Богатая избалованная красавица едет в далекую Монтану навестить родителей, не подозревая, какие испытания ждут ее в этом суровом краю. Зловещая встреча с таинственным незнакомцем в маске, нападение бандитов, от которых ей чудом удалось спастись, гибель родителей… Ей пришлось бы несладко – одной в чужом, незнакомом ей мире, если бы не Бен Пул. Встреча с этим парнем круто изменила все ее представления о жизни. Он спас ей жизнь, научил любить, показал, что значит – пылать от страсти.
1
Десса откинулась на жестком сиденье дилижанса и закрыла глаза. Из-под ее модной голубой шляпки выскользнул темный локон и прилип к влажному от пота лбу. В Канзас-Сити тоже было жарко, но здесь… Здесь был ветер – сухой, удушливый, не стихающий ни на минуту ветер, несущий тучи пыли, от которой слезились глаза и перехватывало дыхание. Обреченно вздохнув, она вынула булавки, сняла шляпку, положила ее на колени и едва ли не брезгливо тронула пальчиком грязный пучок перепелиных перьев, еще недавно служивший ее украшением. Когда они доберутся наконец до Виргиния-Сити, шляпка придет в полную негодность… как, впрочем, и она сама. Ну и поездка! Да ни один человек, находясь, разумеется, в здравом уме, и не подумал бы обосноваться в Монтане! И о чем только думал ее отец?
Шумный августовский ветер швырял пригоршни песка в окна дилижанса с такой силой, что девушка всякий раз испуганно вздрагивала. Пот тоненькой струйкой стекал по ее груди, пропитывая своей липкой влагой тесный корсет и сорочку. Поморщившись, Десса просунула пальчик в вырез платья и с наслаждением почесала зудящую кожу.
Впечатления от этой пустынной, раскинувшейся до самого горизонта равнины, полученные во время недолгих остановок на пути от железнодорожной станции с символичным названием Врата Ада, не внушали ни малейшего энтузиазма. Ну нет, что бы там ни говорили ее почтенные родители, она пробудет здесь ровно столько, сколько действительно необходимо, и ни минутой дольше!
Девушка извлекла из бархатного ридикюля крохотный веер и принялась обмахивать им лицо, но жара от этого лишь усилилась, и она в отчаянии уронила руки на колени. Затем, стараясь не думать о пыли, Десса потянулась к занавеске противоположного окна дилижанса, чтобы впустить хоть немного воздуха. В конце концов, выбор у нее был небогатый: либо умереть от тряски, либо изжариться живьем.
Она как раз возилась с занавеской, когда в поле ее зрения ворвалась мчащаяся во весь опор лошадь со всадником, высоко привставшим в стременах. Нижнюю часть его лица закрывал красный платок, верхнюю – надвинутая на самые глаза черная шляпа; в одной руке он держал поводья, а в другой – длинноствольный револьвер.
2
Бен захлопнул за собой дверь и остановился, глядя на угольно-черный купол неба, усыпанный мириадами звезд. Тоненький серп луны скрылся за горизонтом вскоре после наступления сумерек.
Девчонке повезло. Если ее кто-то искал, луный свет стал бы ее смертельным врагом. Он вдохнул полной грудью ночную прохладу и медленно, словно желая вобрать в себя всю ее животворящую силу, выдохнул. Того, кто решится хоть пальцем тронуть это несчастное, беззащитное создание, нашедшее приют в его доме, ждет крайне незавидное будущее. Ведь достаточно лишь раз взглянуть на нее, чтобы понять: она просто не может быть в чем-либо виноватой…
Он тряхнул головой и горько усмехнулся своей глупости. Как это можно – увидеть женщину и тут же потерять голову? Да, такое с ним было впервые. Ему всегда было мучительно трудно общаться со слабым полом; он смущался, говорил что-то невпопад, если вообще говорил, так как обычно предпочитал молчать, почему, собственно говоря, и предпочитал избегать женское общество. А все потому, что он рос без матери, – считала Мэгги, и добавляла, что мужчина, привыкший убивать с четырнадцати лет, иначе и не может.
Своего первого врага Бен убил в Геттисберге.
Два года спустя, едва достигнув шестнадцати, в Ричмонде он присоединился к генералу Ли, даже не подозревая, сколько душ загубил этот переживавший свои последние дни славы, гордый и непреклонный лидер конфедератов. Впрочем, когда Ли сдался Гранту, Бен горевал недолго – к тому времени он уже слишком измучился и наголодался, чтобы продолжать отстаивать обреченные идеалы Юга. Теперь он старался не вспоминать о войне: во-первых, она давно закончилась, а во-вторых, убийства на поле боя все равно не считаются таковыми, а потому и не должны бередить его совесть. Его душа болела о другом – о том, что совсем недавно он снова был вынужден убить…