В памяти последующих поколений Грибоедов остался автором одного произведения. Столь необычная, редкая, хотя повторяющаяся время от времени писательская судьба всегда связана с выдающимся, из ряда вон выходящим, дотоле невиданным успехом «единственного» произведения.

Комедию «Горе от ума» воскресили к жизни нетерпеливые читатели. Не дождавшись ее публикации, подобно трудолюбивым древнерусским книжникам, они вновь и вновь переписывали для себя и своих друзей строки-откровения в заветные тетради. Надо ли говорить о том, что текст рукописный, в котором каждая буква – твоя, читается иначе, нежели размноженный «типографским снарядом». Да и позже такая тетрадь читается особо – пусть это не автограф, но автор – вот он, где-то рядом… Не с его ли рукописи был переписан некогда этот текст?

Нам, то ли избалованным, то ли раздраженным «книжным бумом», кажутся ничтожными обычные тиражи книг в эпоху, которая уже в ту пору была названа пушкинской. Необходимо немалое волевое усилие, чтобы представить, поверить, что новые произведения самого Пушкина расходились подчас лишь в сотнях экземпляров. А «Горе от ума» переписывалось тысячи и тысячи раз. И этот процесс неустанного чтения-сотворчества не был остановлен появлением – после гибели писателя – первых изданий комедии. Читатель желал иметь текст, не искалеченный цензурными купюрами. Замечателен в этом отношении один из списков «Горя от ума», хранящийся ныне в Пушкинском Доме, выполненный в малом формате и со следующей резолюцией на обороте титульного листа: «Печатать позволяется с тем, чтобы по отпечатании представлено было в Цензурный комитет узаконенное число экземпляров. С.-Петербург, 14 декабря 1838 года. Цензор А. Фрейганг». Однако здесь же помечено: «помощник его А. Грибоедов», и действительно, скопированное из второго издания комедии цензурное разрешение помещено с явной издевкой: текст в списке лишен цензурных изъятий. Выводя своей рукой день цензурного разрешения, почувствовал ли неведомый нам книжник «странное сближение дат»? Ровно 13 лет назад (чертова дюжина!) произошло восстание декабристов. Наиболее проницательные читатели это сближение наверняка оценили. А. И. Герцену к этому времени было 26 лет, позже он скажет о Грибоедове и его пьесе: «У автора есть задняя мысль, и герой комедии представляет лишь воплощение этой задней мысли. Образ Чацкого, меланхолический, ушедший в свою иронию, трепещущий от негодования и полный мечтательных идеалов, появляется в последний момент царствования Александра I, накануне восстания на Исаакиевской площади; это – декабрист, это – человек, который завершает эпоху Петра I и силится разглядеть, по крайней мере на горизонте, обетованную землю… которую он не увидит»

Это личное, особо доверительное отношение к комедии нескольких поколений не иссякло и после прекращения массовой рукописной традиции «Горя от ума», вышедшего в свет в полном виде через год после реформы об отмене крепостного права. Произведение Грибоедова было не только литературным, но и сценическим; оно стало самым репертуарным спектаклем русского театра. И не смолкавшие на протяжении всей второй половины XIX века споры о том, в каких костюмах надлежит играть грибоедовских героев – современных или исторически достоверных, – только на первый взгляд могут показаться курьезами старой критики. За этим спором чувствуется та же пристрастность русской публики в восприятии «Горя от ума» – заветную пьесу никак не хотели отдавать прошедшей эпохе, спор Чацкого с фамусовщиной осознавался живым и неисчерпанным. Недаром в своем великолепном критическом этюде «Мильон терзаний» (1872) И. А. Гончаров предостерегал: «Некоторые критики возлагают на обязанность артистов исполнять и историческую верность лиц, с колоритом времени во всех деталях, даже до костюмов… Но при исполнении «Горя от ума» дело не в костюмах. Мы повторяем, что в игре вообще нельзя претендовать на историческую верность, так как живой след почти пропал, а историческая даль еще близка. Поэтому необходимо артисту прибегать к творчеству, к созданию идеалов, по степени своего понимания эпохи и произведения Грибоедова. Это первое, то есть главное сценическое условие»