Вследствие испытанных мной больших сердечных огорчений и душевных мук я был вынужден покинуть отчий дом и родные края, приняв решение посетить самые отдаленные страны, до которых я только смогу добраться, пусть даже на краю света. Я не стану останавливаться подробно на описании многих приключений, которые мне довелось пережить, а сосредоточу свое внимание лишь на описании тех краев, что поразили мое воображение.

Итак, однажды я оказался на другом конце света, не важно, где именно, но, во всяком случае, на границе некоей страны, преданной забвению, причем не только летописцами, но и картографами, ибо о ней не упоминали хроники и летописи, ее изображение отсутствовало на географических картах. Чтобы попасть в эту страну, понапрасну путешественник стал бы считать шаги, километры и мили, понапрасну стал бы сверяться с компасом и уточнять азимут, ибо единственным компасом, способным указать путь в эту страну, является буссоль мечты, грезы, сна…

Чтобы продолжить путешествие, мне надо было пересечь пустыню, а для этого следовало присоединиться к торговому каравану. Ждать мне пришлось недолго, всего несколько дней, так как вскоре купим, торговавшие тканями, прослышав про мое желание ехать с ними, сами мнились ко мне на постоялый двор, дабы обговорить со мной цену, которую я должен буду уплатить им за то, что они возьмут меня с собой и обеспечат мне относительную безопасность во время перехода через пустыню. Во время нашей беседы купцы почему-то постоянно дотрагивались до моего жилета, щупали ткань, мяли ее, что было крайне неприятно, не говоря прямо, что же их в нем так заинтересовало. Следует сказать, что жилет этот был действительно вещью особенной, я никогда его не снимал с тех пор, как покинул родной дом; ткань, из которой он был сшит, была соткана из шерсти очень редкого животного, обитающего в наших краях; вообще такие жилеты у нас носят все, не снимая, никто из нас не расстанется с таким жилетом ни за что на свете, ибо он, так сказать, составляет часть каждого из нас. Могу сказать про себя следующее: порой, когда я терял уверенность в себе и в своих силах, когда я не знал, какую землю попирают мои ноги, я иногда легонько касался моего жилета, гладил его ладонью, проводил по нему сверху вниз и ощущал несравненную мягкость шерсти, и благодаря этим прикосновениям я словно получал чью-то помощь и поддержку, я обретал новые силы, чтобы продолжить путь.

Купцы все допытывались у меня, откуда я родом, из каких краев прибыл, откуда у меня такой замечательный жилет из необыкновенной, невиданной ими ткани. Они выказали большое разочарование, когда я им объяснил, сколько морей мне пришлось пересечь, сколько горных цепей и раскаленных пустынь преодолеть, чтобы добраться до этих мест, когда я им рассказал, что на путешествие ушли годы и годы; еще большее разочарование их постигло, когда я им поведал, сколь дорогой, поистине драгоценной и редкостном била ткань, из которой был сшит мой жилет, когда я в красках живописал им те чудеса смелости, хитрости и сноровки, которые требовались для того, чтобы поймать живьем редчайшее и чрезвычайно осторожное животное, которое только потом убивали и очень аккуратно сначала снимали шкуру, а потом состригали тонкую, нежную шерсть, дабы обработать ее и получить из нее ценнейшую ткань; я был вынужден сообщить купцам, что никогда не слышал о том, чтобы кто-нибудь из нас когда-нибудь продавал эту ткань в другие страны, потому что ее хватало только на то, чтобы обеспечить жилетами наших мужчин, и каждый из них почитал своим долгом носить свой жилет днем и ночью. О, горе было в нашем краю тому, кто по рассеянности потерял бы свой жилет из шерсти фландрина! Разумеется, купцы слушали меня, разинув рты от изумления… Ну конечно, откуда этим необразованным людям, облаченным в замызганные, залатанные одежды из грубых дешевых тканей, было знать о наших утонченных обычаях и манерах? Должен сказать, что мой жилет заинтересовал их куда больше, чем я и мое путешествие вместе с их караваном, я же сообразил, что именно благодаря этому обстоятельству я могу надеяться получить разрешение присоединиться к каравану за вполне разумную сумму. Предугадав свою возможную выгоду, я проявил смекалку и сумел повести разговор таким образом, чтобы не лишить купцов хотя бы призрачной надежды на возможность заполучить мой жилет, мой несравненный жилет из шерсти фландрина. Вот почему купцы согласились взять меня с собой, не потребовав с меня вовсе никакой платы, я же взамен должен был во время перехода через пустыню выполнять обязанности погонщика верблюдов. Я был уверен, что с легкостью справлюсь с этой задачей, ибо в юности довольно долго занимался этим почтенным ремеслом и могу сказать без хвастовства, но и без ложной скромности, что был в нем признанным мастером; я был очень доволен тем, что мне предстояло заняться столь знакомым делом, тем более для меня приятным, что оно напоминало мне о моей далекой родине.

Купцы направлялись в страну Мод, что на их языке, как я вскоре узнал, означало в «страну Одевания», где они рассчитывали выгодно продать свои товары. И вот через две недели после крайне утомительного перехода через пустыню мы наконец добрались до королевства Одевания. Край этот показался мне очень бедным, заброшенным; местные жители обрабатывали клочки истощенной, неплодородной земли, селения представляли собой скопления жалких хижин, по разбитым дорогам было не пройти, леса все были завалены валежником и буреломом, и даже воины королевского войска были одеты в столь невообразимые лохмотья, по сравнению с которыми незамысловатые одеяния купцов, на первый взгляд показавшиеся мне весьма непрезентабельными, выглядели почти роскошными. Что до меня, то я в моем несравненном жилете из шерсти фландрина выглядел настоящим принцем или князем, владыкой богатых земель, несмотря на штаны с заплатками и на протертые до дыр, порванные сандалии. А ведь в моем родном краю, появись я там в таком виде, на меня посмотрели бы с презрением, как на беднейшего из бедных. Я не переставал дивиться названию королевства… Уж не в насмешку ли этот печальный, нищий край называли страной Одевания? И какие же товары надеялись здесь распродать мои друзья-купцы (я говорю «друзья», потому что за время опасного и тяжелого путешествия через пустыню мы, постоянно помогая друг другу, действительно прониклись взаимной симпатией). Так вот я все время задавался вопросом, какие же сделки намеревались заключить здесь мои друзья, в краю, где, как было совершенно очевидно, никто не был способен приобрести те дорогие ткани, образцы которых они мне показывали. Ткани действительно были прекрасные, роскошные, а некоторые и вовсе можно было назвать бесценными. Однако купцы очень быстро развеяли все мои сомнения. Разумеется, край выглядел очень и очень бедным, но на самом деле был необычайно богат, ибо в горах было множество копей, где добывали золото и драгоценные камни, и в королевском дворце на наряды ежегодно уходило совершенно невероятное количество тканей, а на их закупку выделялись баснословные суммы.

С тяжким сердцем я продолжил путешествие, и мои странствия привели меня во многие края и страны, поразившие мое воображение причудливостью нравов и обычаев. Однажды со мной приключилось нечто такое, что я чуть не умер со стыда: когда я спал, укрывшись от дождя под выступом скалы, каким-то воришкам удалось похитить мой несравненный, мой драгоценный жилет из шерсти фландрина вместе со всеми моими деньгами. Об утрате денег я сожалел, но убивался вообще-то не слишком, ибо что такое деньги? Это, если так можно выразиться, своеобразная визитная карточка, впрочем, весьма сомнительная и ненадежная… Но какя смогу вернуться на родину без моего чудесного жилета? Меня охватило горькое чувство сожаления и раскаяния, так как я счел, что меня жестоко покарала судьба за то, что я не подарил его Пауану… Быть может, он в свой черед преподнес бы его в дар королю, и тот благодаря моему жилету сумел бы восстановить порядок в своем королевстве?… О, мне не было никакого дела до короля, он меня вовсе не интересовал, я беспокоился только о спасении и благополучии моего друга Пауана… Но как бы там ни было, сожалеть теперь о сделанном или несделанном было слишком поздно, и все угрызения совести и упреки, обращенные к самому себе, были бесполезны, и мне теперь оставалось лишь скитаться по свету. И я вновь пустился в странствия, я долго-долго влачил свое жалкое и грешное тело по городам и весям, гораздо менее отличным друг от друга, чем принято считать и чем утверждают путешественники, и вот тогда в конце концов я оказался на границе страны амазонок.

Местность, окружающая страну амазонок, чрезвычайно дикая, туда изредка отваживаются забредать лишь некоторые самые отчаянные охотники, не боящиеся набегов этих свирепых воительниц, но таковых очень немного. Конечно, случаются такие набеги лишь изредка, потому что амазонкам надо преодолеть реку, что само по себе является делом нелегким; да, разумеется, амазонки могли бы преодолевать это препятствие на лошадях, ведь лошади великолепно плавают, но после такого разбойничьего набега лошадям, кроме награбленного, пришлось бы везти еще и пленников, на что они оказались не способны. Сами же амазонки чрезвычайно легки и повергают в изумление своей кажущейся хрупкостью и своим изяществом, притом, что силой, которой они наделены, они превосходят почти всех мужчин, которых без труда одолевают в бою. Однако, несмотря на то, что в последний раз амазонки напали на сопредельные территории уже очень давно и с тех пор сменилось два или три поколения (да и то, возможно, это всего лишь вымысел, легенда), перспектива стать пленником амазонок так страшит охотников, что они по большей части избегают даже приближаться к реке.

В действительности единственные, кто без бахвальства и без ложного стыда может признаться в том, что ведут дела с амазонками и знают их довольно хорошо, это торговцы солью. В стране амазонок соли нет, а надо сказать, что эти воительницы обожают ее до умопомрачения, так что купцов, торгующих солью, принимают там с распростертыми объятиями, как самых дорогих гостей, не причиняя им никакого зла, а напротив, щедро платя им за их товар. Купцы доставляют на спинах мулов соль, добываемую в далеких горах, на берег реки. Когда торговцы говорят, что везут соль на продажу амазонкам, многие люди приходят в ужас, некоторые возмущаются и высказывают желание избить купцов, находятся даже и такие, кто жестоко бьет этих бедолаг, но все же в конце концов большинство из числа людей здравомыслящих понимают, что торговцам надо как-то жить и зарабатывать деньги, даже если они и занимаются столь низким, презренным делом, как торговля солью, к тому же многие говорят себе, что путем этой торговли, вполне вероятно, можно будет понемногу задобрить амазонок, и они постепенно утратят свою свирепость. К тому же торговцы, желая добиться прощения своих соплеменников за то, что ведут дела с амазонками, достаточно хитры и умеют достать и всучить кому следует мелкую монетку или вытащить из мешка и показать ожерелье из тех ожерелий из драгоценных камней, оправленных в медь, что столь искусно делают амазонки и которыми обладать вообще-то могут только торговцы солью. Кстати, купцы никогда не продают эти ожерелья потому, что им запрещено торговать чем бы то ни было, кроме соли. Если же после этого среди окружающих торговцев людей ощущается некоторая враждебность по отношению к ним, то они умеют ее быстро преодолеть, привлекая к себе всеобщее внимание увлекательнейшими историями о нравах и обычаях амазонок и об ужасной участи их пленников. Именно во время рассказов о судьбе пленников купцам сопутствует наибольший успех, и они, зная это, для пущей таинственности понижают голос до шепота, слушатели придвигаются к ним все ближе и ближе, и каждый из тех, кто внимает рассказам купцов, дрожит от страха… Однако, несмотря на испытываемый ужас, все без устали еще и еще раз выслушивают уже многократно слышанные подробные, обстоятельные рассказы о жутких, чрезвычайно изощренных пытках, которым подвергают своих пленников на диво изобретательные по этой части амазонки. Надобно заметить, что рассказы эти никогда никому не надоедают, всякий раз купцов упрашивают рассказывать обо всем, что им известно об амазонках, во всех деталях, и потому постепенно эти рассказы превратились в настоящее искусство; похоже, с течением времени торговцы солью стали почитать своим долгом находить новые, все более точные сравнения, более удачные выражения, а быть может, даже и прибегать к игре воображения, придумывая все более и более волнующие и устрашающие подробности; таким образом, люди, уже слышавшие подобные рассказы много раз, в очередной раз слушают купца внимательно, не испытывая чувства пресыщения, не страдая от скуки, слушают, можно сказать, с наслаждением, как истинные знатоки, отмечая про себя самые незначительные изменения и добавления в повествовании, вплоть до изменения тембра голоса рассказчика в том или ином месте, и восхищаясь самыми смелыми метафорами. Быть может, что-то в этих рассказах купцы и преувеличивали, что-то выдумывали, что было вполне возможно, но как это проверить? Всякий любит увлекательные, захватывающие истории, ведь развлечения в тех краях столь редки, и потому все эти россказни принимались на веру, слушатели не ломали себе попусту голову над их правдоподобием и истинностью, а выслушав все побасенки, отпускали торговцев с миром к реке, отпускали почти с сожалением. Все понимали, что если воспрепятствовать купцам вести торговлю, то амазонки, лишившись источника получения соли, еще, пожалуй, обрушатся на ближайшие городки и деревни, чтобы отомстить…

Итак, вместе с мулами, везущими поклажу, купцы гонят к реке обычно и быков, которых покупают по очень высоким ценам, так как только становится известно, что вот-вот в тех краях появятся купцы, торгующие солью, так тотчас же там цены именно на быков взлетают чуть ли не до небес, правда, приобретают они быков немного и только тех, на которых укажут сами, руководствуясь одними им известными критериями. Обычно торговцы покупают быков у одних и тех же скотоводов, и выбор их бывает очень странен, они не перебегают дорогу обычным покупателям, ибо не покупают животных, привычных к ярму и палке погонщика; быки, на которых уверенно указывают пальцами купцы, не способны тянуть повозку или плуг, а также не годятся они и для употребления их мяса в пищу, ибо оно столь жесткое, что из него невозможно приготовить вкусное рагу. Купцы же упорно хранят молчание относительно причин, заставляющих их делать такой выбор, но скотоводы на подобное положение дел не жалуются, и все остаются довольны.

Я первый проник в тайну торговцев солью, и это вполне естественно, потому что я был первым, кто, кроме них, посетил страну амазонок, разумеется, за исключением тех несчастных, что оказались в их власти в результате позорного пленения, но про них я могу сказать, что они не заслуживают нашего сострадания… Кстати, торговцы солью в самом начале, когда я только выразил робкое желание побывать в стране амазонок, приложили немало стараний для того, чтобы отговорить меня от этой затеи, стращая меня, естественно, тем, что амазонки схватят меня и превратят в раба, да к тому же подвергнут тем самым жестоким пыткам, которые торговцы расписывали в таких ярких красках и с таким великим мастерством, но я был твердо уверен в том, что ничего подобного со мной не случится. Но даже если бы со мной и произошло все то, о чем меня предупреждали торговцы, и даже если бы я знал, что так оно все и будет, мне бы это было совершенно безразлично, потому что у меня не было желания жить, потому что я утратил вкус к жизни после того, как трусливо, предательски бросил в беде своего друга Пауана и лишился своего драгоценного, своего незаменимого жилета из шерсти фландрина…