Вениамин Додин
— …И вы, дворянин, предлагаете мне, дворянину, место в вашем зверинце?! — спросил Николай Николаевич. — Вы хоть понимаете, Георгий Васильевич, что это непорядочно?…»
Понимал Чичерин — не мог не понимать.
Не мог не понимать Николай Николаевич и того, что добрые отношения с Георгием Васильевичем, — «сдобренные» заключительным монологом ночного гостя его, узнай о нём непосторонние «посторонние», — не спасут ни графа, ни близких его. У Чичерина, — человека несчастного, — близких, кроме всё той же кошки, просто не было. Заметим ещё: по представлению Адлерберга–гусара человек, оказавшийся способным предложить ему, графу, службу у большевиков, не может не предать. И там, в доме по Кузнецкому мосту, вполне мог приказать арестовать его…
Мог. Но не приказал. Почему?
ПРОЛОГ
… Голос Колокола Судьбы прогудел неслышно. Прошелестел горячими ветрами от родного Каитамо в бесконечно далёкой Японии. И замер, убитый стужей над вечерней тайгой. Услышал ли его Соошио Кобаяси–сан, — врач, воин, пленник, а теперь вот и беглец, — возвращаясь своею лыжней на моё зимовье у Борёмы? Нет, наверно. И в кровавом зареве заката, налетел, вдруг, на медвежий след, путь его перечеркнувший. След был свеж: глубокие отпечатки огромных лап источали отвратительный запах зверя. Об этом он успел рассказать. На остальное не хватило у него времени.
Всё, без утайки, раскрыли за него следы на снегу, оставленные им и медведем.
…В обоих, 12 калибра, стволах «Ижевки» — патроны с мелкой дробью на птицу. Потому Соошио Бесшумно переломил ружьё. Выдернул, — уронив, — ненужные заряды. Аккуратно вложил новые, со свинцовыми жаканами…
Успокоился. Сердце вернулось на место: теперь патроны в стволах — с надёжными капсюлями «Жевело». Осечки не будет. А жаканы — каждый — снесут череп любому шатуну. Что это шатун он успел понять. Ему бы — по хорошему — попятиться тихо, лыжнёю. Отойти. Замереть. И переждать… Не настораживать, не дразнить зверя… Но то была месяцами втемяшиваемая мною поведенческая психология промысловика. Человека осторожного. Ни на миг не забывающего, что никакой он в такой ситуации не охотник, а добытчик. Тем более, недавний зэк… Человек вообще–то затурканный…
Только был японец уже не зэком, нет. И вовсе уж не раздавленным пленением, лагерями, постоянным ожиданием окрика, удара, наказания арестантом. Но беглецом. Победителем судьбы. Вольным Охотником. Человеком с оружием!