К полудню жара в зале заседаний Континентального конгресса сделалась невыносимой. Депутаты обмахивались сложенными газетами, расстегивали сюртуки, снимали шейные платки. Но никто не решался открыть окна. Гул, шедший от вооруженной толпы на площади, проникал сквозь стекла, вибрировал в нагретом воздухе. В какой-то момент лес сверкающих штыков раздвинулся, и по образовавшейся просеке пятеро солдат прокатили небольшую пушку, навели ее на входную дверь здания. Тонкая цепочка часовых, казалось, готова была рассыпаться от одного вида зажженного фитиля.

Гамильтон обернулся к подошедшему сзади Мэдисону, повел рукой в сторону окна.

— Могли ли мы подумать, что через два месяца после оглашения мира с Британией, Конгрессу Соединенных Штатов будет угрожать собственная армия? И где! В том самом здании, где происходило подписание Декларации независимости!

— Когда мятежники выступили из Ланкастера, их было меньше сотни, — сказал Мэдисон. — Хватило бы батальона пенсильванской милиции, чтобы остановить их. А теперь? Почти весь местный гарнизон присоединился к ним. Судя по появлению артиллерии, они добрались уже и до арсеналов.

В это время раздался топот сапог на лестнице, и дюжина солдат и офицеров ввалилась в зал. Пятна дорожной пыли темнели на их мундирах, покрытые щетиной лица выражали мрачную решимость. Вперед выступил исхудалый капитан с рукой на перевязи.

На рассвете дверь дома Редвудов загрохотала под ударами.

Испуганная Сьюзен выпрыгнула из-под одеяла и, не раскрывая глаз, подчиняясь лишь материнскому инстинкту, помчалась в соседнюю комнату — спасать детей.

Но Габриэль сразу понял, что означал этот стук. Он спустил ноги с кровати, всунул их в тапочки из оленьей шкуры и как был, в ночной рубашке и колпаке, побежал вниз — отпирать.

Посланец держал в одной руке поводья взмыленной лошади, в другой — холщовую сумку, которую он тут же протянул Габриэлю.

— Полковнику Гамильтону от мистера Мэдисона срочная депеша из Ричмонда.