От Майдана — многоголосого, завораживающе пестрого главного базара — Тифлис цепко карабкается к полуобрушенным стенам и башням городской крепости Нари-кала. Приземистые дома-прямоугольники. Узкие дворики с зигзагами наружных лестниц, с висящими верандами-поясами. На веранды одна к одной выходят вереницы открытых дверей. Жизнь, доверчиво выставленная наружу.

В месяц новруз-байрама

[1]

из одной двери, что в середине веранды, раздался крик новорожденного. Мальчик! Несомненный признак особого расположения милосердного аллаха к благочестивому роду Кербалая Наджафа Нариманова. Ибо кто из достойных носить папаху

[2]

позволит себе усомниться в том, что ребенок, родившийся весною, избранник удачи. В России это соответствует понятию «родился в рубашке».

Покровительство вседержителя тем более уместно, что Наджаф-киши

[3]

и Халима-ханум, по самому строгому рассуждению, уже достаточно натерпелись. Из восьми детей, рожденных в прошлые годы, в живых у них осталось лишь трое — мальчики Салман и Ризван 2-й, девочка Сакина. От дома к кладбищу дорожка протоптана… Пять могилок, тихо оплакиваемых.

Опора семьи — добродушный, мягкий характером Наджаф-киши с ранней зари до сумерек зажат в тесноте и гуле Шайтан-базара

[4]

, так острые на язык тифлисцы величают Майдан. Ни распрямиться, ни передохнуть. Как на привязи по кругу. Извечные превратности мелкой розничной торговли. Своему старшему брату Али-мирзе, высокочтимому главе рода, Наджаф жаловался: «Спокойно жить хочу. Чтобы в мой горячий плов не подливали холодной воды…» В ответ старая-старая поговорка: «Не благополучие, а чистая совесть сохраняет людям молодость».

Молодость… Статная, чернобровая, с осиной талией Халима. Любовь, очаг, надежды… Надежды…

Скорее бы узнал о существовании мальчика Наримана Алексей Осипович Черняевский. Человек с обликом русского интеллигента-просветителя. Открытый высокий лоб, худощавое лицо, добрые усталые глаза, густая черная борода. После окончания курса в Санкт-Петербургском университете недолго работал на Кубани инспектором народных училищ. При первой возможности перевелся на Кавказ, можно сказать, в родные места, вдоль и поперек изъезженные, исхоженные в пору службы на почтовых станциях. Возвратившись, нисколько не заботясь о престиже, карьере, учительствовал в селах Тифлисской губернии, тех, что населены преимущественно азербайджанцами. На официальном языке того времени — татарами, тюрками.

Одним из первых Алексей Осипович ставит свою подпись под петицией наместнику, великому князю Михаилу Романову, об открытии семинарии, «имеющей целью доставить педагогическое образование молодым людям, уроженцам Закавказского края, желающим посвятить себя деятельности в местных народных училищах».

Наместник соглашается. Всего с одной поправкой. «В имеющей открыться семинарии татарского отделения не учреждать, поскольку высший иерарх мусульман Закавказья означенное действие полагает преждевременным». Следуют новые хлопоты, обращение в Петербург — в Государственный совет.

Чаша весов колеблется изнурительно долго, более трех лет. Когда надежды почти не остается, осенью 1879 года успех внезапный, как сход лавины в горах. Высочайше дозволено «иметь татарское отделение с начальным татарским же училищем… В отделении полагается 40 воспитанников не моложе 16-летнего возраста, а в начальном училище 20 малолетних. Как те, так и другие содержатся на казенный счет и живут в одной общей квартире, отдельно от пансионеров семинарии, под постоянным присмотром и руководством особого инспектора-воспитателя, знающего татарский язык».

Выбор инспектора предрешен. В послужном списке Черняевского перечень несомненных преимуществ: «Свободно владеет татарским языком, сведущ в религиозных обрядах, обычаях, образе жизни. При большой педагогической опытности основательно изучил теоретически и практически дело организации народных училищ. Отличается притом особенной любовью к молодому поколению при отличном трудолюбии и редкой добросовестности».