Стоял август тысяча семьсот сорок второго года. В усадьбе Суворовых спать ложились рано, чтобы не тратить даром свечей. Отужинали. Василий Иванович закурил трубку, единственную за сутки, чем всегда кончался день.

Мать, как обычно, поставила Александра на молитву. Читая вслух дьячковской скороговоркой слова молитвы, Александр, где следовало, становился на колени.

— Не стучи лбом о пол! — зевая, говорила мать.

Александр стучал нарочно. Ему нравилось, что при каждом ударе в вечерней тишине гулко отдавалось барабаном подполье.

Молитва кончилась. Александр поцеловал руку сначала у отца, потом у матери и отправился спать. В темных сенях мальчик привычно взбежал по крутой лестнице наверх, в свою светелку.

Александр вздрогнул, услышав утренний звук старого дома: опять словно крякнула и заскрипела расшатанная кровать, скрипнула половица, стукнул засов. Александр оторвался от книги, его ноги сводила судорога от холода и волнения. В светелке не было печи. Ночи стояли уже холодные.

Наступило утро. Дом пробуждался. Александр погасил свечу, снял с окна одеяло и выглянул во двор через оконце. Серел рассвет. Алела над лесом заря. В приспешной избе

[4]

жарко пылала челом к окну печь. Из волока избы тянул серый дым. Дядька Александра, Мироныч, на дворе сосвистывал и сажал на цепь псов.

Скрипнула дверь родительской спальни внизу. Завозилась мать, и запищала разбуженная Аннушка. Александр быстро оделся, сбежал вниз и сенями выскочил на двор, боясь, чтобы его не предупредил отец.

Через росистую траву двора Александр, босой, перескочил прыжками и распахнул дверь в приспешную. Там уже завтракали под образом в красном углу несколько дворовых, собираясь на ригу молотить. Дым, вытекая через чело печки, плавал облаком под черным потолком и тянулся вон через волок. Стряпка пекла оладьи.

— А, барабошка! — сказала она ласково, увидев Александра. — Раньше батюшки поднялся. Молотить, что ли?

Скача «в три ноги», в горницу ворвался Александр и положил на стол перед Ганнибалом книжку, бережно завернутую вместо переплета в пеструю обложку из цветной «мраморной» бумаги.

— Ба! Ба! — воскликнул Ганнибал, развернув книгу. — Так это твое, Василий Иванович, переложение Вобана?

Истинный способ укрепления городов, изданный от славного инженера Вобана на французском языке, ныне же переложен с французского на российский язык Василием Суворовым, напечатася повелением Его Величества Петра Великого, Императора Самодержца Всероссийского, в Санкт-Петербургской типографии лета господня 1724 года.

Ганнибал положил перед собой на стол книгу и взирал на нее с видимым удовольствием.

Преодолев застенчивую робость, Александр подошел к старику и доверчиво припал к его плечу.

Морозным утром Василий Иванович Суворов стоял в стеганом ватном архалуке на покрытом инеем крыльце. Ключница сыпала курам из кошелки горстями житарь.

[8]

Куры ссорились и дрались. Вороватые воробьи норовили тоже клюнуть. Петух их отгонял, покрикивая: «Ты куда-куда? Пошел!»

Василий Иванович не отрываясь следил за одной хохлаткой — она клевала торопливо и жадно.

Ключница, вытряхнув из кошелки остатки зерна, сердито крикнула барину:

— Каждое зернышко считаешь?

— А тебе бы что — украсти? — ответил Суворов.

…Печальные осенние поля лежали вокруг — колкое жнивье, где истоптанная скотиной озимь. Облетевшая листва деревьев местами устилала дорогу желтым ковром.

Хотя Головины и почитались Суворовым родней, Александра туда везли впервые. Он и радовался, и боялся — чего, сам не знал, — и торопил время. В одном месте дорогу тройке перебежала тощая, одичавшая за лето кошка. Она мяукала — вспомнив, должно быть, теплую печку — и страдала по легкомысленно покинутому дому.

— Кошка? Уж не лучше ли вернуться, — пробормотала Авдотья Федосеевна.

Александр понял, что мать чего-то боится.

— Кошка, матушка, не заяц! — попробовал Александр успокоить мать.

Жена Василия Васильевича побледнела. Александр взглянул на нее и испугался. Он подумал: вдруг это она скажет про кота и старик велит конюхам выстегать ее плетьми! Хозяйка шевельнула губами, но Александр предупредил ее.

— Стерлядей-то кот съел! — сказал он, учтиво кланяясь хозяину.

— Как так? — вскочив с кресел, закричал Василий Васильевич. — Ванька? Подать кота сюда! А кто за котом смотрел?

Вася подбежал к матери своей и, ухватясь за ее платье, испуганно смотрел на храбреца. Авдотья Федосеевна искала глазами скамью: у нее подкосились ноги…

— Позвать Пелагею Петровну! Пелагея! Пелагея! — кричал Василий Васильевич.