Товарищ Ногталаров чтил четыре, на его взгляд, весьма жизненных символа: круглую печать, автомобиль, кабинет и хотя бы одного подчиненного. Все остальное, включая расщепление атома, строение галактик, жену, детей, он относил к миру туманному, потустороннему, не представляющему особого интереса.

Переступив порог своего кабинета, Вергюльага Ногталаров окрылялся, как молодой орел: садясь в автомобиль, чувствовал себя счастливым новобрачным; ставя круглую печать, сиял, словно его известили о рождении сына; а когда отдавал распоряжения секретарше, думал, что произносит тост на свадьбе своей дочери.

Если товарища Ногталарова лишили бы одного из сотворенных им идолов — печати, автомобиля, кабинета и подчиненных, — он занемог бы. В лучшем случае. В той же мере его огорчало, если кто-либо осмеливался признаться, что ему неизвестно имя товарища Вергюльаги Ногталарова.

— То есть как это какой Ногталаров?! Странно. Разве вы не слышали это имя? Как это могло случиться? — изумлялся Вергюльага.

И вы, уважаемый читатель, тоже не слышали о товарище Ногталарове? В самом деле, как это могло случиться?

Осень 1914 года. Это суматошная осень. На земле царила невероятная путаница. Земной шар походил на кипящий котел, в котором готовят хашил — тесто, сваренное в крутом кипятке.

В этот день ветер стенал и корчился, как взбешенная ведьма… Ее дразнил слезливый дождь… Все выло, вопило, грохотало. Одним словом, шла репетиция светопреставления.

На окраинной улице средних лет мужчина, с непокрытой головой, промокший, торопливо перебегал от одних ворот к другим, стучал в ставни, двери и призывал:

— Скорей к нам, у жены начались схватки!

Кругом обитали родственники разных степеней, начиная от сестер его матери и кончая снохой двоюродного дяди.

В эти знаменательные дни на жизненном горизонте Вергюльаги появился его родной дядя… Лицо, прямо скажем, значительное.

Отстранив всех окружавших Вергюльагу, дядя стал для него гвоздем, на который вешают все.

Это был, правда, младший дядя — брат матери Вергюльаги. Старший дядя, то есть старший брат матери, являлся отцом «нареченной». В будущем он должен стать тестем своего племянника, шефом и покровителем Вергюльаги. Младший же дядя был всего на восемь лет старше подшефного племянника и учился в старших классах другой школы, где пользовался уважением.

Будучи председателем комитета учащихся, дядя Вергюльаги был близок к учителям и дирекции школы. Он записал Вергюльагу в свою школу и постарался — племянника выбрали старостой.

С этого дня Вергюльага перестал именоваться сыном такого-то. Все его называли племянником такого-то. Племянник не оставался в долгу. Он носил дядины письма девушкам, в которых, как ему казалось, его покровитель был влюблен, и выдвигал кандидатуру дяди на выборные посты, когда он на это намекал.

По расчету автора, глава должна была быть посвящена юности Вергюльаги, ибо на лице героя уже обозначалась растительность. Однако по обстоятельствам, не зависящим от нас, глава остается без названия.

По какой причине? — спросите вы.

Прежде всего по той причине, что юность Вергюльаги прошла без любви.

Так что посвящать такому бесцветному этапу в жизни героя целую главу, право, не следует.

Выходит, у него не было молодости?

Что же это было, заменившее любовь? Чем же увлекся Вергюльага? Какая страсть пленила его? А вот какая.

Незадолго до окончания десятилетки в школе созвали собрание учащихся. Цель собрания — сбор металлолома. Разбили учащихся на отряды и каждому определили его участок.

Отряд, в который входил Вергюльага, успешно опередил другие по количеству собранного металла и нашел время и возможность помочь соседним сборщикам.

На следующий день позвонили из конторы, ведавшей сбором металлолома, и попросили прислать одного из учеников отличившегося отряда.

Вергюльага выразил готовность пойти в контору. И побежал. Да, побежал. Еще не зная зачем, но чувствовал — зря не приглашают представителя лучшего отряда.