Роман Эйва Дэвидсона повествует о долгом странствии Марко Поло в Китай и о тех невероятных приключениях, что произошли с путешественником по дороге в Поднебесную Империю.
Сия повесть о тайном путешествии Марко Поло, надеемся мы, целостна и закончена сама по себе и не взаимосвязана с любой другой повестью, когда-либо кем-либо изложенной, ни в общей форме, ни в деталях. Марко Поло этой книги не обязательно тот Марко Поло, которого мы знаем из истории. Также Марко Поло этой книги не обязательно не тот Марко Поло, которого мы знаем из истории. «Катай» этой книги суть Азия тайны, фантазии и поэзии. Но это вовсе не значит, что никакого отношения к географической Азии она не имеет.
Авторы надеются, что читатель воспримет эту тайну как книгу, а эту книгу как тайну. Читателю также можно посоветовать смотреть прямо и только прямо вперед. Читателю, наконец, можно порекомендовать краешком глаза внимательно посматривать по сторонам.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПУТЕШЕСТВИЕ НАЧИНАЕТСЯ
1
Сам воздух, казалось, визжит от ужаса.
«Кто не видел и не слышал атаки грифона, тому неведом страх». Где-то Маффео Поло об этом читал. Еще там, дома, когда хватало времени прихлебывать доброе виноградное вино и читать — на чопорной ли старой латыни, на мелодичном ли итальянском… Когда это было? Матерь Божия! Марон! Да будь ему теперь доступна вся главная библиотека синьории Наисветлейшей республики Венеции, разве осмелился бы Маффео хотя бы протянуть руку и снять с полки даже самый пустой и болтливый рыцарский роман?
Прижаться лицом к земле — иначе мертвенная бледность выдаст его грифону. Втянуть руки в стеганые рукава. Отчаянно стараясь не шевельнуть даже пальцем, Маффео Поло лежал и молча молил о том, чтобы его приняли за камень или бревно и не тронули. Его — и всех остальных. Куда бы их ни забросило.
У грифонов невероятно острое зрение. Стоит младенцу только надуть губы в сотне миль отсюда — и мигом взлетят вверх пленки на сияющих золотом глазах. Но: будь пожрана эта сотня миль крылами огромной твари, скажи младенцу всего-навсего (всего-навсего!) лечь лицом вниз и не шевелиться и грифон нипочем не разберется, где его жертва.
Но только — лицом вниз. И — не шевелиться.
2
— Великий Рим, — учил как-то Марко, неугомонного мальчугана в мешковатых штанах, сморщенный, будто печеное яблоко, монах в бурой шерстяной сутане, — пал от гнева Господня. Но Господь ждал несколько поколений, сын мой, и это — сущая формальность. Он вполне мог ждать и несколько сот поколений. Ибо Господь беспределен, и беспредельно Его терпение. Господь, сын мой, ждет, чтобы ненавидящие Его перестали Его ненавидеть. Чтобы они возлюбили Его и блюли Его заповеди. Если же, несмотря на это любовное терпение, перемен к лучшему не следует, тогда, и только тогда вымещает Он грехи греховных отцов на их все еще греховных сынах. Такую трактовку Священного Писания я услышал от одного ученого раввина в дальней земле Самарканда и считаю ее вполне приемлемым толкованием. Так что…
Впрочем, говоря по-мирски, Марко, Рим пал оттого, что слишком крепка оказалась Великая Катайская стена. — Так говорил отец Павел — голосом слабым и сухим, будто шуршание дубовой листвы под ногами.
Безжалостные варварские орды, взявшие путь на восток, впустую сломали свои стрелы о змеевидную Катайскую стену («То стена Гога и Магога, о Марко!»). А потом повернули на запад — и не успокоились, пока не потопили в крови и пламени славу и могущество великого Рима. Но тысячу лет спустя, когда катайская стража ослабла, утратила боевой дух, пришли неумолимые монголо-татарские орды. Двигаясь на запад, они достигли самых дальних владений князей Руси и Московии, которые с тех пор платили им дань. А двигаясь на восток, они хлынули сквозь бреши в Великой стене — и в итоге сыны и внуки степных вождей возвысились до Трона Дракона…
…и Чингис родил Тулуя, а Тулуй родил Хубилая — хана ханов. Великого хана, что поднял из руин разоренный войной Катай…
«Могу поклясться, что великий хан, — записал в своем путевом дневнике Марко, сын строгого Никколо Поло и племянник вспыльчивого Маффео, — не только могущественнейший из земных властителей, но и наимудрейший».
3
Марко дал волю своему взбесившемуся коню. Позволил нести себя куда вздумается. И не обращал внимания ни на спутников, ни на направление стремительного бега. В голове сидели только черные стрелы — если, конечно, то были стрелы. Некогда Моисей и маги Египта превращали жезлы в змей, а змей в жезлы. Но как могли птицы — даже столь необычные — превратиться в твердые, как палки, стрелы? К тому же обычные стрелы не кровоточат. И все-таки особенно потрясало Марко вовсе не само чудо невиданного колдовства. И не страх затеряться в этих безлюдных просторах, оторваться от товарищей и родни. И даже не то и дело звучавшие рефреном вопросы: «Кто это сделал? Зачем?»
Потрясали венецианца жуткие мысли о том загадочном яде — магическом зелье на наконечниках стрел, — которое в считанные мгновения (секунды! о ужас — секунды!) превратило молодого монгола в нечто лилово-черное и немыслимо раздутое — причем он жил! все еще жил! — а отравленное тело все вздувалось и пухло, — пока накопившиеся соки не разорвали в клочья гноящуюся плоть.
…Еще одна стрела, шипя, вонзилась в песок под самыми копытами пони. Это уже был не просто страх. Нечто большее. С диким воплем Марко пришпорил своего измученного коня — а в голове тем временем, будто обрывки сна, проплывали взбаламученные ужасом воспоминания…
— Так почему же римский папа, — уже в сто первый раз вопросил Хубилай, — не прислал с вами, как я того требовал, сотню ученых священников? Пусть бы поведали мне о святом кресте и святом елее, о святом хлебе и святом вине. Пусть бы построили для меня большие часы, большие башни и крепости, большие осадные машины и большие военные корабли. Почему? Раз он называет себя всемирным отцом. Почему? — Великий хан тяжко вздохнул, и в горле у него что-то негромко хрипнуло. А длинная жемчужная бахрома, что свисала с увенчанной солнцем и луной золотой короны, слегка закачалась.
Это посольство к папе составляло главную цель первого и единственного путешествия юного Марко (а для его седеющих дяди и отца — второго) удивительного путешествия по бесконечному разнообразию евразийских просторов. Почему же великий хан пожелал наладить контакт с римским первосвященником? Быть может, святой отец христианского мира и впрямь вызывал у него неподдельный интерес? Тем более что мать Хубилая была из несториан — и поклонялась кресту. А может, он хотел упрочить шелковые торговые связи между востоком и западом? Или Хубилай желал обрести западных союзников для борьбы с лихорадочной экспансией сарацинов и бесчинством неугомонных степных вассалов, направляемых воинственным Хайду-ханом?
4
Крики начальника монгольской стражи «Рассейтесь! Рассейтесь!» настойчиво убеждали всех подчиниться. Хотя никаких подобных приказов уже и не требовалось. Многожильные кнуты, что со всего размаху опускались на крупы коней и пони, действовали куда лучше любых приказов. Весь отряд конников сломя голову разбегался кто куда. Куда-нибудь! Хоть к черту на рога! Только бы спастись от этих отравленных стрел. В самом яде ничего нового не было, но ужасающая стремительность его действия наполняла сердца страхом и невыносимым отвращением.
А Никколо, даже когда насмерть перепуганный конь понес его прочь, остался на удивление невозмутим. Как будто поблизости от него никаких стрел с черным оперением в песок не вонзалось. И, даже заметив быстрое приближение гигантской кошки, он, по-прежнему сохраняя выдержку, лишь принялся шарить глазами по сторонам, пока не заметил груду валунов и не поспешил под их укрытие (особенно не мудрствуя и не позволяя себе отвлечься на мысли о том, человек или зверь навалил эту груду).
Грязно-белый, покрытый черными пятнами гигантский ирбис, или снежный барс, с виду напоминал всего лишь (всего лишь!) неимоверных размеров кошку, для которой человек был вроде мыши. Впрочем, знакомый облик чудовища особого облегчения предполагаемой жертве — скорчившейся в подобии норы и перебирающей свои лучшие нефритовые четки — не принес. Но при этом мессир Никколо Поло только лишь испугался. И не более того.
Волею случая Маффео Поло и нервозный катаец — администратор похода бросились удирать в одном направлении. Кто из них первым услышал крик потревоженного грифона, значения не имело. Оба беглеца тоже закричали, обмениваясь отчаянными жестами. Потом натянули поводья, останавливая коней, спешились и легли на землю лицом вниз. Кони не стали их дожидаться и проверять истинность предания о том, что кониной грифоны не питаются. Высоко вскидывая копыта, перепуганные животные понеслись прочь по каменистой земле.
Тут следует заметить, что тот, кто первым описал грифона как отчасти льва, отчасти орла, а отчасти змею, не только не заглядывал в «Комментарий к Аристотелю по поводу категорий». Нет, человек тот, без всякого сомнения, никогда не видел живого грифона. Грифон никоим образом не похож ни на одно из хорошо знакомых и сравнительно безопасных животных. И пусть даже Солдан в Новом Вавилоне, или Великом Кайро, порой держал у своего трона несколько львов, а западные императоры частенько наряду с соколами приказывали приручать и орлов, которыми они пользовались в волчиной охоте, — все равно вряд ли кто-то мог бы назвать орла или льва хорошо знакомым и сравнительно безопасным. Но почему-то все как один прекрасно знают, как выглядит грифон.
5
Впоследствии Марко никак не мог разобрать, был то голос или прозвучавшая в голове мысль.
«На север!» — так это прозвучало. А потом снова: «На север!» Возглас все вторился и вторился: «На север… на север… на север…»
— О святой Марк! — взмолился Марко. — О благословенный Сан-Марко, покровитель Венеции и мой тезка! Да где же тут север?
И где-то глубоко-глубоко у него в голове низкий, рокочущий бас ответил:
«Кости мои следовало оставить в Египте — земле, где я проповедовал».
