1307 год, октябрь. Франция.

Злость. Злость на окружающих людей. Один из немногих пороков, за которые я готов ответить перед Господом. Меня по-настоящему злили фальшь, что видел вокруг, лицемерие, которым обладали многие члены Ордена Тамплиеров. Я не мог просто смотреть на всё это. Не мог видеть, как за верой прятали жажду наживы. Раздражало, как Слово Божье использовали в защиту мошенников и грабителей. Так и сейчас, я злился. Вступившись за бедняков, пришлось ударить по лицу напившегося монаха, гуляющего по городу. Теперь я дожидался суда, за которым вполне могло последовать изгнание из ордена. Монах же отсыпался где-то на съёмной квартире. Он уважаем, а я лишь рыцарь, репутация которого оставляет желать лучшего.

Оглядев помещение, которое на несколько дней могло стать тюрьмой, я отряхнул плащ, красный крест которого и без того был чересчур замаран. Братья забрали оружие, не трогая одежд. Хотя, если решат исключить из ордена, лишат не только одежд, но и лошади. Сквайра, в отличие от большинства рыцарей Храма, я не имел. Привык сражаться в одиночку, не отвечая за чью-то спину.

Вскоре раздались шаги. Дверь отворилась.

— Выходи, Алекс, — проговорил добродушный рыцарь Рохан. — Тебе снова повезло, у Дамьена без тебя проблем хватает. Он отмахнулся и позволил отпустить. Сказал, чтобы ты уплатил несколько монет в казну дома.

2006 год, сентябрь. Россия.

Нельзя сказать, что я любил осень. Начало учебного года. Окончание огородного сезона. Дожди. Холодный ветер. Хотя и ненависти к этому времени года не испытывал. Были в нём свои плюсы. Я никогда не мог честно ответить на вопрос, какая моя любимая пора. Даже никогда не задумывался над этим. Лето, осень, зима, весна. Никогда не ждал окончания одного периода и начала другого. Единственное, что не любил во всей этой кутерьме сезонов — крайности. Я не любил затяжные дожди, не любил изнуряющую жару, не любил лютый холод. Предпочитал что-то среднее. Но разве природа спрашивает, чего желает человек?

Осень. Время, когда нужно собирать урожай. Точнее, выкапывать картошку. Как и каждый год, вся семья приехала на огород, чтобы собрать то, что растили всё лето. Погода, на наше счастье, выдалась солнечная. Бабье лето как-никак, пожалуй, тот период, который могу назвать любимым.

По радио играла песня местного рэп-коллектива. Первый раз её слышал. Рэп, надо сказать, никогда не вызывал неприязни, во всяком случае те треки, которые я относил к умному рэпу. Ритм и отсутствие пустых слов — вот за что я любил эту музыку.

— Раздражает так этот рэп, — проговорил дядя, — одно и то же повторяют по десять раз, — он, состроив глупое лицо, промямлил строку из песни.

Вечером я приехал в институт. Отбор на волейбольную секцию. Волнения не было никакого. Я был одним из лучших игроков небольшого городка. Мне бы желание заниматься профессионально, вообще б цены не было. Однако тяга к спорту отсутствовала. Для меня спорт — хобби, развлечение. На большее не соглашался. Волейболом-то занимался столь долго только потому, что повезло с тренером. Он давал игрокам свободу, которая была столь необходима.

На отбор пришли человек десять. С учётом того, что из старшекурсников остались игроки с прошлых лет, из нас отсеют половину. Я не мог дождаться смотров. Хотелось узнать, на что способны конкуренты. С юрфака не было никого.

Мы переоделись и стали ожидать физруков. Пришёл лишь один из них. Он смотрел на студентов исподлобья. Такой не даст свободы, но и спортсмена из тебя делать не станет. Такому важно лишь, чтобы на городских соревнованиях институт хорошо выступил.

— Что ж, — заговорил преподаватель, когда мы прошли в зал, — в нашем городе ежегодно проводятся соревнования между вузами и командами некоторых предприятий. Я выберу четырёх человек, которые будут выступать за институт наряду со студентами старших курсов. Для начала устроим небольшую разминку.

— Можно вопрос? — поднял руку я и, получив разрешение, спросил, — какие места занимал институт в прошлые годы?

С момента товарищеской игры с институтом физкультуры прошло почти два месяца. Я учился, выступал на соревнованиях. Ничего пугающего больше не происходило. Реакция стала прежней. После очередного пропущенного мяча укорил себя за прошлый страх. Может, и не стоило так реагировать. Это непривычно, даже странно, пугающе, но не плохо. Может быть, продолжи я играть в тот день, реакция бы закрепилась, я бы стал быстрым. Лучшим! Но я испугался. Всю жизнь хотел стать особенным, а когда уникальность проявилась — испугался. Чего? Реакции людей. Я знал, что такая скорость напугает общество. Человек не способен на подобное, а значит, для общества я бы стал не человеком, а уродом. Ошибкой природы! Да, я стал бы лучше других, но именно это и погубило бы меня.

Люди боятся выделяться из общества, которое, словно чёрные вороны, заклёвывает белых птенцов. Люди перестали мечтать о космосе, об открытиях, о приключениях. Покой — вот что нужно большинству, а человека, который отличается от других, посчитают сумасшедшим. И лишь единицы согласятся слыть дураками, лишь единицам хватит храбрости наплевать на нормы общества, которое не приемлет отличий.

Я не был из числа этих единиц. Я испугался уникальности, хотя желал её всем сердцем.

На улице за эти два месяца похолодало. Выпал первый снег. Много снега за один раз. Тёплый день, морозная ночь — вот и первый гололёд образовался на дорогах.

Я возвращался из института, погружённый в мысли, когда услышал за спиной шум. Обернулся. Машина резко тормозила, выворачивая в сторону от маленькой девочки, переходившей дорогу. Я успел лишь подумать о том, что машина не вырулит, как девочку протащило по капоту. Она упала на асфальт, не успев даже взвизгнуть. Лежала, не двигаясь. Я выругался на водителя, которому удалось остановиться только через несколько метров, и поспешил к девчонке. На тротуаре стояли ещё две, не старше той, что была сбита. Наверное, подружки. На лице испуг. Не отводя взгляда, они смотрели на лежащую девочку.

На следующий день в институт отправился с приподнятым настроением. О вчерашнем происшествии распространяться не хотелось. Мысли возвращались к нему лишь из-за Вики. Хотелось, чтобы с ней всё было хорошо.

Автобуса не было довольно долго, а когда пазик наконец подъехал к остановке, залезать в него пропало желание — он был забит под завязку. Я посмотрел на часы и понял, что особого выбора нет. Кто знает, как долго придётся ждать следующего? Опоздать, конечно, можно, но вот первая пара как назло была у преподавателя, который считал, что автобусы ходят равномерно и отмазка вроде "долго не было автобуса" не катит. И всё бы ничего, но опоздания он приравнивал к прогулам, которые позже приходилось отрабатывать.

Я стоял, опираясь спиной на дверь. Кондукторша пробиралась с задней площадки, чтобы собрать за проезд. Иногда казалось, что полнота — обязательное качество билетёра, на которое в первую очередь смотрели при приёме на работу.

Автобус подъехал к очередной остановке, пришлось выйти, чтобы выпустить других пассажиров. Вслед за мной сошёл только парень, лицо которого показалось знакомым. Он вложил что-то мне в руку и поспешил перейти на противоположную сторону дороги, обогнув автобус. Я вернулся обратно. В руке находился свёрнутый листочек бумаги. Выбрасывать не решился, слишком уверенно его отдали. Попытался вспомнить, где мог видеть человека, передавшего листок, но память подводила. Ни на секунду не сомневался в том, что это записка. Так и ехал, сжимая её в кулаке, не решаясь убрать в карман.

Мыслей о том, что в ней и кто её передал, не было. Я просто ждал, когда доедем до института, чтобы можно было развернуть листок без десятка взглядов, устремлённых на тебя.