Поездка была ужасной. Тем сентябрем 1939 года стояла страшная жара, а железнодорожное начальство закрыло все окна, чтобы никто из детей, набитых в поезд, не вывалился наружу. Их было несколько сотен, и почти все кричали, завидев корову. Их отослали из Лондона из-за бомбежки, и большинство из них не имело ни малейшего представления о том, откуда берется молоко. Каждый ребенок держал квадратный коричневый футляр с газовой маской. У всех имелась бирка с написанными на ней именем и адресом, а у самых маленьких (которые плакали и довольно часто писались) бирка висела на шее, привязанная к шнурку.

У Вивьен, как одной из старших, бирка была привязана к плетеной сумке, в которую мама сложила вещи, не поместившиеся в чемодан. А значит, Вивьен не смела выпустить сумку из рук. Когда твоя фамилия Смит, необходимо быть абсолютно уверенным, что все знают, какой именно ты Смит. Вивьен аккуратно написала имя и адрес кузины Марти на обратной стороне бирки, чтобы показать: ее не просто отправили в деревню, как большинство детей, которых заберет любой, кто захочет. После долгого молчания кузина Марти пообещала встретить поезд и взять Вивьен к себе до тех пор, пока не прекратятся бомбежки. Но Вивьен никогда не видела кузину Марти и ужасно боялась, что они могут как-нибудь пропустить друг друга. И она так цепко держала сумку, что ручки стали мокрыми от пота, а переплетенный узор отпечатался красным на ее ладони.

Половина детей не затихала ни на секунду. Иногда вагон, в который Вивьен втиснули вместе с маленькими мальчиками в серых шортах, на чьих тощих ногах красовались толстые серые носки, а на головах — серые школьные кепки, казался слишком большим для их голых тощих шей. Иногда толпа маленьких девочек в слишком длинных для них платьях набивалась внутрь из коридора. Все они кричали. В каждой новой толпе находилось около трех бирок с надписью «Смит». Вивьен сидела на своем месте и беспокоилась, что кузина Марти может встретить не ту Смит, или встретить не тот поезд, или она сама примет кого-то другого за кузину Марти, или ее возьмет кто-нибудь, кто подумает, будто ей некуда пойти. Она боялась, что выйдет не на той станции, или обнаружит, что поезд привез ее в Шотландию вместо Западной Англии. Или она доберется до места, а кузина Марти не придет.

Мама положила в плетеную сумку несколько сандвичей, но ни у кого из других эвакуированных еды, похоже, не было совсем. Вивьен не любила есть одна, а детей здесь было слишком много, чтобы она могла с ними поделиться. Она также не смела снять школьный пиджак и шляпу из страха, что они потеряются. Пол вагона вскоре усеяли потерянные пиджаки и кепки — и несколько бирок, — валялась даже раздавленная газовая маска. Так что Вивьен сидела, изнемогала от жары и беспокоилась. К тому времени, как поезд, наконец, с пыхтением подвез свою жаркую, дерущуюся, кричащую, плачущую, смеющуюся толпу к станции, наступил вечер, и Вивьен успела подумать абсолютно обо всем, что могло пойти не так, кроме того, что действительно случилось.

Название станции закрасили, чтобы сбить с толку врага, но носильщики раскрыли двери, запуская внутрь порывы свежего воздуха и крича глубокими деревенскими голосами:

— Нет,

не

понимаю! — сказала Вивьен.

Она прекрасно видела, что грохочущие сапоги резко вернули обоих мальчиков к чувству того, что считалось реальностью в этом месте. До сих пор они участвовали в приключении, а теперь веселье закончилось. Она разозлилась.

— Что за закон вы нарушили? Что насчет

меня

?

— Век двадцать — часть Нестабильной эпохи, — ответил Джонатан. — Закон запрещает забирать из Нестабильной эпохи даже какую-то

вещь

, а забрать человека — это гораздо серьезнее. Отправить же человека обратно

туда

, после того как он увидел Город Времени — самое ужасное преступление, какое можно совершить.

— Нас за это отправят в историю, — задрожав, потрясенно прошептал Сэм — Вивьен заметила, что Джонатан дрожал гораздо сильнее. — Что сделают с

ней

?