Мы живем, опережая события. И в этом весь смысл. Потому что так нам хочется – опережать события. Потому что нам кажется, что времени у нас нет.

И это правда. Обратив время в деньги, живя в бешеном ритме больших городов, мы пристрастились тратить время, так же как и деньги. И так же как и денег, нам стало его вечно не хватать.

Но однажды мы бываем застигнуты переменой: мы переходим в средний возраст. Тридцать лет, середина жизни. Мы вплываем в него красиво и уверенно, не теряя темпа, как на машине с коробкой-автомат въезжаем в поворот: чуть рассеянно даже, слегка понтово, привычно соблюдая среднюю скорость… Не глядя еще на спидометр, не считая еще километры пробега.

Поначалу кажется, что все по-прежнему. Но тридцать лет странный возраст. Время, когда, включив телевизор и перелистывая каналы, можно внезапно охнуть, увидев секс-идола конца прошлого века своим современником в третьем тысячелетии. То есть таким, каков он сейчас. И, схватив телефонную трубку, набрать немедленно номер подруги.

Кумиры нашей молодости состарились, и это первая примета нового времени. Герои Кевина Костнера и Ричарда Гира, Микки Рурка и Алека Болдуина, Ральфа Файнса и Мела Гибсона – незабываемы и не переиграны никем. Особенно не переиграны потому, что фильмы про любовь больше не снимаются. А снимается нынче один только экшн

[1]

– где есть движение, и только: в лихих триллерах женщины дерутся с мужчинами на равных, на равных с ними стреляют из многозарядных пистолетов, а врагов убивают даже изощреннее и ловчее.

В нашем благословенном возрасте с кумирами доводится быть знакомыми лично. Мне, например, случилось однажды общаться с Ричардом Гиром. И с некоторыми нашими звездами тоже привелось знаться, но только у нас ведь теперь в буквальном смысле звезд нет, есть медийные лица. Понятие звездности в нашем кино сильно размыто многочисленным и, похоже, беспорядочным участием актеров во всех мыслимых и немыслимых сериалах, так что и никакие красные дорожки, постеленные перед Пушкинским кинотеатром, не спасают.

Между тем познакомиться со знаменитостью не так уж и сложно. Это, конечно, большое везение… Но. Заранее продуманная тактика и твердое понимание того, чего вы от нее, от знаменитости, хотите, дают прекрасные результаты. Главное – хотеть, а не фанатеть! Хотите постоять рядом и сфотографироваться – пожалуйста. Хотите автограф – пожалуйста. Даже поцеловаться хотите – пожалуйста! Некоторые звезды мужского пола очень даже это любят. Даже если хотите замуж за них, за знаменитых, – все возможно, как показывает практика третьих браков Тома Круза и Николаса Кейджа!

Впрочем, на встречи со звездами иногда везет просто так. В виде эксперимента. Это получается случайно и довольно смешно, в стиле тех внезапных поворотов судьбы, на основании которых потом пишутся лучшие сценарии для «Warner brouthers» и «Paramaunt pictures».

[2]

Один из таких «поворотов» произошел с моей тридцатипятилетней подругой, которая стояла, утомленная, за стойкой ресепшн престижного отеля в городе Париже, когда к ней подошел черный как ночь, но весьма привлекательный мужчина атлетического телосложения («Чуть-чуть похожий на Уэсли Снайпса», – как она потом застенчиво говорила) и сделал ей двусмысленное предложение… То есть не то чтобы двусмысленное. А как бы не односмысленное.

Подруга моя, являясь пиарщицей крупного спортивного проекта в Москве, прилетела в Париж в командировку, связанную со спортивным бизнесом, и расположилась в отеле, где в этот момент проживали спортивные звезды Америки, готовясь бить мировые рекорды на проходящем тогда во Франции чемпионате мира по легкой атлетике.

Ричард Гир вошел в главный конференц-зал РИА-рейтерс с опозданием на десять минут. Сейчас же к нему хлынули фоторепортеры и на краткий миг буквально затопили все вокруг вспышками.

Но все равно в глаза упала подробность: он небольшого роста. Скажем так, не выше ста семидесяти пяти. Я почему-то сразу представила, какой крошечной должна быть Вайнона Райдер, которой Гир выше на голову в фильме «Осень в Нью-Йорке».

Он был довольно странно одет… Были на нем некие серенькие джинсики, типа варененькие, какие у нас продаются, наверное, на «Черкизовском» рынке. Пиджак был а-ля Фагот, в мельчайшую темно-зеленую клеточку.

Была изумрудно-зеленая рубашка из тонкой джинсы, застегнутая на все пуговицы. Мне потом сказали, что голливудские звезды всегда так одеваются, что это у них такая мода… В стране победившей демократии внешний вид понимается так же, как полная демократия по отношению к сочетанию фактур, фасона и цвета.

Терпеливо переждав исступление фотографов и любезно попозировав, Гир улыбнулся нам всем своей фирменной улыбкой и сел, подслеповато взглядывая в зал. Очки на нем были дорогие и, видимо, со специальными линзами, блокирующими флэши фотографов, – в ответ на каждую вспышку на стеклах появлялся долго тающий блик. Глаза у него были какие-то уставшие, возможно, такой эффект давали тяжелые верхние веки. Лицо было моложе его возраста, и если бы не седина, не дать бы ему никогда этих его внушительных лет. Седина, кстати, поражала больше всего. В фильмах у Гира эдакая роскошная седая грива светского льва. В жизни на голове у него просто седой пух. То есть не тополиный, конечно, а, скажем, очень не густые волосы.

Зато у меня есть любимый ви-джей. Да, я знаю, совершенно неприлично в тридцать лет иметь любимого ви-джея, но тем не менее он существует.

Он существует в эфире приблизительно около полудня в выходные. Во сколько он существует в остальные дни, я не знаю. Впрочем, одно время мне казалось, что он вездесущ, поскольку как не включу ТВ, он уже тут как тут, разговоры разговаривает. Наверное, это происходило потому, что я была обременена пристрастием и искала его. Или он находил меня – здесь однозначно есть какая-то связь. Однажды я обнаружила его даже на одном из центральных телеканалов в середине рабочего дня.

Я ждала приятельницу на рецепции крупного издательского дома, болтая с секретарями. Одна из них вместо того, чтобы брать звонки, перелистывала каналы ТВ, которые красиво мелькали на плазменном мониторе на стене напротив. Вдруг я услышала знакомый голос и обернулась. Мой любимый ви-джей, многозначительный и ироничный, сидел на диванчике в студии популярного ток-шоу и давал свои бесценные комментарии на тему «думаете ли вы о сексе в течение рабочего дня». Утверждал, что думает. Не знал точно, сколько раз, но полагал, что не так уж и редко. Утверждал, что не женат. В определенный момент в программе настал невообразимый бардак, все спорили и орали, а он, как человек, постоянно присутствующий в прямом эфире и не напрягающийся на это вовсе, откровенно развлекался.

Он с интересом перекидывал взгляд то на одного спорщика, то на другого, успевал вбрасывать саркастические комментарии и, спровоцировав еще больший накал страстей, довольно улыбался – как настоящий знаток петушиных боев, случайно попавший в курятник во время неформального боя.

На вопрос, как заставить женщину заниматься сексом, если она не хочет, он сделал разводящее движение руками, как фокусник с картами, и ответил: «Отпустите ситуацию. Отойдите. Сделайте вид, что вам этого хочется еще меньше, чем ей. И через некоторое время она предложит вам это сама».

Вот, кстати, о сердце. Очень неспокойный орган. У меня он, например, никогда не болит, но весьма часто я его чувствую – особенно в период долгого отсутствия в моей жизни тренажерного зала. То есть когда наступает гиподинамия, застой.

Я заметила, сердцу часто придают излишнее, преувеличенное значение. Этому способствуют и многочисленные народные поговорки: «сердце не лежит», «сердцу не прикажешь». Особенно забавно, что все они с успехом существуют рядом с такими, как «стерпится-слюбится».

Я думаю, от сердца идут все самые глобальные проблемы в нашей жизни. Если дать ему, сердцу, автономность, жизнь станет, прямо скажем, не сахар. Потому что в действительности сердце ведь никогда не хочет покоя, это правда. Но при этом оно никогда не знает точно, чего именно хочет, – и это еще более горькая правда, чем все предыдущие.

Традиционно считается: сердце хочет Большой и Светлой Любви. Но чем она, Большая и Светлая Любовь (БСЛ), отличается, к примеру, от Большой Совковой Лопаты (тоже БСЛ), сказать могут единицы. И очень немногие могут дать ей, БСЛ, хоть какое-нибудь вообще определение.

Одно известно наверняка: БСЛ (которая не лопата) накрывает внезапно, как торнадо. Тогда сделать уже ничего нельзя, да и не надо, остается только отдаться течению и чтобы несло, несло… В условиях современной городской жизни, с ее избыточными стрессами и ударным трудом на развитый капитализм, сил на внимание, симпатию и стратегию ухаживания ведь не остается… Поэтому и хотим, чтобы несло. Подобного рода счастливое «несение» освобождает при этом и ото всякой ответственности – за слова, за поступки, за последствия! В этом отдельный цимес ситуации.

«Другие истории» – особая часть этой книги. Бывает, собеседник или рассказчик делает паузу на самом, казалось бы, интересном месте и вдруг чуть отрешенно произносит «но это уже совершенно другая история».

В других историях спрятано самое сокровенное. Причем редкие разновидности сокровенного: граничащего со смешным, с печальным, с поучительным, с патетическим, со всем вместе или с каждым в отдельности. Другие истории – как набоковские «Другие берега». Они другие. Немножко похожи на сплетни. Чуть-чуть веселы и чуть-чуть нелепы. Слегка балагурны. Несомненно, правдивы. Ненавязчивы, а потому в повторении легки.

И, как и прежде, в них участвуют и их создают не герои, но – люди. А потому некоторые из историй написаны здесь не от первого, а от третьего лица, да простит мне читатель эту перемену. Ведь главное – создать настроение «других берегов», не правда ли? А будем ли мы называть героя «я» или «он/она», не так уж и важно.

На днях мне позвонила одна моя приятельница. Мы обсуждали мужчинок всяко-разно, наши дела и погоду. Моя приятельница между прочим рассказала потрясающую историю про Дэвида Копперфильда.

Практика показывает, что наименование такой редкой нынче профессии, как «факир», не случайно имеет созвучие с английским глаголом «fuck». Факиры – народ особенный, они имеют несколько видовых признаков, сильно (и выгодно) отличающих их от прочих представителей мужскага пола.

Во-первых, зрение. У факиров очень хорошее зрение.

Так, подруга моей приятельницы, счастливо пребывающая в замужестве за американским подданным и проживающая в Вашингтоне, пошла как-то вместе со своим благоверным на копперфильдовское шоу. Собственно, идти она туда никак не хотела, но муж настоял.

И вот, сидя в каком-то там одиннадцатом ряду в зале, она наблюдала Дэвида во всем блеске.

Недавно, на очередном шабаше невест, у нас опять зашла речь о БСЛ. Точнее, об эмоциональном резонансе, которого все мы так ждем и которого, увы, можно не дождаться. И мы пришли к однозначному выводу: ждать тоже надо уметь. Более того, ждать надо уметь достойно.

– Достойно – это как? – спросила одна подруга.

– Достойно – это значит не страдая, – ответила ей другая.

– Почему не страдая? – спросила я.

– Потому что, страдая, ты портишь свою позитивную ментальность, – по-научному мудро ответила первая, – а именно позитивная ментальность притягивает удачу.

Она не хотела оставаться с этим человеком. Она не хотела даже ехать с ним. Хотя странность заключалась в том, что еще только полгода, нет, меньше – пять месяцев назад, – больше всего она хотела именно этого. Остаться с ним. Спать с ним. Просыпаться время от времени и видеть его рядом, – даже эти его жуткие на ощупь, мертвые патлы, волосы, выкрашенные на концах в цвет снега. И со странным чувством трогать волосы живые – темные, очень густые.

Теперь все иначе. Теперь все такое же мертвое, как эти его патлы. Мертвое мартовское утро, с ничего не выражающим солнцем, которое не то чтобы греет, не то чтобы светит, а как бы присутствует. Они проснулись в его квартире, купленной месяц назад. Деньги на нее взялись непонятно откуда, но их было сразу очень много. Официальная версия звучала как «удачное обналичивание старых акций, неожиданно поднявшихся в цене». Очень милая история. И очень милая, хорошая квартирка. Самое интересное: она каким-то образом знала, что у него будет свой дом именно в этом районе. И даже когда она переступила порог и огляделась, все показалось ей смутно знакомым, с эдаким эффектом дежа вю…

И подумалось тогда, что, будь она настойчивее в своих к нему стремлениях полгода назад, будь она упрямее и терпеливее, ей удалось бы склонить его в свою сторону. Она, конечно, не надеялась отбить его от постоянной, как он ее называл, «гёрлфренд» (очень странно звучит это слово из уст тридцатишестилетнего мужчины)… Нет, на это она, конечно же, не рассчитывала, но хотя бы быть его параллельной подругой.

Они были знакомы уже лет пять, прежде чем это случилось. Раз в год он приходил в тусовку, где она бывала постоянно и приобрела даже некоторый статус. Он приходил на день рождения к их общему другу. Каждый раз, когда он только появлялся там, в старой квартире в центре города, где она с друзьями уже хеппибёздила вовсю, у нее ёкало сердце. Забытым таким ёканьем, как в детстве.

Их знакомство началось забавно, и именно так, как ее предупреждали. Он подступился к ней с предложением заняться групповым сексом: он, она и его девушка. Она резонно возразила, что в глаза не видала его девушку и совсем не уверена, что хочет с ней спать.

Но сатисфакция – вот главный бонус в таких сюжетах. И чертовски приятно знать, что жизнь всенепременно и всегда дает нам возможность сатисфакции.

Когда я рассказала эту печальную историю моим девочкам, они восприняли ее близко к сердцу: так загрустили, так завздыхали… Такая тягостная тишина восстановилась среди невест по второму разу! Но как я порадовала их, когда годом позже рассказала им невероятное продолжение этой истории! Хотя, казалось бы, никакого продолжения тут быть не может… Но все-таки оно было.

Какое-то время с тех пор, как они расстались, она жила тихо, ни с кем не встречаясь, довольно замкнуто. Со стороны даже могло показаться – она жила в гармонии с собой.

И только глядя на то, как она молотит грушу в спортивном зале, куда мы вместе с ней ходили, я догадывалась, как далека она сейчас от такого понятия, как «гармония»… Хотя молотила она ее медленно, размеренно, можно даже сказать – красиво. Даже и нельзя сказать, чтоб молотила: никакой суеты. Подходит, становится в стойку, какое-то время просто смотрит. Потом поднимает ногу, вмиг переносит центр тяжести, собирается вся, и – хлестко, с оттягом – удар… И тут же отпрыгивает, начинает гарцевать, не хуже какого-нибудь Моххамеда Али, прицеливаясь на удар следующий. И так по часу. Смотреть на нее можно было не отрываясь все это время.

Но только однажды, в раздевалке, подойдя к умывальнику, около которого стояла она, я увидела, как она снимает кольца. Видимо, она забыла их снять перед тренировкой. Теперь ее пальцы опухли, покраснели, кольца никак не хотели слезать, даже под водой с мылом. А кисти рук била крупная, заметная, далеко не спортивная дрожь. Судя по всему, дрожь эту в обычное время ей удавалось скрывать, с ней справляться, но здесь, под тяжестью спортивных нагрузок, она неумолимо «вылезала» наружу. Бывает такой эффект. Заметив мой удивленный взгляд, она усмехнулась: болезненно, нервно, отчужденно. И поспешила руки спрятать.