Солнце уже опускалось за нить горизонта, окрасив небо ало-рыжими красками, когда мы расстелились на поляне у озера, разлили из термоса чай по кружкам. Зажгли единственную свечу на пироге, но ветер потушил её. Сизый дым растекся и растаял в сумраке. Грин тяжко вздохнул и картаво произнес:

-- С днем рождения меня.

Фраза прозвучала так горько, что защемило сердце. Я, отвесив Грину легкий подзатыльник, сказала:

-- Не бухти, старикан.

-- Да, -- согласился Ник, -- шестнадцать лет -- не срок.

Закончился последний урок, ученики спешили к выходу. В этой разновозрастной толпе мне повсюду мерещился смех Ника, его интонации. Раза три я оборачивалась, но заставала других мальчишек, ничуть не похожих на друга. Замешкалась, осталась одна посреди школьного коридора. Именно там и обрушились неприятности. Пять соседок по спальне обступили меня кругом. Саля, одутловатая и вечно раздраженная, приторно заулыбалась. Из её голоса, нарочито заботливого, сочилась желчь:

-- Тяжко без Ника?

-- Нет, -- я попыталась вырваться, но плечи девочек сомкнулись, как ворота. Вплотную.

Саля толкнула меня в грудь, отпихивая к стенке.

-- Мы не договорили, -- сказала тринадцатилетняя Вера, короткой стрижкой и квадратными чертами лица напоминающая парня.

Исчезновение списали на болезнь. Тяжелую, в неизлечимой стадии, которую обнаружили слишком поздно. Анна лечится в А-01, но её дни сочтены -- она не вернется обратно. Не знаю, как остальные, а я задумалась: сколько же их было? Болеющих, умерших, ушедших на пенсию или переведенных в другие лагеря? Анна, Алана, та медсестра из детства. Но не только. Персонал менялся постоянно. Конечно, кто-то по-настоящему умирал или уезжал, но какая часть из тех, которые как испарились?

Возможно, нас не обманывали. Все они болели. Инакомыслием.

Дни тянулись, текли, пересыпались в месяцы. Прибыли десятилетние детишки, заняли пустующие кровати. Я стала замечать, как мрачнеют лица у тех, кому исполнилось шестнадцать. Или, напротив, с каким оптимизмом они говорят о переменах, как мечтают об отъезде из А-02. Мы, почти взрослые, поделились на части. На довольных и расстроенных, испуганных и грезящих перспективами мира "сбоку".

Учителя всерьез озаботились нашими знаниями. Задания тяжелели, оценки ухудшались. Чтобы остаться на плаву, приходилось просиживать вечера за планшетом, изучая книги. Как друзья умудрялись и учиться, и общаться, и увлекаться чем-то?

Закончилось лето, дождливую точку поставила осень. Скованная льдом зима, похрустев снегом, растаяла от мартовского солнца. Я умудрилась проморгать собственный день рождения, зато в день, когда родился Ник, приготовила куцый пирожок и съела его в честь праздника.

Утро суматошное, воздух пахнет паникой, движения рваные. Подъем. Завтрак. Прощание. Напутствия учителей. И мы стройной шеренгой направляемся к Главной Станции. У арочных дверей, скромно обитых железом, застываем. Выстраиваемся по одному. Когда зажигается лампочка, стоящий первым подходит к проверяющему наблюдателю, называется и заходит. Очередь движется относительно быстро: с самого начала запустили восьмерых, а потом ещё человек по шесть раз в десять минут. Я иду после Катерины, семнадцатой.

Станция была лишена деталей: окон, цветов, узоров. Блеклое круглое здание в один этаж с ровной крышей и почерневшими швами меж квадратных блоков. Единственным его украшением служила та самая лампочка, загорающаяся рыжим. Когда-то я уже выходила отсюда -- в день приезда. Но тогда картинка стерлась под впечатлениями. Силилась припомнить внутреннюю обстановку -- впустую. И ладно, скоро увижу.

Мальчика перед нами отправили в первую комнату справа, Катерину -- слева.

-- Ларка А, -- встала напротив наблюдателя.

Тот сверился с планшетом:

Утренняя улица слабо отличалась от вечерней. Та же суета, беготня, гудящие автомобили и сияющие улыбки на плакатах. Судя по количеству граждан, город был переполнен. Представляю, какая в выходные толкучка в ресторанах, музеях или кинотеатрах. Люди спешили, лавировали; и, удивительно, но почти не сталкивались локтями или не утыкались друг в друга. Я сломала схему сразу же, как вышла из общежития: запнулась о ногу впереди идущей женщины, едва не рухнула на неё и, пытаясь вернуть равновесие, ударила локтем шагающего рядом.

-- Простите, -- бормотала я, становясь пунцовой, -- извините. Я не хотела...

Невыносимый темп. Слишком быстрый и выверенный. Пока вольешься в него -- взмокнешь. В лагере соблюдался строй, отступление от которого грозило розгами. Но в А-01 будто отказались от правил детства.

Зал Пути отыскался спустя полчаса плутания. Отсюда он смотрелся малюсеньким, размером с парочку моих комнаток в общежитии. Какой-то неправильный, ломающий привычные формы города. Во-первых, на внешней части балкона висела растяжка с лозунгом: "Со-На -- Единство, благополучие, будущее!", а во-вторых, он выделялся среди схожих прямоугольных зданий: белоколонное сооружение в шесть этажей с округлой крышей, заканчивающейся шпилем. Тот венчал флаг Единства: золотое полотно с буквой "Е" в центре.

Я, святая наивность, надеялась на отсутствие очереди в ранний час. Ну-ну. Около входа, кроме подростков, нашлись и взрослые: разных лет и, наверное, социальных положений. Кто-то модно одетый -- как с рекламных щитов; другие -- в стандартных комбинезонах или вещах с символикой места работы. Я взяла в терминале талончик, подтверждающий, что я пятая в очереди Службы занятости, и, вздохнув, принялась рассматривать округу. Вскоре от мельтешения заболели глаза; от шума -- уши.

Дождливо и серо. Точно монорельс пересек невидимую черту, и в одночасье безоблачное небо укуталось плотным покрывалом из туч. А дождь стучался в стекло, просился внутрь. Мы подъезжали к Коссу. Его название каменными глыбами возвышалось слева от дороги.

Путешествие измотало. Было не просто холодно -- до сведенных пальцев и зубной дроби. Я надела два свитера и закуталась в плед по уши, но промерзла насквозь. С водой тоже пришлось туго -- в редкие остановки пила на станциях из крана. Повезло, что по настоянию Катерины захватила с собой бутерброды. Иначе бы в Косс прибыл тощий окоченевший мертвец.

Складывалось впечатление, что правительство намеренно губит врачей, берет их на измор. А как же слащавые заверения о высокой плате и подобающих условиях? Поездка на железных ящиках и окошко размером с ладошку в "подобающие" не годились.

Монорельс остановился около платформы у самых городских ворот. Из динамиков проскрежетало:

-- Пассажиров, выходящих на станции Косс, просим покинуть вагоны.

Ливень стих, уступив власть пронизывающему ветру. Тот шатал хрупкие лагерные строения; казалось, вот-вот, и он повалит их. Я опасливо косилась на бараки и вслушивалась в натужный скрип, но они держались. Ветер завывал, ударял и отступал для нового наскока. Он подгонял нас в спины, ударял под лопатки.

Грин подвел меня к дощатой стене, огораживающей лагерь, и усадил на приваленное бревно. Судя по вытоптанным следам рядом, полным дождевой воды, оно служило сидением для многих. Друг попросил подождать и убежал к баракам. Обратно он вернулся с тарелкой, полной похлебки. Жидкой, мутной, но невероятно вкусной. Вытащил из кармана два ломтя хлеба. Я жадно вцепилась в мякиш и, бесстыдно чавкая, спросила:

-- Ты не пострадаешь за отсутствие? И за вынос еды из столовой?

Мне было стыдно. Дружба дружбой, но дисциплина превыше всего. Первейшее правило, которое я уяснила с детства: нет ничего важнее порядка.

-- Не беспокойся, -- он лукаво подмигнул. -- Пока нет восстаний, мы прохлаждаемся без дела.

Всего два слова приходило на ум, пока мы ехали по неухоженным улочкам Косса. "Мертвый" и "тишина". Здесь всё было иначе, отлично от Со-На: звуки, запахи, скрипы и шорохи. Где привычные толпы; автобусные гудки; переругивания работяг; аромат булочек с корицей или ванили, доносящийся из кондитерских? Город есть, но он пуст, блекл, безмолвен. Большинство зданий, особенно клубов, ресторанов, магазинов, заколочены. Повсюду мусор, грязь, выбитые стекла.

-- Так тихо, -- я повела плечами.

Фил то ли в шутку, то ли расценив фразу всерьез, включил радио. Из динамиков заиграла неуместная песня с веселым мотивом и дудочкой в проигрыше.

-- Где все люди? -- попробовала перевести в иронию: -- Кого лечить-то?

-- Те, кому хватает сил, работают. На последних стадиях лежат дома. -- Фил постучал по рулю в такт мелодии. -- Тут немодны гулянки. Город живет, пока функционируют основные заводы и предприятия. Как закроются -- нет Косса. Правильно, кто их кормить станет? Мы? Не собираюсь за свой счет обеспечивать лодырей.

Всему есть разумное объяснение. Я сильно ударилась затылком, вот и мерещится невесть что. Сходство наверняка почудилось, правда подменилась выдумкой. Он не Ник, а какой-то другой парень.

"А ты разве не этого хотела?" -- резануло по вискам. Этого, но столь скорый успех, да ещё и со спасением -- далеко за гранью фантазий о первой встрече. Не я нашла Ника, а он меня.

Как теперь благодарить его? Кинуться в объятия? А приветствовать? Показать, что мы знакомы или разыграть чужого человека? В Коссе готовы уничтожить за одну дописку в значении: мед. Сыграет ли на пользу Нику дружба с "правительской тварью"? И жаждет ли он сам общаться с подругой детства? Сколько же вопросов! Голова раскалывается!

-- Спасибо вам, -- поблагодарила чуть тверже, стараясь не смотреть ни на него, ни на людей, которые хоть и вышли из коридора на улицу, но не разбрелись. Стояли возле распахнутых дверей, сверлили нас оценивающими взглядами, шушукались.

-- Ларка, -- сказал Ник нерешительно, -- ты чего? Это же я...

Ник вернулся через час. За это время я уговорила себя подняться, умыться и полностью осмотреться. Оборудование отыскалось в шкафу -- столь скудное и древнее, что лучше б глаза не видели. Махины для сбора и считывания проб занимали половину шкафа. От них тянулись мотки проводов, при включении они шипели, пыхтели. Ничего похожего на удобные миниатюрные сканеры и устройства из больницы.

В ящичке стола лежала карта памяти с результатами исследований предшественников да инструкциями по пользованию приборами. Я вставила её в планшет и прокрутила информацию -- целый роман. Придется попотеть, чтобы осилить всю. А уж разобраться...

В общем, я почти смирилась с тем, что не испытываю эмоций. Разложила вещи, смахнула особо тучные комки пыли. Тогда-то и постучался Ник.

-- Э-э, -- протянул он и уставился на прокушенную губу. Та распухла, запеклась багряной корочкой. -- Тебя кто-то ударил?!

Друг напрягся, точно хищник, готовящийся к нападению. Помотала косой: