Первый его отпуск, проведенный в родных краях, подошел к концу. Человек, который отныне станет известен в любезном его сердцу Неаполе как Кавалер или рыцарь ордена Бани, приготовился к длительному возвращению к месту своей службы в «королевстве вулканических шлаков», по выражению одного из его лондонских друзей.

Когда он только приехал на родину, все его знакомые сочли, что выглядит он гораздо старше своих лет. Да, этот человек все еще оставался подтянутым и стройным, хотя тело его, раздобревшее от макарон и вкуснейших кондитерских яств с лимонной начинкой, плохо сочеталось с узким умным лицом, с орлиным носом и густыми косматыми бровями. А главное — он утратил благородную бледность, это неотъемлемое свойство внешности всех, кто принадлежит к великосветскому обществу. За семь долгих лет пребывания в Италии белая кожа его заметно потемнела, что сразу же было подмечено многими с известной долей предосудительности. Ведь в Англии загорелое лицо — первый признак простолюдина, представителя низшего сословия, а таких несчастных в стране большинство. Так что внуку герцога, младшему сыну лорда, другу детства самого короля не пристало иметь подобный цвет кожи.

Правда, за девять месяцев отпуска, проведенных в Англии, его худощавое лицо снова приобрело прежний приятный бледный оттенок, и с тонких, изящных, как у музыканта, рук тоже сошел загар.

Еще две недели назад на грузовое судно были доставлены вместительные сундуки, новая надкаминная доска, изготовленная самым знаменитым декоратором Робертом Адамом, три огромных ящика с мебелью, с десяток ящиков поменьше — с посудой, лекарствами, предметами домашнего обихода и кое-какой провизией, два бочонка с темным пивом, виолончель и отреставрированный клавесин, на котором играет Кэтрин. Все эти вещи будут в Неаполе только через два месяца, а сам Кавалер сядет с женой и сопровождающими лицами на зафрахтованную барку и доплывет на ней вместе с каретами до Булони во Франции. И уже оттуда вновь отправится в длительное путешествие, но уже посуху, с остановками в Париже, Фернее, Вене, Венеции, Флоренции и Риме для нанесения нужных визитов и осмотра местных достопримечательностей.

Во дворе гостиницы на Кинг-стрит, где жили в последние, занятые до отказа недели перед отъездом Кавалер и его супруга, стоял с понурым видом, опираясь на прогулочную трость, молодой племянник Кавалера Чарлз и смотрел, как два нанятых кучера заканчивают приготовления к путешествию.

Они жили в браке уже шестнадцать лет, но детей у них не было.

Кавалер, подобно многим одержимым коллекционерам, по натуре своей являлся прирожденным холостяком. Однако, рассчитывая посредством женитьбы на единственной наследнице богатого землевладельца из Пемброкшира в Уэльсе профинансировать свою политическую карьеру, выйдя в отставку, он глубоко ошибся. Палата общин, куда каждые четыре года избирался представитель от захудалого городка в Суссексе (кстати, Кавалер там ни разу не был), отказалась расширить представительство ради его выдающихся талантов, которые, правда, еще нигде не проявлялись, разве что в армии, где он прослужил десять лет. Более реальной оказалась другая причина: женитьба принесла ему деньги, на которые можно было покупать картины. К тому же он приобрел еще бо́льшие ценности, нежели просто деньги. Решив покончить с одиночеством — только спустя много лет ему пришлось неожиданно для себя приютить другого безденежного человека, своего племянника, — он наконец обрел стабильный покой, как сам назвал это состояние. В день свадьбы Кэтрин защелкнула на своей руке браслет с локоном мужа. Она любила его с какой-то непонятной жалостью, но к себе жалости не испытывала. Со временем все стали справедливо, однако не совсем точно считать, что Кавалер чрезмерно привязан к своей жене и слушается ее во всем. Годы уходят, а деньги нужны всегда. Покой и удобства находим там, где их не ждем, а волнуемся порой из-за ничего.

Кавалер не мог знать о том, что нам теперь о нем известно. Для нас же он является просто осколком прошлого. Мы четко видим Кавалера в напудренном парике, длинном элегантном камзоле и туфлях с большими пряжками, орлиное лицо повернуто в профиль. У него вид все понимающего, все подмечающего, независимого и непреклонного в своих суждениях человека. Холодный ли он по характеру? Трудно сказать, просто он блестяще знает свое дело. Он весь поглощен решением стоящих перед ним задач, ему даже нравится решать их — не забывайте, что Кавалер занимает важный, можно сказать, первостепенный дипломатический пост за границей. Без дела ему сидеть не приходится. Для своего депрессивного характера он действует довольно активно, перебарывая с помощью поразительного по силе энтузиазма постоянно накатывающие волны меланхолии.

В круг его интересов входит все. Да и живет он в таком городе, где не соскучишься и который вряд ли можно превзойти по части удовлетворения хотя бы простого любопытства с исторической, культурной или социальной точки зрения. По своим размерам этот город побольше Рима, он наиболее богатый и густонаселенный на Апеннинском полуострове, а после Парижа, пожалуй, крупнейший на всем Европейском континенте. В то же время это центр природного катаклизма. В нем правит самый разнузданный, самый вульгарный на свете монарх. Мороженое там самое вкусное, а бездельники и тунеядцы — самые веселые и беспечные. Там царит самая одурелая апатия, а среди молодых аристократов растет самая многочисленная плеяда будущих якобинцев. Бесподобный Неаполитанский залив — прекрасный дом для причудливых рыб, а также обычных даров моря. Некоторые улицы города вымощены кусками застывшей лавы, а в нескольких километрах от него находятся наводящие ужас остатки двух мертвых городов, которые раскопали совсем недавно. Неаполитанский оперный театр — самый большой и вместительный в Италии. Еще одна всемирная гордость — местная школа подготовки певцов-кастратов, они выходят оттуда непрерывным потоком. Знать города — красивые, импозантные и любвеобильные аристократы — регулярно собирается на какой-нибудь вилле для игр в карты, которые нередко затягиваются до самого рассвета. Такие встречи получили название застольных бесед.

Жизнь на улицах Неаполя бьет ключом через край. На некоторых королевских празднествах перед дворцом воздвигали целую гору, украшенную гирляндами из мясных продуктов, игрушек, кондитерских изделий, фруктов, и по сигналу из пушки, под крики и овации наблюдающих за зрелищем с балконов дворца придворных алчные жители набрасывались на всю эту дармовщину. Во время сильного голода, разразившегося весной 1764 года, толпы людей с длинными ножами под рубахами врывались в булочные, убивали и калечили булочников ради куска хлеба.

Лето. Двадцать четвертое августа. Как раз в этот злосчастный день в 79 году нашей эры произошло извержение вулкана. Низкая облачность, влажно и душно, в воздухе полно комаров и мошкары. Чувствуется сильный запах серы. Высокие окна распахнуты — как на ладони виден весь залив. В дворцовом саду вовсю заливаются птахи. Над самой вершиной вулкана курится слабенький дымок.

Король сидит в туалетной комнате на унитазе. Спустив штанины донизу, он хмурится, поддергивает панталоны, зад его забрызган калом. Хотя королю всего двадцать четыре года, он жирный-прежирный. Пузо дряблое, все в складках, как у его жены (которая успела родить в шестой раз, а всего была беременна семнадцать раз), рыхлые толстые ягодицы свесились с обеих сторон стульчика, под которым стоит великолепная фарфоровая ваза, используемая в качестве унитаза.

Он пришел сюда сразу же после обильного завтрака, начавшегося более двух часов назад и состоявшего из свинины с макаронами, дикой кабанятины с цветами итальянских кабачков и щербета на сладкое. За завтраком король, развлекаясь, прыскал вином изо рта на любимого камердинера и бросался хлебными шариками в своего старенького сухонького премьер-министра, когда тот осмеливался сделать робкие замечания. Кавалер, который вообще-то был малоежкой, а тут еще такое неприятное застолье, чувствовал, что уже сыт по горло. А потом король объявил, дескать, отведав столь великолепных яств, он надеется, что и кишечник его облегчится столь же великолепно, и пожелал, чтобы в туалет его сопровождал самый знатный гость за столом, а именно — его непревзойденный компаньон по охоте, полномочный британский посланник.

— Ой, ой, мой живот!

Натужное кряхтение, охи, ахи, громкое пукание, вздохи облегчения.

Прошло еще какое-то время. Зима. У подножия Апеннин король устроил очередную бойню диких животных. Звонят рождественские колокола. К Кавалеру заявились важные английские путешественники. Возобновилась его переписка с научными кругами. Кавалер снова принялся совершать вместе с Кэтрин походы на Апулию

[11]

и смотреть, как там ведутся новые раскопки. Начались их зимние еженедельные концерты (хотя Кэтрин и чувствовала недомогание). Вулкан, весь покрытый снегом, слегка рокотал и курился. В коллекции картин Кавалера, где большинство творений бесспорно принадлежало кисти выдающихся мастеров, теперь появилось несколько десятков работ молодых художников из Неаполя. Картины, написанные гуашью и маслом, изображали вулкан и местных жителей, резвящихся на природе в ярких костюмах. Стоили они довольно дешево (цена мерилась по размерам полотна в метрах или в ладонях) и висели в коридоре, ведущем в его кабинет. Он побывал в кафедральном соборе на богослужении и демонстрации чуда, во время которого из мощей святого — покровителя этого собора — сочится кровь. Такие богослужения проводились регулярно, дважды в год, и на них должна была присутствовать вся местная знать. Мощи этого святого весьма почитались в городе, Кавалер же считал их главным предрассудком горожан. Однако подобные вещи интересовали его, и он договорился о встрече со знаменитой прорицательницей и гадалкой Эфросиной Пумо.

Все выглядело так, как Кавалер и представлял себе с самого начала. На узенькой петляющей улочке стоял полуразрушенный каменный домишко с разбитой дверью и непонятной надписью на ней. Комната гадалки оказалась мрачной, низенькой, душной и влажной, с побеленными стенами и закопченным потолком. Высокие свечи стояли рядом с подносами для жертвоприношений, в камине над разведенным огнем висел котел, кафельный пол был устлан соломенными циновками, в углу лежала черная собака, с ожесточением вынюхивающая и выгрызающая что-то у себя на брюхе.

Оставив Валерио на улице вместе с группкой клиентов, которые хотели узнать свою судьбу или излечиться от какой-либо хвори, Кавалер почувствовал себя неким вольнодумцем. Он пришел сюда изучать чужие обычаи, верования и предрассудки, сознавая себя выше этих простых людишек и испытывая наслаждение от собственного превосходства. И хотя он с презрением относился ко всем этим суевериям, гаданиям, колдовству, изуверству и фанатизму глупцов, тем не менее в глубине души не прочь был узнать что-то новенькое, удивительное, непонятное и необъяснимое. Да, он желал различить голос с того света, увидеть, как дрожит и подскакивает стол, услышать от гадалки, как он в детстве называл свою мать или как та рассказывала про малиновое родимое пятно у него в паху… Все это будет потом и произойдет не в той пошлой и примитивной форме, как ему представлялось раньше, а обернется сверхъестественным миром.

Вместо всего этого (и нам следует согласиться) перед Кавалером разверзся мир чудес, красоты и удивительных вещей и явлений. А главным среди них стал вулкан. И произошло это безо всякого чудотворного волшебства.

Говорят, что несколько лет назад гадалка Эфросина Пумо предсказала месяц и год, когда произойдут два крупных извержения вулкана: одно из них — просто катастрофическое, когда вулкан, окончательно пробудившись от долгой спячки, проявит всю свою силу. Кавалер думал поговорить с гадалкой об этом, но, конечно же, не мог завязать разговор сразу же по приходе, так как, прожив в этих краях более десятилетия, хорошо познал обычаи и нравы местных пронырливых людишек.

Маркиз де Сад писал как-то, что Италия — он был там в 1776 году и встречался с Кавалером накануне его отъезда в очередной отпуск — «самая прекрасная страна на свете, населенная самым невежественным в мире народом». Счастлив иностранец, который, немало побродив по свету, переезжая из одной страны в другую, набирается новых впечатлений, переосмысливает их, с тем чтобы в конечном счете они превратились в ностальгические воспоминания о путешествиях.

Привлекательна каждая страна, интересен каждый народ.

Спустя четыре года после первого отпуска Кавалер и Кэтрин снова приехали в Англию и провели там почти целый год. Хотя к тому времени для всех стала еще более очевидной малозначимость его дипломатического поста (министр иностранных дел только и занимался проблемами мятежа в американских колониях и вопросами соперничества с Францией), все же вклад Кавалера в науку и авторитет как знатока и ценителя искусств получили всеобщее признание и достойную оценку. Кавалер стал своеобразным символом, словно звезда и красная лента рыцаря ордена Бани, которые он надел, когда позировал живописцу сэру Джошуа Рейнолдсу

[14]

. На портрете Кавалера легко узнать по предметам его увлечений. Он изображен сидящим у открытого окна, вдали виден Везувий с тонкой, вьющейся над вершиной струйкой дыма. Икры ног Кавалера туго обтянуты белыми чулками, а на коленях лежит открытая книга, в которой он описал свою коллекцию древних сосудов.

Будучи на приемах, аукционах, которые он посещал вместе с Чарлзом, или же в театре Кавалер изредка вспоминал вулкан. Как там бурлит внутри его в данную минуту. Он представлял себе, как разгорались бы у него щеки и участился пульс при трудном восхождении на гору и наблюдении за выплескивающейся лавой. Он вспоминал залив, на берегу которого валялись огромные камни и валуны, кривые пустынные улочки города. На приемах обычно интересовались его впечатлениями о вулкане или о Неаполе. Ему было интересно сознавать, что вот он сейчас здесь, а в мыслях — там. В Англии никто и не догадывается, что Везувий может вызывать катастрофы (понимая под катастрофами исключительно холодные зимы, когда даже Темза замерзала и покрывалась льдом), конечно же, несравнимые с такими потрясениями, как свержение монархии или ликвидация палаты лордов.