Никола Флорен настоял, чтобы для Аньес де Суарси приготовили тяжелый деревянный фургон, очень похожий на гроб на колесах. Узкие щели, проделанные по бокам, да к тому же закрытые кожаными занавесками, не позволяли узнику видеть, что происходит снаружи. А вот в случае нападения ни одна стрела не смогла бы влететь внутрь через столь крохотные бойницы. Четыре першерона с трудом тащили эти ломовые дроги.

Никола потребовал, чтобы их сопровождали пятеро вооруженных стражников. Двое из них сели рядом с кучером, а остальные тряслись в телеге, ехавшей следом. Все вещи Аньес уместились в маленький кофр, а вот Никола взял с собой доверху набитый сундук: удивительное кокетство для инквизитора. Пятеро вооруженных мужчин для сопровождения одной женщины… Это казалось излишней мерой предосторожности, но доминиканец любил подобную чрезмерность. Он усматривал в ней реальный способ проявить недавно полученную власть.

Никола не сводил с Аньес де Суарси глаз, подмечая малейший вздох, едва уловимое дрожание губ. Впрочем, именно по этой самой причине он и приказал, чтобы она ехала рядом с ним, а не в телеге. Увидела ли она в этом знак уважения к занимаемому ей положению в обществе? Никола Флорен не был в этом уверен. Чувство раздражения не покидало его с самого начала путешествия. Все шло не так, как он предусматривал, причем с их первой встречи, когда он пришел к ней, чтобы сообщить о времени благодати. На что она надеялась? Что она окажется сильнее его? Что он проявит к ней снисходительность? В таком случае, она вскоре жестоко разочаруется. Он приподнял кожаную занавеску и прищурил глаза, пытаясь увидеть клочок голубого неба. Наступал вечер. Лошади медленным и уверенным аллюром везли их в Алансон. Они пустились в путь сразу после шестого часа, и за все это время она ни разу не оторвала взгляда от рук, сложенных на животе, не произнесла ни единого слова, даже не попросила позволить ей выпить воды или сделать короткую остановку для удовлетворения физиологических потребностей, на что Никола с радостью согласился бы, приставив к ней одного из сопровождавших их грубиянов, чтобы унизить ее, чтобы она занервничала и обмочила туфли или край платья.

К отчаянию инквизитора примешивалась смутная тревога. Не получила ли его жертва заверения в помощи? В таком случае от кого? От графа Артюса д’Отона, матери аббатисы Клэре или от более могущественного человека? Но кто мог быть более могущественным, чем заказчик этого властного человека, который приходил к нему в Дом инквизиции в Алансоне? Ну хватит, он боится, словно маленький мальчик! Эта незаконнорожденная баба напустила на себя вид светской дамы, какой хотела казаться, вот и все.

Жозеф старался не выдавать своего удовлетворения. Юный Клеман учился с удивительной легкостью и демонстрировал свой восторг так естественно, что старый еврей, врач Артюса д’Отона, был польщен.

Тем не менее ребенку пришлось убеждать, а графу — настаивать, прежде чем Жозеф согласился учить Клемана. Мысль, что ему предстоит объяснять, вбивать красоту науки в эту юную голову, заранее утомляла Жозефа.

Но вскоре врач был поражен обширными знаниями ребенка, приобретенными им ранее. Он даже выходил из себя, заставляя его замолчать, когда Клеман говорил о медицинских истинах, известных очень узкому кругу ученых, поскольку о них было лучше не упоминать, чтобы не подвергать себя преследованию со стороны Церкви.

— А почему надо лгать, если знаешь истину, столь прекрасную, что она могла бы избавить от страданий и смерти?