал: вопрос стоит так – быть или не быть.
Воспоминания детства
Когда разразилась война, мне едва исполнилось 10 лет. Я отчетливо помню, как все начиналось. Помню напряженные, окаменевшие лица родителей, узнавших по радио, что немецкая авиация бомбила наши города, а немецкие войска вероломно, без объявления войны, перешли государственную границу. Помню многоголосый плач женщин, провожавших на войну своих близких. И скоро стали приходить «похоронки» на погибших на фронте.
Хотя поначалу наш край находился далеко от линии фронта, жизнь становилась все тяжелее, В сельском магазине исчезли товары. Все труднее было прокормить скотину, да и самих себя. Помню тревожные разговоры старших о том, что события на фронте развиваются совсем не так, как предполагалось.
После разгрома немецких войск под Москвой появилась надежда одолеть врага, но с середины 1942 года положение снова стало угрожающим. Летом немецкие войска прорвались в излучину Дона. Фронт приближался и к нашему селу, а в августе прошел через него и переместился под город Орджоникидзе (ныне Владикавказ). Вся территория Ставрополья была оккупирована.
Тяжкое и опасное время: ожидание, что в любой день произойдет что-то страшное. На селе хозяйничали наемники из Западной Украины да дезертиры из Красной Армии, взятые оккупационными властями на службу полицаями. В нашей семье ожидали самого худшего: семья коммуниста.
По всем признакам в январе 1943 года в оккупированных местностях готовилась расправа над неблагонадежными. Спас нас разгром немецких полчищ, окруженных под Сталинградом. Опасаясь второго «котла», немецкое командование стало спешно выводить войска с Северного Кавказа. 21 января 1943 года Красная Армия завершила освобождение Ставрополья. Фронт покатился на запад. Но впереди были еще почти два с половиной года войны.
Запрограммированный раскол
Развязав Вторую мировую войну, фашистский режим реанимировал антигерманские настроения в западной части Европы. Они всячески подогревались влиятельными кругами Западной Европы, которые до того, как фюрер двинул свои армии не на Восток, а на Запад, активно флиртовали с фашистским режимом Германии. Теперь был сделан поворот на 180 градусов.
Эти круги отнюдь не были безликими. В Великобритании, в частности, наиболее ярким выразителем антигерманских настроений был заместитель главы британского Форин Офиса Р. Ванситтарт, которого иронически называли «пожирателем немцев». В своих выступлениях по Би-би-си, в лекциях, а позже и изданной книге «Корни зла» он не делал различия между Германией и нацистским режимом. «Гитлеровская Германия, – писал он, – это неуклюжее и бессмысленное выражение. Просто Германия – вот против кого мы сражаемся… Германия – это государство-жулик, а легенда о „другой Германии“ – тяжелый и опасный грех». Ванситтарт требовал полного уничтожения Германии как национального государства. После ее поражения, считал он, там не должно быть собственного правительства. Германию следует «децентрализовать», то есть расчленить.
Между тем Ванситтарт в 1940 году возглавил правительственный подкомитет по военным целям, в функции которого входила разработка послевоенной политики Великобритании.
Решительным сторонником ликвидации Германии как влиятельного субъекта европейской политики был первый лорд британского Адмиралтейства, военно-морской министр Д. Паунд. Беседуя с заместителем государственного секретаря США С. Уэллесом в первый год войны с Германией, он предложил следующий рецепт решения германского вопроса: разделить страну на ряд малых государств, разрушить Берлин и оккупировать в течение 50 лет остальные крупные германские города.
В Соединенных Штатах ведущую роль в выработке принципов послевоенной политики по отношению к Германии играла Комиссия по разработке основ справедливого и прочного мира с небезызвестным Джоном Фостером Даллесом во главе. В 50-е годы он зарекомендовал себя как яростный сторонник единства Германии и таким остался в памяти многих немцев. Однако ставшие впоследствии известными материалы его личного архива недвусмысленно свидетельствуют, что, руководя той комиссией, он вынашивал такие варианты «наказания и расчленения» Германии, которые по своей радикальности и жесткости не уступали планам Ванситтарта. Своего рода дополнением к планам Даллеса служил появившийся несколько позже, в 1944 году, план министра финансов США Моргентау, основной смысл которого сводился к полному уничтожению германского промышленного потенциала, превращению Германии в «страну полей и пастбищ».
От идеи единства к «холодной войне»
Как это ни странно, но все свидетельствует о том, что ни у одной из держав, оккупировавших Германию и сыгравших решающую роль в определении ее судеб, не было сколько-нибудь цельной, продуманной линии поведения в германском вопросе.
Это относится и к политике Советского Союза. В ней без особого труда можно было выделить две взаимоисключающие установки. Первая определялась долгосрочными геополитическими интересами: Советскому Союзу важно было иметь в Европе дружественно настроенную, нейтральную Германию, которая уравновешивала бы игру противоположных сил на континенте и обеспечивала СССР своего рода прикрытие на случай, если бы партнеры в войне превратились в соперников, тем более – противников.
Эта линия предполагала ориентацию на окончательное искоренение последствий нацистского господства, последовательную демократизацию Германии и воссоздание германского единства. Вторая установка была обусловлена идеологическими стереотипами, укоренившимся представлением о необходимости использовать любую возможность для расширения сферы влияния социализма, причем под социализмом подразумевался советский образ политического и хозяйственного устройства.
Все сколько-нибудь принципиальные решения по германским вопросам принимались в Москве одним человеком – Сталиным. И колебания в этих вопросах, которые нельзя не заметить, были отражением колебаний в позиции самого вождя. Судя по всему, сразу после окончания войны основная ставка была сделана на первую установку. Из Москвы в адрес советской военной администрации в Германии, а также руководящих органов КПГ (а потом и СЕПГ) поступали указания не форсировать преобразования, выходящие за пределы наказания военных преступников и демократизации общественных отношений.
В советской зоне значительно раньше, чем в других, были восстановлены политические партии, в том числе те, которые четко выражали свой несоциалистический, буржуазный характер. Были возрождены германские профсоюзы. Стали выходить газеты и журналы, заработало радио. Показательно, что все общественные организации, разрешенные советской военной администрацией, избирая местом размещения своих центральных органов Берлин, подчеркивали тем самым свой общегерманский статус и в ряде случаев, по крайней мере на первых порах, действительно обладали таким имиджем.
Новая восточная политика
Отказ советского руководства от последовательной пропаганды германского единства помог перехватить эту насущную для немцев идею западным державам. Он был взят на вооружение самой Федеративной Республикой. Если до «новой политики» Хрущева западногерманские деятели, поддерживавшие принцип единства, рисковали навлечь на себя подозрение в нелояльности принятому союзниками по НАТО курсу и более того – в симпатиях к «Востоку», то теперь курс на единство стал восприниматься как выражение патриотизма. При этом решение проблемы единства виделось исключительно в подтексте «холодной войны»: заставить, вынудить противника подчиниться требованиям Запада.
Между тем наиболее серьезные западные политики, в том числе и в Федеративной Республике, отдавали себе отчет в том, что решение германской проблемы, включая восстановление единства Германии, возможно лишь на базе разрядки международной напряженности. К числу таких реалистически мыслящих деятелей относился и канцлер Германии Конрад Аденауэр.
Конечно, Аденауэр был непримиримым антикоммунистом, но как незаурядный человек и крупный политик он в полной мере учитывал реальную обстановку. А она убеждала в том, что добиться единства Германии можно, только ослабив противостояние складывавшихся враждебных блоков, и прежде всего – найдя общий язык с Советским Союзом. Понимал он и то, что нормальные отношения с СССР могут способствовать укреплению позиций ФРГ в качестве влиятельной силы в Европе и в мире.
Деятельность в этом направлении требовала, естественно, особой осторожности. На протяжении первых лет существования, несмотря на свой формально суверенный статус, ФРГ оставалась зависимой – особенно в том, что касалось внешней политики. Для обретения истинного суверенитета ей предстояло пройти еще долгий и нелегкий путь, не раздражая при этом опекавшие ФРГ бывшие оккупационные державы.
Сказанное позволяет в полной мере оценить всю смелость шага, предпринятого Аденауэром осенью 1955 года и приведшего к нормализации отношений между ФРГ и СССР.
