Тихий, густо-зеленый, не тронутый войною лес загудел. Перепуганные птицы с криком поднялись в воздух. Быстроногий зайчишка выскочил на опушку, испуганно оглянулся и припустил в соседний лесок. Но и оттуда раздалось урчание, и вскоре на дорогу выкатились тяжелые танки с красными звездами, с белыми номерами, с крупными буквами «ИС» на башнях. Машины шли на средней скорости, неровно покачиваясь с боку на бок и полязгивая гусеницами, будто злясь от нетерпения, от желания быстрее сразиться с врагом.

Танкисты в черных комбинезонах, в ребристых шлемофонах, высунувшись по пояс из верхних люков, приветливо улыбались толпившимся на обочине сестричкам из оказавшегося здесь медсанбата. Девушки что-то кричали и тоже улыбались. А одна из них, высокая и ладная, сдернула пилотку и размахивала ею над головой, как флажком. Ее соседка, худенькая и строгая, пыталась успокоить подругу, но та не унималась, а все продолжала кричать и размахивать руками.

— Успокойся, Стома, — сказала строгая подруга. — Что ты сегодня как новенькая?

Стома только повела плечами:

— Так и есть новенькая! Ты забыла, Люба, мы же здесь новенькие.

Прошли танки, и вновь наступила тишина и спокойствие. В медсанбате потекли обычные деньки, вроде бы и занятые, и в то же время пустые. Подъем, спецучеба, совещания. Все по расписанию, но все как бы не серьезное, а игрушечное. Люди что-то делали, но находились в ожидании настоящих дел.

Медсанбат при танковом корпусе только что создавался. До сих пор существовала медико-санитарная рота. Однако жизнь, последние боевые операции показали, что рота не может выполнить задач по оказанию срочной медицинской помощи раненым бойцам и офицерам. И вот в 1944 году в танковых соединениях начали создавать медсанбаты, точно такие же, как в стрелковых дивизиях. Новому медсанбату спешно присвоили необычный номер «0013» и записали в списки действующих медицинских подразделений.

И людей, и медикаменты, и необходимый инструмент — все собирали с миру по нитке: из армейских и фронтовых резервов, из госпиталей. За несколькими врачами, в том числе и за капитаном Сафроновым, специально приезжал в Москву корпусной врач Лыков-младший. Но все равно медперсонала не хватало. А уже пришли танки. И Сафронов слышал от опытных людей: «Скоро наступление начнется». Он еще никогда не участвовал в наступлении, только все ожидал его. Ждал, ждал, ждал, но, когда оно началось, их часть неожиданно переформировали, а его направили в резерв, в Москву.

«С кем же, и как же, и что же мне делать? — думал Сафронов, лежа на носилках, за брезентовой занавеской, в той же двухмачтовой палатке, где находились сестры, пока что единственные подчиненные его, командира приемно-сортировочного взвода. — Надо ж будет принимать раненых, сортировать, поить, кормить, оказывать помощь, подавать в операционную». Еще полагалось четыре санитара и фельдшер, но их не было. Фельдшера обещали при случае. О санитарах говорили коротко: «Будут».

«Но когда же? Когда?» — в душе негодовал Сафронов.

Утром выяснилось: Кубышкин — ветеринарный фельдшер. И понимает по конной части. Относительно «человеков», как он выразился, «не шибко».

— Призвали. А что? Первые полгода был в корпусе Белова. Слыхали? После ранения в пехоту попал. Назначили «человечьим» фельдшером в батальон. А что? — Он передернул плечами, одновременно рот и щека перекривились. — Отказываться-то не положено. В общем, я половину службы провел в госпиталях. В последний раз под Курском тяжело контузило. Сутки в блиндаже отлежал. Откопали. А что? Живой. Полечили — и вот сюда, в новый санбат. А что?

Они сидели под сосной у своей палатки. Сафронов кусал травинку, слушал своего первого помощника и думал горькую думу:

«Вот так оно и тянется, вот так оно и идет, все «наперекосяк», как говаривал на военфаке наш старшина-служака. Попал наконец на фронт, так и то в какой-то неукомплектованный медсанбат. Дают вот кадры, и попробуй с ним поработать, если он «человеков» не лечил. Контуженый к тому же, дергается, чешется. «Какого офисера вам отдаю», — вспоминал он слова НШ. — Действительно, „офисера“».

— Вот что, Кубышкин, — сказал Сафронов. — Несите-ка шины и бинты. Учиться будем.

Сафронова разбудил посыльный:

— Срочно. В штаб.

Сафронов шел в темноте по знакомой тропинке и проклинал НШ: «Его «сель» — поразвлечься. Ему не спится. Ему обязательно надо разбудить человека».

Однако на этот раз тревога оказалась настоящей. НШ не развлекался.

Еще издали Сафронов услышал сдержанный шумок. У штабной палатки стояла группа людей. Доносились голоса.