Мы жили славно, как полные свиньи. Махало кадило. В красивых пасхальных яйцах завелись короткие черви. Тянуло сдаться. По ночам замученной женщиной всхлипывала черная сероводородная вода, маня и пугая, которые к нам, заплетающиеся, бородатые, изможденные, неподкупные, неопрятные, жалкие серьги, со спущенными, внимали. Подтирки порванные, веночки, кружк

и

, до утра, и снова до вечера, под столом на кухне, наизусть, до одури, со звездочкой на щеке, щекастые, лиловые, наглеющие, заношенные на подмышках, сколько их? не счесть, длинных и стриженых, крашеных, некрашеных, прямых, попискивающих, подозрительных, вопросительных.

И эта жирная московская пыль на подоконниках, кофейная гуща, сползающая в раковину, и тополиный пух на полу круглый год. Он сбивался в перекати-поле, его поджигали, иногда пользовались как ватой. Окурков млечный путь (в дальние комнаты мы ни-ни, не заглядывали) разлагался мясом и колбасой, цветами, рыбой, диковинными паштетами, помидорами, битыми рюмками в помойном ведре. Юркие мыши охотно дохли от прикосновения веника. В синих цветах вырви-глаз наши стены. Паркетины вздыбились, валялись обломки Манхэттена. Когда засор перебрасывался в уборную, всплывали плакаты, предметы, изделия, как-то: длинная дохлая кошка, неведомо кем и когда умерщвленная. Мы стояли над ней. Мы ее выловили. Как тебя, детка, звали? Мы даже не знали, что делать. Мы. Она еще не полностью протухла (хотя почти что с оторванной головой, по-актерски осклабившаяся): вступить в любовные отношения? спать — да? — как с талисманом? распять? захоронить? оживить? воспеть? Нам, легкокрылым, казалось, что будущее кошки, не замусоленное прошлым, принадлежит нам. Мы принялись ее жарить на постном масле, что было тогда в новинку, забросав сковороду чугунными утюгами, готовые к подвигу, задумавшиеся.

Что убирать нельзя, что будет только хуже, что надо ждать, само собой все расчистится. В немытые окна садилось осеннее солнце, когда вошла Ирма, нелепый сгусток долженствования, взявшийся за пылесос. Он сделал свое потрясающее открытие, которое теперь сравнивают с Ньютоном, Коперником — нет! — с ума сошли люди — он ненавидел пылесосить — мне звук не нравится — говорил он — но бдительность еще не покинула русскую совесть — на Украине тоже не все «за» — он дал, согласен, для этого повод, можно сказать, на моих глазах — он изменил систему позитивностей во всем объеме — во всяком случае, дверь в ванную была не заперта — он не любил запираться — эта привычка меня бесила — откроешь дверь — там он — извинишься — откроешь — он снова — опять — до бесконечности — о том, что его открытие можно будет обнародовать на родине при нашей жизни, речи не шло — но мне хотелось бы разобраться скорее в морфологии, чем в обстоятельствах — невольно сбиваюсь, принимая значение детали — он обладал чертой, присущей многим русским интеллигентам — он был отвратительно нечистоплотен и до безумия брезглив — ему ничего не стоило искалечить или даже убить человека и заснуть сном праведника — проспать до полудня, до двух, до трех — слоняться в халате — он мог схватить из раковины сковородку, обляпанную яичницей — и без особой злобы убить — он этого не делал — насколько я знаю — в нем была беззастенчивая трусость, продукт природной

Что есть Вселенский потоп? — катаклизм мирового значения, когда гибнет все живое или сохраняется лишь его минимум — минимум, Жуков! — я смотрел на него охлажденно — после всех этих лет он изменился — успех и Запад научили его мягкой повелительности — минимум, необходимый впоследствии для возрождения жизни на Земле — вот основная схема: — Бог насылает на людей потоп в наказание за плохое поведение, нарушение табу, убийство животных и т. п. или

Но еще хуже Индия — не страна, а суп с мочой — я ходила в храмах босиком — ступни стали черными, как в саже — Сашенька улыбнулась — что касается мелкой заносчивости индусов, почти неотличимой от обидчивости, то нужно иметь большую выдержку, чтобы не раздражаться — кто умеет работать, так это китайцы — те работают даже при коммунизме — my husband is a very very important person

[22]

— прямо так и заявила — Сисин принял к сведению — здесь так скучно, так скучно! — весело жаловалась Сашенька — Артуро, но я зову его

Туро

— создатель духов, коллекционер антиквариата — ради меня развелся с женой — по выходным дням мы живем в старом Бергамо в палаццо на старой площади — но даже с богатыми скучно — так не хватает Москвы — я здесь пять лет — итальянцы не любят чужих проблем — они дипломатично устраняются — японцы? — они меня не turn up

[23]

— русских у меня давным-давно не было — Сашенька примеряла юбки, бегая по складу в черных колготках — и никогда не чокайся с японцами

по-итальянски

— о-чинь-чинь, если я правильно произношу, у них значит мужской орган — итальянки захихикали — после ужина обсуждали — под влиянием

ВП

— в какой провинции как называется пизда на диалекте — даже Сисин не знал, что в Италии такое разнообразие пизд — фига — фика — как там еще? — старый террорист заговорил о неспособности русских к работе — Кэрин разрумянилась — русские хотят легкой жизни — сказала она — мы с мужем в Нью-Йорке гримировали покойников в морге — постыдной работы нет! — много лет назад французские власти посадили террориста на самолет, отправили восвояси, в Милан — это было самым сильным впечатлением в его жизни — Боже, как ужасна моя жизнь с Ирмой! — издалека думал Сисин — Туро любит женщин — я никогда не смирюсь с его изменами — если я об этом не знаю, то не возражаю — сказала итальянка в нижней юбке — садясь в машину, Сисин поймал на себе ее испуганный взгляд: русский! — несмотря на миланский туман, нам все-таки повезло — оливкового цвета кашемировый пиджак, например, стоил на складе процентов на двадцать дешевле — бери (посоветовала Сашенька) пальто подлиннее — она из Южной Каролины — черная Южная Каролина читала по складам рекламное приложение к книжке Сисина — черная Южная Каролина пахла говеннейшим американским пивом — Сисин вошел в местный бар — где здесь у вас отлить? — они говорили на южнокаролинском сленге — подвыпившая неряшливая брюнетка задрала юбку: — у меня сладкая дыра! — бармен хохотал, косясь на Сисина — Кэрин сказала, что ее четыре раза похищали — четыре раза! — сказал Сисин с невольным уважением — не верь — отозвался клерк издательской конторы — не верь, не бойся, не проси — Сисин подарил свою книжку депутатке от социалистической партии — та опоздала на ужин на два часа — ей нужно подарить — сказала Сашенька — извините, что не могла с вами поговорить — сказала депутатка — она пришла со своей почти плюшевой собачкой — вы любите футбол? — что ты думаешь о времени? — спросил американский фотограф турецкого происхождения — о времени? — Сисин задумался — возможны ли, по-твоему, новые идеи в искусстве? — возможны — сказал Сисин — я тоже так думаю — обрадовался турецкий американец — он приставил ко мне два пистолета — Кэрин приставила к вискам Сисина свои длинные указательные пальцы — она из Санта-Барбары — у нее была жизнь, полная гроздьев гнева — сказала Сашенька — теперь она

Бурная северокавказская растительность по русским меркам была явно излишней — правда, я пушистая? — меня называют пушистик — называй меня пушистик —

Ьььььальную бумагу — у него коллекция американских велосипедов — сто сорок четыре штуки — пятидесятых годов — с никелированными крыльями — как «бьюики» тех же лет — мы смотрели телевизор — вместе придумали — но скорее всего инициатива принадлежала Рону — прилепить вместо бутылки шампанского хуй — очень мило придумали — фонтанирующий спермой хуй — сейчас в моде

Как же ты его? — прошептал Жуков — отставив от себя подальше банку датского пива — в знак особого неудовольствия — Сисин молчал — водил пальцем по дачной клеенке — в окне падал снег — агент незаметно сунул ему записку — читайте — что это? — читайте — вербует — решил Сисин — не буду читать — ну, прочтите — взмолился Валентин — Сисин развернул скомканную бумажку: — испытавши все возможное, даже горечь коллективного устройства, передовое человечество должно будет неизбежно впасть в глубочайшее разочарование — убогое воображение плодит дьяволиаду — недовольно заметил Сисин — почему ты их — Жуков поправился — почему ты нас всех так сильно не любишь? — не в этом дело — сказал Сисин — как же ты

нас

уничтожишь? — Жуков снова приблизился к банке — милый Аполлон, не в этом дело — я люблю Божественный проект — надо стереть все эти надписи с доски — начать заново — никто не пропадет — все будут размещены — Жуков наморщил лоб — как? куда размещены? что ты несешь! — неважно — во всяком случае, не в газовую камеру — нужно предотвратить эту энтропию — зачем попусту терять столько энергии? — ты жесток, Сисин — жесток и необычен — нет, Аполлон — просто пора начать все заново — как в сказке — может быть, с третьего раза получится — и потом, все правильно — все ритуально — подходит круглая дата — пора перемен — послушай, если ты не врешь и не сумасшедший и все это правда, ты понимаешь, на что ты идешь? — что мы тебе сделали? — Сисин молчал — по сравнению с тобой все исторические злодеи, начиная с Герострата, покажутся мальчиками — Сисин задумался — мы помогли вам: подбросили пленочку — халатик сдергиваем — хуйчик показываем — циник вы наш незабвенный! — Сисин сел на кровати — так это вы, сволочи! — вскричал Сисин — замахнулся подушкой — ай-ай, вот уже и сволочи! — какие красивые утки, вы не находите? — нахожу — куртуазно сказала Маня — вам не кажется, что пища, которую мы ели в индийском ресторане, была несколько эзотерична? — пожалуй — но после всего того, что накопило человечество! —

юманитэ!

Мимоза — сюда Сисин приезжал со своей Сарой — она была лихая — он был влюблен — потом она мучилась нервами и сходила с ума — принялась нюхать кокаин — мы вместе нюхали — когда милиция приехала, они сказали: ну, и где труп? — с подозрением — я сказал: поднимитесь наверх — там они долго топали сапогами — потом спустились — один остался со мной — с пушкой наперевес — ну, и где труп? — наверху — где? — нет — значит, воскрес — странно только — не дожидаясь третьего дня — я не силен в христологии — третий ли день? — Сисин тоже не был силен — когда его назначили сыном-внуком — называйте как хотите — он сказал: назначили бы лучше какого-нибудь попа — что я знаю о Папе? — Папе! — Сисин заразительно захохотал — придется почитать — по истории православия — как вы сквозь грязь и драки лепили его образ — все это не смешно — все это говорит о значительной степени деградации — назначить кого! — Сисина!!! — я поверил — они говорят: поехали с нами — невежливо — по дороге мне в голову пришла незатейливая мысль: если они не нашли, то зачем мне брать на себя — если он воскрес — то — мстил ли его Отец тем, кто приколачивал его к кресту? — где они, простые труженики Голгофы? — я тоже — ну, если по совести — если у них

Бархатные глаза — именно бархатные — я люблю эти глаза — Манька пьет, как лошадь — литр водки за вечер — ее мама из княжеского рода — у них на Кавказе все князья — развал очарования — планы — у нее зрачки всегда в тени — солнце не проникает сквозь густые ресницы — ты меня любишь? — да — очень-очень? — очень-очень — очень-очень-очень? — очень-очень-очень — нет, правда? — правда — правда-правда? — правда-правда — правда-правда-правда? — правда-правда-правда! — а я какая? — я знал, что она имеет в виду, но обязательно спрашивал: в каком смысле? — ну, я

Люблю свои усы — а еще чего ты любишь? — подвыпив, он сказал: ты должна будешь сильно измениться — его раздражала эта смесь инфантильности и претензий — нет, из всякой бабы, конечно, лезет инфантильность — даже Сара играла в девочку-козочку — но все-таки не до такой же степени! — сильно измениться! — стать взрослой, энергичной, самостоятельной, деятельной, наконец — не валяться вот так на диване — она сказала потом: ты показал зубы — боюсь, она не точно поняла — вот именно, боюсь — я ее целиком придумал — мудак — а если ты царь? — живи один — к кому поедет она напиваться, когда подохнет — по определению Ирмы — Сисин? — уже почти беременность — пьет только пиво — три литра выпила — открой банку, я не умею — не умела открывать банки с пивом — наутро хлынуло! — она не скрывала тяжелого разочарования — выйдя из ванной с осунувшейся мордой — попереживав, она предложила мерить температуру каждый день — когда поднимется в попе до 37° — трахаться немедленно — по три раза в сутки — по утрам лежала с градусником в попe — градусник, лежа на туалетном столике, странно пахнул — недостаточная, недоброкачественная любовь — я, наверное, любовный тихоход — и при этом ты называешь себя внуком? — она считала себя неотразимой, а была все-таки отразимой — в ней не хватает самоиронии — чего захотел! — да, но менять — но у тебя же дно — да, дно — и? — Манька сказала с такой неуверенной уверенностью: супов из пакетиков больше не будет — зато будет суп-харчо — в профиль усы торчали щетиной — убеждавшая меня, что не будет никогда стариться, она к тридцати уже подурнела — нежелание ничего менять — она могла победить? — наверно, могла — и ты бы с ней жил? — хрен знает! — Сисин потер лоб — я зацепился за гнилой хвост

Над Гонолулу набрякла свинцовая туча. Сисин вышел в роскошный сад. Вокруг все угодливо благоухало и лезло в глаза. Гордость островитян, исполинские ананасы, торчали.

— Что привело вас сюда, в наши райские кущи? — с ласковой улыбкой спросил Джон Третий, косясь на тучу.

С холма город виден как на ладони. Перед грозой он стал ослепительно белым, как мытая шея.

— Вы не похожи на туриста.

Сисин слабо махнул рукой.

Меня всегда беспокоило то, что Волга впадает в Каспийское море. Такая большая, такая многозначительная река, а впадает в никуда. Другие реки как реки текут осмысленно, прогрессивно в Мировой океан, телеологически осуществляя круговорот воды в природе, а Волга замкнулась сама в себе и задраилась, как у Канта. В этом есть особенный вид предательства. Волга собирает воду у других русских рек (идите ко мне! втекайте в меня!), те к ней льнут, втекают доверчиво, а она транжирит и разбазаривает.

Лежишь в высокой июльской траве под серебристой сенью ив на берегу нежнейшего притока, какой-нибудь шаловливой Истры, ну просто спицы в волжской колеснице, и думаешь: вот напрасное журчание струй, бесцельное предприятие. Так вся православная энергия сливается в мусульманский отстойник.

Не в том ли причина русской многострадальности?

Хотя, с другой стороны, как хорошо никуда никогда не впадать! Все при деле, а ты — без вещей. Как хорошо выпасть из всемирной закономерности и течь мимо, веселясь и ленивясь! Жуки ползают, кукушки кукуют, дети купаются. Церковь на косогоре отражается в речке. Благодать. Родина. Июльское оцепенение. Между пальцев ног чавкает теплый ил.

Осень — лучшее время для критики чистого разума. Русский человек в Европе чувствует себя дураком. Против Европы, как против лома, у него нет приема. Если смотреть на Европу с открытым ртом, она отвернется от тебя с равнодушием, близким к презрению. Если начать в ней бузить и топать ногами, она удивится, а затем ловко схватит за ухо и выставит за дверь, как навонявшего мерзавца.

— Как вы относитесь к крестоносцам? — спросил капитан.

— Мне больше нравятся самураи, — ответил я. Что называется, поговорили. Если можно сделать тысячу одинаковых живых овец, то почему бы не сделать тысячу одинаковых живых капитанов? В Европе невольно начинаешь верить в науку и технологию. Чтобы не выглядеть излишне патетичным, я поздравил его, скорее, с выздоровлением, чем с воскрешением.

— Мерси, — сказал капитан, отводя, впрочем, глаза в сторону.

Я — человек беспафосный. Я знаю, что мост леденеет

первым

. Что же тогда я делаю в Индии, если у каждого индуса вместо сердца —

пламенный

Тадж-Махал? Ищу Тадж-Махал. Всем миром возводим мавзолей любви. Весь кич мира стекается в Тадж-Махал. Есть ряд основных состояний, когда мудрость неотличима от тупости. Не найти Тадж-Махал в Агре, городе Тадж-Махала, все равно, что не увидеть Кремль в Москве. Но индийская несознанка — не стиль существования, как у русского придурка, а пожизненная сущность.

— Что это у тебя? — спросил я уличного торговца фруктами, тыча в незнакомый мне плод.

–

Банан.

— А это?

Я чувствую себя Колумбом. С этим чувством вхожу в уборную. — Америку нужно открывать заново, — говорит капитан пе ред зеркалом, переодеваясь в форму американского капитана. — В Америку надо входить, как в фильм. Лора, кто у меня родители? Лора!

Нет ответа.

— Лора, ты где?!

— Я — здесь! — донеслось из соседней комнаты. — Я примеряю лифчик! Ваш папа — ирландец, мама — русская.

Земля — красная, солнце — серебряное, река — зеленая. Вся жизнь —

калебас.

Что это?

Черная Африка.

Краток путь от загадки к сказке. Африка — это проверка на вшивость. В темном трюме храпит дикарь, в ужасе возомнивший, что белый заковал его в цепи и погрузил на корабль с единственной целью съесть по дороге в Америку. Однако несъеденный, дикарь распался на двух близнецов, которые в моем случае назвались добрым негром из племени бамбара Сури и страшным шофером, арабом Мамаду. Африка Сури — мягкое манго снисхождения; Мамаду же, как бдительный часовой, застыл на защите своих абсолютных ценностей.