Матушка-Русь

Домнин Алексей Михайлович

Кто же был автором великого произведения древности «Слово о полку Игореве»? Это до сих пор неизвестно. В повести «Матушка-Русь» А. Домнин создает свой вымышленный, но правдоподобный образ великого песнетворца.

Повесть познавательна и увлекательна для самого широкого круга читателей.

Автор ее — пермский писатель Алексей Николаевич Домнин родился в 1928 г., в Пензе. Окончил историко-филологический факультет Пермского университета. Работал в школе, затем в областных газетах, на радио. Печататься начал с 1958 года в журналах «Молодая гвардия», «Сельская молодежь», «Урал» и «Уральский следопыт». Выходили отдельные книги: рассказы, стихи, сказки для детей. Повести: «Поход на Югру», «Матушка-Русь», «Дикарь» — написаны в 1959–1962 гг. Публиковались в разное время и были тепло встречены читателями и критикой.

А. Домнин

МАТУШКА-РУСЬ

ПРОЛОГ

Отец мой не любил, когда в доме затевалась уборка и мать посягала на беспорядок в его «мурле». Так называл он уголок в кухне, заваленный книгами, бумагами и лекарствами. В переделанном из буфета шкафчике книги были натолканы так, что стоило большого труда разыскать здесь нужный том.

— И куда он мог запропаститься, — удивлялся отец, высматривая его в перемешанных стопах, но не решаясь нарушить привычный хаос. Над столом была прибита коробка из-под лапши. Сюда складывались газетные клочки или листочки календаря, на которых наскоро записывались случайно услышанные пословицы и поговорки. Отец сам с трудом мог разобрать карандашные каракули на мятых обрывках и, возможно, поэтому не спешил «приводить их в систему».

На другом конце столика день и ночь пыхтел чайник на плитке. Отец, с удовольствием причмокивая, отхлебывал из чашки до невозможности крепкий и горячий чай и шумно, словно с громадным облегчением, вздыхал после каждого глотка.

Худой, даже летом редко снимающий телогрейку и валенки, сидит он в своем «мурле», поглаживает лысую голову и произносит свое непонятное и многозначительное «м-да». Редкие, торчащие, как щетинки, брови то удивленно взлетают, то хмуро опускаются. Серые с голубинкой глаза, всегда чуть влажные и широко открытые, затуманены какой-то думою.

Таким я помню отца.

НЕВЕСТА

Немало путей исхожено, немало дум передумано. Сказывают, что время делает горе маленьким, а радость — большой.

Была ли она, эта встреча? Не приснилась ли? В конце весны, когда цвела черемуха, затянуло небо тяжелой хмарью, глухо заворчал гром в отдалении и закружила вдруг сырая снежная метель. Белым лохматым зверем взвивались хлопья в сырой листве, густо укрывали траву.

Не видать дороги за снежными вихрями.

Долго ли, мало ли ехал Святослав, продрогший, облепленный снегом. Только вдруг стихла метель, и в просветах дымящихся туч засветилось, розовое подрумяненное закатом небо.

Было морозно и тихо. Перед княжичем лежала зимняя поляна.

КЛУБОК СВАРОГОВ

Выткал бог Сварог нити жизней людских и почил от трудов. И была жизнь человеков пряма, как лунный свет, и долга, как ветра путь. Но пришел котенок, заигрался в тех нитях и скатал в клубок. Опечалился бог Сварог, отец земли и неба. Созвал он сорок волхов-ведунов и повелел тот клубок распутать по ниточке. Доныне гадают ведуны, как распутать его, и не могут дознаться. Оттого и перепутана жизнь на Руси, вкривь и вкось вихляется.

Так сказывала Святославу бабка его. Несмышленышем был тогда княжич, не мог понять странных бабкиных наговоров.

У бабки были влажные и горячие глаза половчанки и седая коса, по-русски уложенная венцом. Поверх мягкой собольей шапки она накидывала черный атласный плат, сколов его у подбородка золотой брошью. Оттого лицо ее казалось полней и темнее.

Редко выходила бабка из своей светлицы. Дородная, величавая сидела она в низком кресле с резными подлокотниками и смотрела, не видя, перед собой.

О чем думала эта властная женщина?

ТАЙНЫ БЕЗЪЯЗЫКИХ МАСТЕРОВ

Зачудесил Самошка-кузнец. Прошел слух, что купил он бычка годовалого, привязал к своей кузне и поит его ночами плавленым железом заместо воды.

Слух полз из улицы в улицу, будоража любопытство, сея тревогу. Как ком, который катят по талому снегу, обрастал он новыми присказками и небылицами. Уверяли, будто бы у того телка глаза угольями горят, а из ноздрей пламя пышет. Был Самошка самым, известным человеком в городе. И больше не за руки его золотые — такого умельца поискать на Руси — за жизнь потешную любили старика. Уж коли вынудит что — на три года смеху.

Днями набрел на его кузню бродячий гусляр. Собою высок и костляв, белая борода легла до пояса. И будто растет она из самого рта — губ не видать. Дугой согнулся, пролезая в низкую покосившуюся дверь. Шагнул через порог, пошевелил лохматой бровью и снял пушистую рысью шапку:

— Мир вам и честь, люди добрые.

Самошке не до гусляра. Приклонившись к наковаленке, мелкой дробью отстукивает молоточком по рукоятке меча, легонько ее поворачивая… Особый у кузнеца меч, синеватый цветом. Сталь эту сам кузнец размыслил. Чего только не добавлял в нее: и глины, и муки ржаной, и сажи, и еще всякой всячины.