Когда крики затихли, Лукас с облегчением вздохнул и закрыл глаза. Слава Богу, для Джереми, надрывно, на одной ноте, кричавшего: «Господи-господи-господи…», всё закончилось. Так же, как для Остина и Найруша, и четверых отцов-церцетариев.

Алые, отчаянно мигающие огоньки на периферийном секторе забрала…

Погасли.

Все.

Приземлились они как-то неудачно. Со второго захода. Ещё и брюхом по причалу проскребли.

– Пойдёмте, дочь моя.

– Дальше я сама, –  Луиза проигнорировала протянутую руку, – спасибо за помощь и всё такое…

– Вы пойдёте со мной, – сказал священник. – Пожалуйста, не осложняйте ситуацию.

Дружинники традиционно не любили армейских. Традиция – это, что-то вроде условного инстинкта, только у людей. Помогает выжить, когда не мешает жить. Нелюбовь была идеально взаимной. Армейские терпеть не могли дружинников. Есть большая разница между ловлей беглых каторжан или обезвреживанием корабля, набитого взрывчаткой, и патрулированием секторов, на предмет предотвращения нарушений внутреннего порядка.

Фу! Убырство!

Особенно противно то, что маркграфы традиционно используют в своих личных войсках армейские звания.

Радун набирал дружину сам, и, вот ей-богу, многие каторжане больше, чем люди маркграфа походили на законопослушных подданных. Лха его знает, может, как раз среди каторжан дружинников и находили. С его милости и не такое станется.

Несколько минут не происходило вообще ничего. Лукаса обволокла голографическая сфера, и его стало не видно. Пилот в соседнем кресле тихо постанывал, но на свободу не рвался. Тем более что Луиза, хоть и не разбиралась в «компенсаторах» и всяком таком убырстве, зато поняла, как заблокировать пряжки пристяжных ремней. Освободиться без посторонней помощи пациент теперь не мог, и заняться Луизе было абсолютно нечем. Только сидеть и ждать.

– Что происходит? – пробормотал, наконец, их пленник. – Кто вы?

– Майор Беляева, – она бросила на него косой взгляд, – может, и ты назовёшься?

– Эффинд, личный пилот его милости маркграфа Радуна. Что проис… Беляева-илэ, – он вдруг задёргался в ремнях, – «Хикари» покинула порт? Мы в пространстве? Что вы делаете? Это же корабль его милости! Да он с вас… с нас… Кто пилот?! Какой придурок посмел…?

Она была… Слов таких нет, чтобы описать, какая она была. Прекрасная, нежная, чуткая, отзывчивая, порой капризная, но только оттого, что требовала к себе особенного отношения. Она имела на это полное право. Ещё она была весёлая, ласковая, насмешливая, непредсказуемая, высокомерная, нереально красивая. Быть с ней – испытание, восхитительное и нелёгкое. Каждый раз, как впервые. Каждый раз – счастье. Это так походило на любовь, что Лукас спрашивал себя, неужели он действительно влюбился? Если так, что ж, он выбрал единственную, достойную любви. А она… она сразу сказала, что он любит взаимно.

Её имя ласкало слух. Хикари – сияние, мерцающий луч, яркое свечение звёзд в бесконечной пустоте. Хикари – слава, сила, величие. Да, она была как свет. И она была сильна и величественна. Но можно ли влюбиться в звездолет? Не в том даже дело, что «Хикари» – не человек, вообще не живое существо, в том, что она – чужая.

Разве это не то же самое, что полюбить чужую женщину?

Лукас не знал ответа. Просто понимал, что любит, и знал, что любим. Знал, что никто никогда не относился к «Хикари» так, как он. Даже Эффинд, её пилот, восхищаясь своим кораблём, всегда помнил о том, что это всего лишь корабль. Пусть уникальное, но всё же творение человеческого разума и человеческих рук.

Дэвид Нортон был честным вором. Высокие моральные качества достались ему по наследству от предка-полицейского, тоже, кстати, Дэвида Нортона. Предок был далёкий, всех «пра»  до «деда» и не сосчитать, он жил лет через пятьдесят после той войны, когда джапы на китаёз бомбу сбросили, но Дэвид был уверен в том, что они родственные души. И не важно, что один ловил преступников, а второй сам был преступником, дело ведь не в этом, а в отношении к работе. В репутации. Для вора репутация – первейшее дело. Любому клиенту хочется знать, насколько честно ты выполняешь условия сделки.

Серго Мамаев, контрабандист, который помог Дэвиду убраться с Земли, сам вызвался поручиться за него перед нужными людьми.

– Ты, – говорит, – вор честный. Такие везде нужны. Я  скажу кому надо.

Поэтому Дэвид не очень удивился, когда к нему обратились с тем заказом. Не так сильно удивился, как мог бы. Хотя, конечно, он не рассчитывал найти работу ещё до переезда, и тем более, он не ожидал получить заказ от церцетариев. Он тогда про церцетариев знал только то, что Серго рассказывал, а Серго расскажет – только слушай.

На Инуи прибыли, когда в Агасте был поздний вечер.

– Из порта отправляйся в «Плеяды», – напомнил Серго, явно не знающий, чем бы ещё полезным снабдить Дэвида напоследок, – чем раньше бронь подтвердишь, тем лучше. 

На том и распрощались.

На весь срок, пока в Музее выставлялась очередная императорская коллекция,  отели Агасты были забиты от крыши до подвалов. Пригородные пансионаты, мотели, и кемпинги – тоже. Но Серго ещё из Канги забронировал номер в «Плеядах». Он был владельцем космического корабля, а к таким людям администрация «Плеяд» проявляла повышенное внимание.

Сергея Першина,  доктора медицинских наук, руководителя проекта «Бессмертные», беспокоили настроения маркрафа Радуна. Будучи телепатом, Першин имел для беспокойства все основания.

Проект «Бессмертные» отнюдь не зашел в тупик. Нельзя ждать немедленных результатов от такой масштабной, без преувеличения революционной работы. Необходимо набраться терпения на годы и годы вперед. Да, с начала проекта прошло уже шесть имперских лет, и, да, те, кто имеет слабое представление о том, как  идут изыскания и совершаются открытия, может предположить, будто у «Бессмертных» нет будущего. Несведущему простительно. Хуже, когда рассуждать таким образом начинают те, от кого зависит финансирование исследований.

Радун отнюдь не ожидал мгновенных результатов, он умный человек, но, похоже, его терпение подходит к концу. Оно и понятно, оказавшись под пожизненным домашним арестом, трудно оставаться спокойным и настроиться на многолетнее ожидание. А ведь без денег маркграфа развитие проекта сильно замедлилось. Без его денег, без его лабораторий. Без его людей. Люди, вообще, больное место. Нельзя использовать в проекте рабов, рабы – преступники, а генетика преступников ущербна по определению. Потом, позже, когда технология будет отработана, а производство «бессмертных» поставлено на поток, сгодятся все, но на данном этапе задействовать можно только свободных людей, с нормальными генкартами. В идеале, нужны женщины.

Радун снабжал генетиков Першина необходимым количеством объектов, прекрасных объектов, но сейчас он арестован, лаборатории на Акму демонтированы, вся информация о проекте хранится только в памяти самого Першина и его сына, Алексея (по крайней мере, маркграф верит в то, что это так), и, похоже, с его точки зрения, полгода на возобновление работы – это слишком много.

Посадка. «Оса», совершив разворот, хвостом вперед влетает в открытый денник. 

Март садится, чуть запоздав: ему нужно больше времени, чтобы сбросить скорость и развернуться, но здесь, в ангаре, отставание на доли секунды простительно, а в бою он цепко висит на хвосте у ведущего, без малейших задержек выполняя самые сложные маневры.

Хороший пилот.

«Хороший мальчик», – стягивая шлем, Лукас улыбается краешком губ, и слышит в шлемофоне:

Генкарта, страховка, отпечатки пальцев и сетчатка внесены в государственный реестр подданных… Все это было странно. Живешь в своем праве, ни от кого не прячешься, никто тебя не ищет. Непривычно. Даже как-то расслабляет. А расслабляться нельзя, терранин в Империи должен ступать осторожно, и часто оглядываться.

Дэвид был осторожен. Но легализация – палка о двух концах.

Он прожил на Сингеле больше полугода. И в один из длинных, ветреных летних дней в его дверь позвонили. Дэвид, услышав звонок, напрягся:  среди соседей заведено было приходить по-свойски, запросто, двери в домах не запирались. Звонить мог только чужак. 

И это действительно оказался чужак. Но не незнакомец, хоть Дэвид и не знал его имени. На крыльце, глядя на Дэвида снизу вверх холодными, фиолетовыми глазами, стоял давешний рыцарь-пилот. В гражданском. Без оружия.