Большие гонки

Даймен Адам

Герой романа Даймена «Большие гонки» — «первый стильный шпион», как называет его английская пресса, крутой парень из Челси Макальпин…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

Мелкий моросящий дождь перешел в ужасный ливень, пока я с трудом поднимался по каменистой аллее к маленькому бедному домику, соединенному общей стеной со своим соседом. Боже небесный, думал я, почему не надел шляпу? Ответ прост, у меня её нет. Мои волосы слиплись подобно водорослям, И вода неприятно стекала за воротник. Я уже шмыгал носом, нажимая на кнопку звонка. За тонкой дверью нежно прозвенел колокольчик. Я достал из кармана плаща влажный носовой платок и высморкался. Это было чистым безумием бродить в подобную погоду с насморком. И если я подхвачу двустороннее воспаление легких, то сам буду виноват.

Дверь открылась, на пороге появилась женщина, подозрительно осмотревшая меня. Ей было лет сорок, волосы начали забывать о завивке, на пластиковом фартуке были видны разноцветные пятна и прочие следы домашних забот.

— Что вам нужно?

Я собрался с мыслями и достал блокнот и шариковую ручку.

— Я сотрудник Института Геллапа, мне бы хотелось, чтобы вы ответили на ряд вопросов.

Глава вторая

Мой кабинет в YI Пи-Эн — три метра на три. На стене серовато-стальной ковер и в рамке карикатура на Премьер-министра работы Джеральда Скарфа. Я бы предпочел портрет одного из моих непосредственных начальников и шефа всей этой банды самураев, Руперта Квина. Но, поскольку он неофициальное лицо и в Гражданском Департаменте нас шутливо называют Синдикат Квина, Скарф не имел случая его видеть.

У меня красивое бюро из светлого дерева с темными ножками, рядом вращающееся кресло. Мое окно на шестом этаже выходит на перекресток Кингсвей и Холборн. Большую часть времени я провожу со старым морским биноклем, рассматривая хорошеньких девочек в миниюбках, входящих и выходящих из вестибюля метро Холборн.

Еще у меня есть зеленый справочник, совершенно пустой, и двухтональный голубой телефон. Кроме девочек ещё одним из моих увлечений служит голубь, ласково названный мной Карл. Я кладу бисквитные крошки и кусочки пирожных снаружи. Он становится достаточно храбрым, когда другие голуби отталкивают его к краю подоконника. Я откармливал Карла, чтобы в будущем использовать его крылья, либо сэкономить в своем хозяйстве.

Был март. Я работал на месте уже больше шести месяцев и умирал от скуки. Вообще мое положение и функции достаточно туманны. Большая часть служащих хотела бы избежать бюджетных расходов в двадцать три тысячи фунтов за выполняемую мной работу. Мне с трудом давалось каждое пенни, но до момента, пока я не выйду из дела целым и невредимым, но покрытым ожогами от сигарет, люди не поверят этому. Каждый раз, когда я появляюсь на горизонте, они прячутся в свои норы. Они считают, что так или иначе, я угрожаю их существованию.

Большую часть моего времени занимают различного рода сборы. Эти сборы всегда проходят в глухой местности на одной из наших баз. Однажды мне пришлось провести зимой две недели в песках, одетым в тонкий камуфляж (техника проникновения). Три дня отрабатывалась работа с различными пластиковыми дубинами (методика разгона демонстраций). Ужасно скучный месяц с радиопередатчиком, размером с кусочек сахара за поясом, все время плохо работавшим, даже когда я помнил азбуку Морзе (связь). Еще один бесполезный месяц, когда в офисе подобно морским свинкам мы опробовали ускоренные методы обучения иностранным языкам. (Русский, в моем случае, а в отчете говорилось, что метод французского происхождения, даст превосходные результаты и что Макальпин — тупица.)

Глава третья

Архив находится этажом ниже. Дежурный офицер выдал мне специальный пропуск с моим фото внизу и подписью самого Руперта. Я спустился по лестнице и бывший сержант командос проверил мои бумаги. Миновав первую стеклянную дверь, я отправился по коридору зная, что каждое мое движение фиксируется скрытыми телекамерами. Еще один бывший командос, единственным занятием которого было сидение в кабине из пуленепробиваемого стекла с крупнокалиберным карабином у колена, пропустил меня через вторую дверь.

Архив — душа шпионажа, отсюда все эти предосторожности с его охраной. Внутри зала стоят стеллажи под двойными замками и с красным огнетушителями через определенные промежутки. Люди, работающие там, проходят невероятную проверку. Все то, что не фигурирует в отчетах YI Пи-Эн, остается здесь навсегда. В зале все двадцать четыре часа находятся дежурные. Молодой человек с дипломом по философии и в очках с золоченой оправой встретил меня.

— Простите, Филип, могу ли я посмотреть на ваш пропуск?

И это говорит тот, кого я приглашаю к себе и с кем по крайней мере раз в неделю вместе завтракаю. Но здесь не шутят с порядками. Убедившись окончательно, что я не работаю на китайцев, он провел меня к маленькой застекленной кабине, где каждое слово и каждый жест регистрировался различной аппаратурой. Мне хотелось курить, но я был уверен, что получить разрешение проще при запуске спутника на мысе Кеннеди, чем здесь. Перегрин Толомак сел напротив меня и подставил спецблокнот под яркий свет. После нашей встречи он уничтожит записи в присутствии третьего лица. Чего только не придумают, чтобы сохранять секреты, значащие не более телефонного номера какой — нибудь крошки, с которой встречается по вечерам Руперт Квин.

Перегрин почесал голову и с большой осторожностью достал из кармана рубашки ручку с золотым пером. Они не имели права носить здесь даже пиджак, и рукава их рубашек должны быть подняты.

Глава четвертая

На следующее утро я прибыл на службу к десяти тридцати. Жозефина Серджент, — так её звали, — выказала перед завтраком ужасный голод, не меньший, чем после ужина, так что Макальпин был бледноват, когда входил в резиденцию YI Пи-Эн. Дежурный офицер, в этот день им был тучный капитан, улыбнулся мне любезнейшим образом.

— Директор желает видеть вас и так разгневан, что не находит слов. Будь я на вашем месте, постарался бы найти неуязвимое оправдание.

— К счастью для нас, вы не я. Не могли бы вы доложить ему по внутренней связи что я прибыл. Мне самому нужно поговорить с Квином по многим вопросам.

Несмотря на то, что я говорил твердо и с самоуверенным видом, в душе я был очень обеспокоен. Квин, когда он в дурном настроении, соперничает с Дженджи Кеном: если его тронуть, он способен применить серьезные меры пресечения. Чуть дрожа, я постучал в дверь.

— Войдите, — раздался пронзительный голос.