В доме Алдановых прижился обычай лепить пельмени.

Молоденькая профессорская женка с чудным именем Эсфирь смотрела, как ловко управляется с тестом домработница Антонина Егоровна – месит, режет круги стаканом, заворачивает в них мясную начинку. И вот готов на диво ладный пельмень. “Научусь обязательно”, – обещала себе Эсфирь.

Дородная сибирячка секретов не таила, но по неписаному женскому договору, как только на кухне появлялся Антон Васильевич, старательно делала вид, что это не Эсфирь у нее учится, а наоборот.

– И как это получается у вас, Эсфирь Львовна? – правдиво восхитилась Егоровна беспомощным кусочком теста.

С утра Димка какое-то время лежит в постели и смотрит в потолок. По потолку, перемахнув за грань оборвавшегося сна, катятся упругие блескучие волны, и усталый корабль, размеренно вдавливаясь в них то одним, то другим боком, торопится в порт, домой. Из разбившихся о борта волн на палубу сыплются шумные дождики. Димка пускает над мачтами горластых ширококрылых птиц, покрывает палубу скользким серпантином водорослей и смотрит, как, прихрамывая, но не сбиваясь с курса, ковыляет своей трудной морской тропкой его “Стальной Кит”, герой и первооткрыватель. Это он так придумал – “Стальной Кит”. Спросит потом у папы, как на самом деле назывался его корабль, и переименует. И про водоросли спросит, какие они.

Оказывается, жизнь может меняться. Вдруг. Делает “ап” – и ты, разинув рот, обалдело хлопаешь глазами.

– Привет, мужичонка. А я, стало быть, твой папа.

На кухне теперь пахнет табаком, и квартира – пока как бы на пробу, пока на какие-нибудь временные, случайные места вроде спинки стула или подоконника – принимает незнакомые ей до сих пор вещи: мужские сорочки, брезентовый рюкзак, носки, кепку, зажигалку, брелок с крошечным перочинным ножиком. И самое главное: возле дивана стоит приоткрытая спортивная сумка, и в ней видна его тельняшка. Он пока не распаковывает эту тертую, кое-где расходящуюся по швам сумку. Там, под тельняшкой, наверняка прячется его морская форма. И может быть, даже кортик.