Переплётная мастерская Жана де Грези располагалась в двух шагах от театра Марэ в одном из многочисленных переулков, примыкающих к широкой и людной Старой Храмовой улице. Переулок носил название rue de la Perte, что означало «улица Утраты», и де Грези иногда посмеивался над тем, что живёт в самом мрачном уголке Парижа. Впрочем, он лукавил, потому что театр Марэ, который старик де Грези частенько посещал, специализировался на комедии и веселил честную публику изо дня в день. Ещё полсотни лет тому назад никакого театра не было, только исторический район Марэ, но церковь постепенно теряла свои позиции (в частности, после смерти благочестивого и набожного Людовика XIII), квартал оккупировала знать, а комедианты могли позволить себе возвести в центре города здание, не уступающее по размерам среднему храму. К храмам де Грези относится с определённым скептицизмом. Он был уверен в том, что все они рано или поздно пойдут с молотка, а покупателями будут, несомненно, те самые комедианты. Друзья рекомендовали де Грези не выражать сомнений слишком громко, но после нескольких часов в местном кабачке переплётчик не стеснялся никого и ничего.

Ни светская, ни церковная власть не трогали старого трудягу. Де Грези переплетал книгу за книгой, аккуратно уклонялся от налогов, частенько спорил со старшиной цеха, проводил свои дни равно в работе и праздности, похоронил сначала одну, а затем и вторую жену, и только одна беда была у мастера. Де Грези оставался бездетен. Ему стукнуло уже шестьдесят, и за все прошедшие годы ни одна из жён так и не смогла от него зачать. На мужскую силу де Грези не жаловался, но толку от мужской силы, если она приносит только удовольствие, а наследника нет и в помине. Тем более у старого переплётчика было что передать сыну. Во-первых, он обладал немалым количеством знаний и прекрасно понимал: сделать ребёнка при случае нетрудно и в семьдесят лет, а вот передать ему ремесло при таком раскладе можно и не успеть. Во-вторых, у него была мастерская да ещё склад, где хранилось огромное количество кож, выделанных и не выделанных, а также меха, золото и серебро для тиснения, картон, запас уже заготовленных петель и многие другие запасы, необходимые уважающему себя переплётчику. А в-третьих, у него была книга, в которой он хранил имена и адреса многочисленных клиентов. Пожалуй, ничего ценнее у де Грези не имелось: именно благодаря рекомендациям его слава расползлась по всему Парижу; порой в переплётной мастерской на улице Утраты появлялись даже посланники королевского двора. Де Грези гордился тем, что переплетал Библию для самой Анны Австрийской — правда, он не мог быть уверен, что королева пользовалась именно этим экземпляром, Библий у неё было немало. Книги работы де Грези имелись в собраниях Мазарини

Из родственников у де Грези имелся разве что брат Альбер. Будучи на шесть лет младше переплётчика, Альбер вёл беспорядочный образ жизни и к своим пятидесяти четырём годам снискал славу жалкого пьяницы, если, конечно, это можно назвать славой. Некогда Альбер Грези содержал трактир в районе улицы Муфтар, но впоследствии начал спиваться, продал своё заведение и в последние годы существовал на подачки от более успешного брата. Конечно, оставлять переплётное дело такому наследнику Жан категорически не хотел.

Кстати, возникает невольный вопрос, почему перед фамилией переплётчика появилась внезапно приставка «де», хотя к дворянскому сословию семейство Грези никогда не имело ни малейшего отношения. Ответ прост: переплётчик самовольно приписал её, чтобы вывеска над его мастерской лучше смотрелась. Он напропалую врал о том, что его деду было пожаловано дворянство (причём постоянно путался, за какие именно заслуги) и земли, но отец был на редкость беспутным малым и проиграл в карты всё, кроме собственно титула. В зависимости от ситуации и степени опьянения де Грези мог присвоить себе графство, баронство или даже герцогство; впрочем, большинство его друзей и собутыльников прекрасно знали обстоятельства появления упомянутого «де» и просто усмехались в усы, когда слышали байки переплётчика. Цеховые смотрели на чудачества коллеги со снисхождением: когда требовалось продемонстрировать цеховое мастерство и преподнести в дар, к примеру, королю, красивый том, задание выполнял де Грези, и никто иной, поскольку лучшего переплётчика в Париже было не сыскать.

Но шло время, и с каждым днём де Грези всё больше мрачнел, а разговоры его сводились к срочной необходимости обзавестись наследником. Как-то раз старый переплётчик заливал своё горе в кабачке «Рваные удила» на улице Святого Петра. В мастерской его ждали многочисленные заказы, но он решил устроить себе внеочередной выходной и серьёзно подумать над вопросом о поисках женщины, способной от него зачать. Случилось так, что именно в этот день судьба проявила к переплётчику некоторую благосклонность.

Первой проблемой, с которой столкнулся де Грези, оказалась неспособность мальчика прошагать весь путь до мастерской самостоятельно. Уже через квартал переплётчик понял, что с такой черепашьей скоростью они не успеют до темноты, и взял ребёнка на руки. Двухлетний карапуз был достаточно тяжёл, особенно для старика, и, добравшись до двери собственного дома, де Грези порядком запыхался. Уже в прихожей ему пришла в голову мысль о том, что ребёнка нужно чем-то кормить и кто-то должен постоянно за ним присматривать. Слава богу, в материнском молоке Шарль уже не нуждался, но де Грези плохо представлял себе, что вообще кушают маленькие дети. Он раздвинул губы мальчика и убедился, что с зубами у того всё более или менее в порядке — бывают и менее зубастые дети. Это означало, что с яблоком малыш вполне справится. Вручив мальчику очищенное и разрезанное перочинным ножичком яблоко, де Грези задумался о няне, на плечи которой следовало переложить все проблемы кормления, одевания и выгуливания ребёнка.

Пока Шарль медленно кушал лакомство, де Грези взял его на руки и отправился в одну из задних комнат дома, где высунулся из окна во внутренний двор. На его счастье, мадам Бонаме как раз вешала свежевыстиранное бельё, и де Грези окликнул её. Мадам Бонаме была хозяюшкой в лучшем смысле этого слова. Её трое детей давно выросли (не считая ещё троих, скончавшихся в младенчестве), а муж был обувных дел мастером и тачал сапоги не худшие, чем сам де Грези делал переплёты. Мадам Бонаме знала всё и вся на десять кварталов в округе, и де Грези был уверен, что она посоветует ему отличную нянечку.

Так и случилось. Когда де Грези кратко описал мадам своё приключение и продемонстрировал ребёнка, та всплеснула руками, умилилась и сказала, что знает прелестную девушку, которая очень любит ухаживать за детьми и катастрофически нуждается в деньгах, поскольку у неё больная мать, две младших сестры и беспутный старший брат, каковой если и содержит семью, то крайне плохо. Уже вечером, уверила мадам Бонаме, упомянутая мадемуазель будет у дверей дома переплётчика. Де Грези сердечно поблагодарил мадам Бонаме и пообещал ей в подарок сделать великолепный переплёт на любую книгу, какую она пожелает оформить. Конечно, обещание это таило в себе грамотный расчёт: де Грези прекрасно знал, что ни мадам Бонаме, ни её муж в своей жизни не прочли не единой книги и вообще никакой бумаги у себя дома не хранили, за исключением той, на которой сапожник вёл свои финансовые дела. Мадам Бонаме поблагодарила переплётчика в ответ, после чего де Грези отправился в спальню.

Он подумал, что сегодняшнюю ночь ребёнок проведёт в комнате, которую переплётчик собирался предоставить няне, а уж завтра он купит ему и колыбель, и игрушки, и всё остальное, в чём нуждается маленький человечек. Наиболее важными аспектами воспитания малыша де Грези считал ремесленный труд и книги. Но если трудиться мальчику было ещё рановато, то показывать ему картинки в раскрашенных атласах де Грези мог безо всяких проблем. Книг у него дома было достаточно, поскольку он имел договоры с целым рядом типографий и частенько прибирал к рукам по одной-две книги из очередного тиража. В коллекции де Грези были как издания для взрослых (в том числе содержащие иллюстрации сомнительной пристойности), так и детские книги с расписанными вручную красочными гравюрами. Книги, напечатанные на обычной бумаге, на пергаменте, на велени

Конечно, маленький Шарль ещё ничего не понимал, но о лучшем отце он не мог и мечтать. Профессия, которой обладал Жан де Грези, была востребована, хорошо оплачивалась и несла людям свет знаний. Эту профессию должен был получить Шарль — и он получил её, и освоил, и даже превзошёл своего отца. Но не будем забегать вперёд.

Обучение переплётному делу происходило в двух направлениях. Первое, техническое, подразумевало освоение методов обработки кожи, металлов, дерева, картона, работу с прессами для блинтового

[16]

тиснения, искусство обрезки и прочие дисциплины, позволяющие переплётчику искусно выполнять свою работу. Второе, эстетическое, заключалось в изучении существующих стилей переплётов, а также в их умелом сочетании. Господин де Грези мог великолепно переплести книгу, смешав в одном рисунке арабский стиль и стиль Жоффруа Тори

[17]

; результат получался отменным — гармоничным, радующим глаз. Немалое значение играло также удобство переплёта. Если основа делалась не из картона, а из дерева (таких заказов было меньше, стоили они дороже, но уважающий себя переплётчик умел работать с любым материалом), то нужно было идеально рассчитать вес, чтобы книгу было более или менее удобно держать в руках.

Обработанную телячью или свиную кожу можно было приобрести, но некоторые виды покрытий для переплётов приходилось создавать самостоятельно, в частности, переплётный пергамент, плотный и прочный на разрыв. Иногда требовалось обтянуть переплёт не кожей, а материей, чаще всего бархатом; такие заказы мастер выполнял, но не слишком любил, считая бархат недостойным материалом. Он предпочитал кожу.

Для работы с металлом в подвальном помещении дома де Грези имелась крошечная кузница, благо книжные украшения по своим размерам были невелики, да и обрабатывать чаще всего приходилось мягкие металлы — медь, серебро и золото. Нужно отметить, что в данном случае цеховой старшина смотрел на действия де Грези сквозь пальцы: если бы представители кузнечного цеха узнали, что переплётчик сам работает с металлом, не имея на то разрешения, мог возникнуть серьёзный межцеховой конфликт. Де Грези пользовался тем, что кузнечный цех был обширен, и помечал металлические элементы переплётов несуществующим клеймом — никто и никогда не смог бы проверить, где изготовлены петли или окантовки окладов, может, де Грези их вообще заказывает в Германии.

С ювелирами было сложнее, поскольку цех их был не столь велик и считался не ремесленным, но имеющим отношение к искусству; потому переплётчик сотрудничал с несколькими парижскими мастерами, закупая у них по невысокой цене драгоценные и полудрагоценные камни.

Работу с кожей де Грези подразделил для Шарля на ряд дисциплин, важнейшей из которых стало искусство тиснения — как простого, так и с добавлением различных элементов, значительно усложняющих процесс. Через некоторое время де Грези стал поручать сыну работы по нетрудным видам тиснения — тот умело выполнял бородавчатое и зернистое тиснение в заданных местах изготавливаемых переплётов и практически не совершал ошибок. Мальчик учился обращаться с прессами, штемпелями, матрицами, пуансонами

Так шло время, пролетал день за днём, месяц за месяцем, год за годом. Шарль возмужал, в 1664 году ему исполнилось шестнадцать лет. Мари по-прежнему вела хозяйство, мадам Бонаме знала все городские сплетни, а на троне сидел Людовик XIV. Только здоровье Жана де Грези становилось всё хуже и хуже день ото дня, и не за горами был тот час, когда смерть обещала явиться за душой переплётчика и забрать её с собой. Де Грези сомневался в существовании загробного мира, но если таковой всё же имел место, то переплётчик несомненно вымостил себе дорогу в ад, так как всю жизнь провёл в достатке, в церковь никогда не ходил и нищим старался не подавать. Шарль понимал, что такое смерть, и уже смирился с тем, что отцу недолго осталось. В Бога парень тоже толком не верил и регулярно убеждался в том, что вера — вещь бессмысленная, в особенности когда слышал пьяные крики королевских мушкетёров за окном, причём в криках площадная брань равномерно перемежалась с поминанием Христа и всех святых. Примерно так же вели себя кардинальские гвардейцы, на что уж люди религиозные по причинам профессиональным. Крепкому словцу и поминанию Господа всуе Шарль предпочитал молчание. Если кто-то обижал его, он давал сдачи, а если последнее сделать не получалось, он просто отступал, что тут поделаешь.

Жан де Грези чувствовал, что час его близок, и послал старшине Вилье официальное прошение о назначении срока экзамена для Шарля. Вилье, уже неоднократно державший в руках переплёты, сработанные подмастерьем де Грези, не стал противиться. Он прекрасно понимал, что молодой человек сделал уже не один десяток «шедевров», то есть экзаменационных работ невероятной красоты и сложности, и потому экзамен в данном случае представлял собой не более чем пустую формальность. Ввиду слабого здоровья Жана Вилье не стал требовать соблюдения всех ритуалов и обязательного присутствия старика с сыном на цеховом совете; в конце марта 1664 года комиссия в малом составе явилась непосредственно в мастерскую, чтобы проверить знания и умения Шарля де Грези.

Цех книготорговцев и книгопечатников, к которому принадлежали и мастера переплётного дела, не относился к числу шести привилегированных гильдий, удостоенных чести нести балдахин над лицами королевской крови, и потому грамота о мастерстве стоила по-божески — четыреста пятьдесят ливров (против шестисот, к примеру, у меховщиков или тысячи семисот у чулочников). Деньги были внесены тут же (путём передачи кошелька господину Вилье), а вопрос об экзаменационном «шедевре» отпал сам собой после демонстрации последних десяти работ Шарля. Надо отметить, что право на изготовление «шедевра» шестнадцатилетнему пареньку могли и не предоставить: свою роль сыграли добрые отношения Вилье и де Грези, а также известность последней фамилии — цех не мог позволить себе потерять знаменитую марку, служившую одним из знаков качества в переплётном деле. Поэтому с молчаливого согласия старшины в документах, поданных руководству цеха, возраст Шарля был завышен на четыре года. В принципе высокий и статный молодой человек вполне мог сойти за двадцатилетнего.

Вопрос о мастерской также отпадал сам собой. Старик уже не мог работать — даже вполсилы, — и молодой де Грези, по сути, получал мастерскую в своё полное распоряжение. Там же в присутствии ряда представителей цеха старшина Вилье вручил Шарлю Сен-Мартену де Грези грамоту о мастерстве.

День 19 апреля 1664 года выдался тёплым и солнечным, хотя предшествующая ему неделя была ветреной и дождливой. Но уже к полудню уличная грязь стала потихоньку подсыхать, настроение парижан улучшилось, а мир вокруг засверкал яркими красками. И только в доме переплётчика де Грези царили тьма и уныние. Побывавший у господина Жана с утра врач сказал, что сделать ничего не может и осталось старику от силы несколько часов. «Пожил, — добавил эскулап, — он прилично, почти семьдесят пять, надобно и честь знать». Исключительно в силу своего спокойного характера юный Шарль не вышвырнул врача из окна второго этажа, где располагалась комната отца.

В течение двух дней готовые переплёты были доставлены клиентам. Юный де Грези получил ряд благодарственных писем и приличное количество денег. Следовало браться за более сложные заказы (их оставалось порядочное количество) и принимать новые. Но Шарль должен был хотя бы один день посвятить разбору отцовского имущества. Он выбрал для этого пятницу — дождливую, не по-летнему холодную, самое время для того, чтобы никуда не выходить. Накануне он сходил на рынок, запасся продуктами, сварил курицу и теперь сидел за отцовским столом, иногда откусывая от смачной горбушки хлеба.

Стол имел по три ящика с каждой из сторон и большой выдвижной ящик посередине, над коленями сидящего. Четыре из шести ящиков были заперты, но ключи, которые отец при жизни всегда носил с собой, теперь болтались на цепочке, притороченной к штанам Шарля. В двух верхних ящиках были бумаги по заказчикам — сроки, договора, условия, а также приходно-расходная книга. Шарль имел к ней доступ и раньше — в отдельную её часть он вносил данные по своим работам. В самом нижнем ящике справа находился архив старых договоров — тех, которым исполнилось не более двух лет. Совсем древние отец прятал в комоде у себя в спальне, поскольку там было больше места.

Во втором ящике справа нашлась огромная гора разнообразных безделушек, поделок, кусочков кожи, выщербленных негодных жемчужин и так далее — судя по всему, в этот ящик отец просто сметал всё лишнее со стола. Второй ящик слева оказался пуст. Центральный верхний ящик был заполнен канцелярскими принадлежностями: одних чернильниц Шарль выгреб четыре штуки (две — с трещинами, одна с отколотым краем, одна — просто уродливая). Обглоданные перья, сломанные перочинные ножики и прочее барахло Шарль бросал в заранее приготовленный холщовый мешок, предназначенный для выноса на ближайшую свалку.

Наконец, остался только один неисследованный ящик — нижний слева. Открыв его, Шарль обнаружил бумаги, которые раньше никогда не попадались ему в руки. Они не имели никакого отношения к работе отца, хотя имя последнего там регулярно фигурировало. Все документы были подписаны отцом и некой мадам Корни — Шарль никогда не слышал этого имени. Даты на документах соответствовали лету 1660 года. Шарль углубился в чтение, а через несколько минут, прочтя одну за другой все бумаги, откинулся назад в кресле и закрыл глаза. Значит, отец скрывал от него не только и не столько профессиональные тайны, но кое-что гораздо более значимое. Шарль понял, что Сен-Мартен — это не второе имя, данное ему в честь святого покровителя, а его изначальная фамилия, полученная в приюте. «В моих жилах нет ни капли крови де Грези, — подумал молодой человек. — Я и в самом деле был для Жана в первую очередь учеником и лить во вторую — сыном».

Но эмоции, переполнившие Шарля в первый момент, достаточно быстро сошли на «нет». «И что? — подумал он. — Отец плохо со мной обращался? Плохо меня учил? Не баловал? Он был прекрасным отцом, лучшим на свете. Отец не тот, кто дал жизнь, а тот, кто вырастил и воспитал. — И Шарль аккуратно положил бумаги обратно в ящик. — Пускай хранятся там до поры до времени, авось понадобятся когда-нибудь». Он раскрыл одну из отцовских тайн — теперь предстояло открыть другие.