Издали уступы походили на каменные ступени странной формы. Стоя на дне ущелья, за этими уступами, никто не заметил бы человека, который карабкался по этим ступеням на вершину утеса. Считается, что подняться можно даже на отвесную скалу, если на ней достаточно много выбоин и выступов, — и, разумеется, если у тебя достаточно сил. Но только не в том случае, если этот склон покрыт глиной, а любой торчащий из нее камень может выскочить именно в тот момент, когда ты уцепишься за него или используешь как точку опоры. Один неверный шаг, одно неверное движение руки — и ты летишь на дно скалистого каньона глубиной в триста футов.

Но по склону утеса поднимался не кто иной, как Фрэнсис Ксавьер Гордон по прозвищу Аль-Борак, и в его намерения вовсе не входило окропить своими мозгами ни это гималайское ущелье, ни какое-либо другое.

Восхождение подходило к концу. До края верхнего уступа оставалось несколько футов, но этот отрезок пути как раз и был самым опасным. Гордон остановился, чтобы смахнуть пот со лба, и глубоко вздохнул. Потом еще раз поглядел на последний барьер, который предстояло преодолеть, и изо всех сил вцепился в край уступа. Снизу доносились крики, полные ненависти и жажды крови. Верхняя губа Гордона вздернулась. Сейчас он напоминал пантеру, которая услышала голоса охотников. Однако вниз он не посмотрел.

Из-под сломанных ногтей показалась кровь. Он был почти у цели, и как раз в этот момент земля буквально уходила у него из-под ног! По склону зашуршали ручейки осыпающегося гравия. И вдруг, словно в единственном выплеске силы, Гордон зарычал, оттолкнулся ногами от ускользающей опоры и рывком подтянулся на руках — вернее, на одних пальцах. В какой-то миг, вися над бездной и слыша, как галька и валуны с грохотом катятся по склону утеса, Гордон ощутил дыхание вечности. Затем его железные бицепсы вновь напряглись. Еще рывок — и он перекатился через край последнего уступа, тут же сел и пристально посмотрел вниз.

На самом деле, на дне ущелья он не мог разглядеть ничего, кроме непролазных зарослей. Скалы скрывали Гордона от тех, кто находился внизу, но делали невидимыми и самих наблюдателей. Впрочем, он и без того знал: где-то в зарослях рыщут те, на чьих ножах еще не высохла кровь его друзей. Нетерпеливая ярость в голосах преследователей сменилась растерянностью. Перекличка становилась все тише, пока голоса не стихли где-то на западной оконечности ущелья. Они пошли по ложному следу, который непременно приведет их в тупик!

Джеффри Уиллоуби привстал в седле и оглядел длинные горные кряжи и голые каменные утесы, которые возвышались вокруг.

Природа неизбежно накладывает отпечаток на характер человека. Спутники Джеффри казались такими же суровыми, мрачными и молчаливыми, как эти угрюмые бурые скалы. Единственным исключением был Сулейман — мусульманин-пенджабец, который находился здесь под видом слуги Уиллоуби, а на самом деле — опытный агент английской секретной службы.

Сам Уиллоуби не работал ни на одну из спецслужб. Он был просто Джеффри Уиллоуби — один из тех вездесущих англичан, которые медленно, но верно строят империю, оставаясь в тени и предоставляя право на почести другим, — военным в пышных мундирах, увешенных орденами, и велеречивым господам с высокими титулами и в высоких цилиндрах.

Лишь немногие знали, чем на самом деле занимается Уиллоуби и какое место отведено ему в государственной структуре империи. На протяжении всей своей карьеры Джеффри постоянно слышал возмущенные вопли разоренных налогоплательщиков: «На границе творится черт знает что! Долой Уиллоуби!» Считалось, что именно из-за него британские отряды застревали в горах, а пушки не стреляли так часто, как этого хотелось бы политикам. Вот почему никто, за исключением самых твердолобых консерваторов, — тех, что считают, будто поддержание мира на афганской границе осуществляется тем же способом, что и поддержание порядка на Трафальгарской площади, — никто не сомневался, что именно Уиллоуби обязан положить конец кровавой вражде на холмах, развязанной каким-то местным царьком. И вот теперь Уиллоуби предстояло путешествие в компании этих бородатых головорезов.

Это был человек среднего роста, коренастый, круглолицый и румяный, с волосами цвета карамели и неожиданно крепкими мускулами. Обманчиво бесхитростный взгляд больших голубых глаз мог сбить с толку. На его голове красовался огромный тропический шлем, а под гражданской одеждой цвета хаки, возможно, было спрятано оружие, но этого пока никто не замечал. Его открытое, усеянное веснушками лицо трудно было бы назвать неприятным, по нему безошибочно определялся острый, как бритва, ум.