Моим детям, Кристиану и Алине, с любовью посвящаю.

Город ни о чем не подозревал.

Город жил привычной пешеходной и автотранспортной суетой. Нико свернул с главной улицы на другую, поменьше, но и здесь было все то же - бензиновая вонь, взревы моторов, судорожно мигающие указатели движения, блеск реклам, торопливые толпы несущихся неведомо куда пешеходов. Нико с любопытством вглядывался в лица. Они уже перестали казаться малокровными и больными - верный признак того, что он хорошо адаптировался к планете.

Люди как люди. Более бедные, более суетливые - а так, в общем-то, ничем не отличаются от нас. Пялятся на витрины, бегут за автобусом, фырчащим мерзкими выхлопами, идут в обнимку, тащат за собой детей или собак. Ничего не знают. Ничего - о том, что им вскорости неизбежно предстоит.

Так человек, носящий в себе смертельную опухоль, ходит на работу, смеется, сидит с друзьями в баре - и еще не знает, что через месяц его жизнь замкнется в стенах палаты, обрастет капельницами и таблетками, и просыпаясь, он будет думать лишь одно: выживу или нет… выживу или… Он весел, он разве что слегка недомогает, думая, что это грипп, а смерть уже разъедает его изнутри, захватывая новые и новые миллиметры живой ткани.

Нико спустился в метро. Вдоль всего перехода появились торговцы - тоже примета времени. Раньше неорганизованная торговля была запрещена, но с началом Реформ все ринулись зарабатывать - кто как умеет. Продавали - цветы, блеклые синие и фиолетовые колокольцы, печальные осенние астрелии, продавали старые медали, новые шарфики и платки, посуду из бабушкиного буфета, собачьи миски, импортные зажигалки, диски и букинистику. Нико лишь мельком смотрел на лотки, по привычке агента - отслеживать новое, более внимательно вглядывался в лица людей. Новые люди - откуда они взялись здесь, в Лонгине? Кажется, раньше таких не было. Уж очень убогие бабушки, в подвязанных платочках, нагловатая молодежь, без перерыва что-то жующая, в наушниках. Чье-то лицо заставило его задержать взгляд. Зацепило. Девочка, совсем молодая, типично лонгинские, слегка удлиненные черты лица, и глаза - глаза чуть растерянные, Темные, умные, словно испуганные. В ряду других - нагло-безразличных либо блестящих от азарта и жажды разбогатеть - взгляд ее был здесь неуместным, неправильным. Нико подошел. Девочка продавала старые книги. Мурская эпоха, Золотой век лонгинской поэзии, разрозненные философы… Нико наугад взял Мейлора. Подарю Шем, подумал он. Пусть на лонгинском, но ведь антиквариат, бумага, красиво! Она любит. Подал девочке деньги.