Летние сумерки медленно опускались на Симбирск. Угнетающая июльская духота отступала, уходила куда-то за речку Свиягу. Изнуренные жарой горожане привычно потянулись на Новый Венец. Здесь, в тенистой аллее, на высоком холме над Волгой, ветерок слегка шевелил листья деревьев и приносил хоть какую-то прохладу. Несмотря на тревожные времена, на стрельбу по ночам, на страшные слухи о бандитах, о наступающих белочехах, аллея наверху была заполнена гуляющими.

Проплывали светлые платья барышень из «порядочных» семей, сопровождаемых студентами в куртках внакидку, гимназистами в лихо заломленных форменных фуражках. У одной из скамеек столпились девушки в цветастых ситцевых кофточках — портнихи с первой в городе государственной швейной фабрики. Устало шаркая огромными пыльными сапогами, прошел высокий длиннобородый дядька в косоворотке и плотном, темном, несмотря на жару, пиджаке. За ним парни с гармошкой, в военных гимнастерках, в пиджаках, подпоясанных ремнями, — рабочие заволжского завода, добровольцы красных отрядов. Под руку с женой важно прошествовал известный в городе врач Николай Николаевич Сазонов…

На всю эту публику рассеянно посматривал белобрысый паренек, одиноко сидевший на скамейке невдалеке от повисшей над крутым обрывом беседки.

Время от времени он приподнимался, высматривая кого-то в аллее. Во всей его фигуре чувствовалось напряжение. Не увидев, кого ждал, он снова садился на скамейку и равнодушно переводил взгляд с толпы на раскинувшуюся внизу величественную панораму, освещенную последними лучами заходящего солнца, — на Волгу с переброшенным через нее мостом, на зеленый Попов остров, на темнеющие вдали дома большого села.

Вскоре стало почти темно.

Полная луна стояла высоко в небе, освещая своим бледным призрачным сиянием широкую Волгу, желтеющие поля, луга, темные леса и спящие села. Мир, казалось, замер, спокойствие разлилось вокруг, и нет нигде ни войны, ни жарких, кровопролитных битв.

Но так только казалось. Жестокий, беспощадный враг обложил молодую Советскую Республику со всех сторон, захватил огромные территории страны. Особенно увеличивало опасность падение Симбирска и Казани. «Сейчас вся судьба революции, — писал в те дни В. И. Ленин, — стоит на одной карте: быстрая победа над чехословаками на фронте Казань — Урал — Самара. Все зависит от этого». Тысячи большевиков уходили на Восточный фронт. Рабочие и крестьянская беднота брались за оружие — вливались в крепнущую регулярную Красную Армию. Все делалось для разгрома врага на Волге.

Давно уже беспокойные деревенские петухи прокукарекали полночь, а в небольшой мазанке на восточной окраине села еще светилось одинокое окошко. Здесь, склонившись над столом при свете коптилки, сидел плотный военный с обветренным красным лицом. Он то что-то помечал синим карандашом на лежавшей перед ним большой географической карте Казанской губернии, то о чем-то напряженно думал, попыхивая едким махорочным дымком из прокуренной трубки.

Вдруг во дворе залаяла собака, и тут же раздался оклик часового, а потом в окно сильно постучали.

— Кто там? — Военный встал и распахнул дверь. При свете луны во дворе виднелись всхрапывающие лошади, около них — часовой и какие-то люди.