Главный герой детективной поэмы в прозе «Божьи дела» известный московский писатель Лев Константинович выпускает в свет роман, подвергающий сомнению события четырехтысячелетней давности – поистине самую трагическую, самую парадоксальную и самую непостижимую библейскую историю о жертвоприношении Авраамом своего единственного сына Исаака! Неожиданным образом писатель (будучи сам отцом маленького сына!) оказывается в ситуации Авраама…
«Имя Семена Злотникова известно тем, кто любит театр. Потому что Злотников прежде всего блестящий драматург. Лауреат всероссийского конкурса драматургов «Действующие лица», дипломант многих театральных фестивалей, обладатель Первой премии на фестивале телевизионных фильмов в Варшаве (1992г.). Десятки пьес, сотни спектаклей по миру. Проза Семена Злотникова станет такой же культовой, как и его знаменитая пьеса «Пришел мужчина к женщине». Сочетание парадоксальности и глубины мысли, изобразительной точности и блестящего юмора – лишь малая часть определений метода автора. У него подобные эпитеты вызывают усмешку, потому что он по-настоящему счастлив, «когда, вдруг, почему-то почудится, что меня заметили там, на Небе…»
Божьи дела
поэма
1
Я бы много отдал, чтобы то, что случилось со мной, оказалось кошмарным сном, одной из придуманных мной же невероятных историй.
Придумать можно все что угодно, и совсем другое – пережить самому…
2
Однажды в Москве, на Тверской, в большом книжном магазине, куда я был приглашен на презентацию нового романа, у меня попросил автограф скромного вида монах с холодными, тусклыми, цвета болота глазами.
Почтительно склонившись, он протянул мне книгу.
Странно, удивился я собственной рассеянности, среди нескольких лиц в зале я не заметил служителя культа!
Хотелось домой к моему малышу, я устал, и мне было лень вступать с читателями в диалог, тем не менее я первый с ним и заговорил.
– Вам понравилась моя книга? – поинтересовался я из вежливости, торопливо расписываясь.
3
Кажется, я еще расписался на скольких-то книгах, кого-то из вежливости выслушивая, кому-то автоматически кивая, потом еще долго добирался в пробках домой по заснеженной Москве.
Митя спал, Машенька, как всегда, дожидалась меня с ужином.
После, в гостиной, расслабленно сидя в креслах, мы пили молодое мальтийское вино, я вполглаза следил за беззвучным мельканием кадров на экране телевизора и рассеянно слушал рассказы жены о дневных проказах нашего сына.
Мы его очень любим.
Я своего малыша люблю больше всего на свете.
4
Нежно обняв и поцеловав Машеньку, я сослался на необходимость еще поработать и отправился на ночлег к себе в кабинет.
Мне хотелось побыть одному и что-то, может быть, записать.
Я почти не помнил монаха, в то время как образ прекрасной девы, казалось, неотступно следовал за мной.
До глубокой ночи я просидел без движения за письменным столом и мучительно соображал, что бы могло это значить.
За многие годы писания повествований я научился не пропускать и подвергать анализу любое внешнее приключение – будь то нежданный взгляд, или окрик незнакомца, или нечаянное прикосновение незнакомки в автобусе.
5
Поутру, едва пробудившись, я обнаружил возле себя Машеньку – на разворошенной постели.
«Вот так фокус, а где же… она?» – удивился я и едва удержался, чтобы не побежать искать по комнатам.
Возможно, мелькнуло в мозгу, она где-то тут притаилась…
Затем я покосился на Машеньку и живо представил, как она застукала нас спящими и что с соперницей сотворила (
о, я страшился предположить, что бы могла из ревности вытворить моя суженая
!).
Целых тридцать два года мы были счастливы в браке и бесконечно доверяли друг другу.
