Машина, таившая в себе угрозу, от которой даже воздух вокруг нее казался отравленным, медленно вращалась над полуразрушенной башней Каркарон. Рульк, возвышавшийся над своим изобретением, одной рукой небрежно держался за рычаги. Другую руку он простер к восходящей луне, темный лик которой, испещренный красными и багрово-черными пятнами, как раз показался над горизонтом. Это было ужасное знамение. Вот уже 1830 лет в хайт — день середины зимы — не было полнолуния. Предсказание Рулька начало сбываться.

«Когда наступит хайт и темная луна будет полной, я вернусь. Я расколю Непреодолимую Преграду и открою путь между мирами. Никто не в силах меня остановить. Три мира навеки будут принадлежать каронам».

Рядом с Рульком стояла Карана — бледная тень с белым, как мел, лицом на фоне огненно-рыжих волос. Лиан исходил слезами, страдая от того, что был не в силах освободить любимую. Теперь никто не станет ему помогать. Его считали парией и обвиняли в том, что именно он предал Карану Рульку, чьим шпионом, по общему мнению, Лиан и был. Ничто не смогло бы убедить собравшихся в обратном. На кого бы юноша ни посмотрел, ему отвечали мрачными взглядами — особенно арким Баситор, который винил его в падении Шазмака. Баситор убил бы Лиана, если бы ему представилась хоть малейшая возможность сделать это.

У Лиана остался всего один друг — маленькая Лилиса. Но чем она могла ему помочь? Здесь собрались самые влиятельные люди Сантенара, но ни у одного из них — ни у Мендарка, ни у Иггура, ни у искалеченного Тензора — не было достаточно мужества, чтобы нанести удар Рульку.

Машина громыхнула. Башню зашатало. Стражники-гаршарды заняли свои посты. Ослепительный красный свет, исходивший изнутри механизма, вспыхивал и затухал, вспыхивал и затухал.

Предыдущую ночь Карана провела, скрючившись в своем спальном мешке и так и не сомкнув глаз: ее замучила бессонница. Завтра будет хайт, в этот день она предаст свой народ и свой мир. Ради спасения Лиана она согласилась отыскать для Рулька Путь между тремя мирами. Но каковы будут последствия? Выживет ли она после этого? И вообще, уцелеет ли кто-нибудь на Сантенаре? В любом случае, чего стоит слово Рулька, Великого Предателя?

Прошла неделя с состязания преданий, после которого Рульк использовал свою машину, чтобы вышвырнуть Лиана из Каркарона. С тех пор Рульк заставлял Карану трудиться день и ночь, предлагая ее уму сложнейшие задачи, которые она едва понимала. Она занималась очень упорно, словно ее жизнь зависела от того, усвоит ли она уроки Рулька. Впрочем, она знала, что так оно и есть. Бездна была страшным местом, а задача Караны — смертельно опасной. Она понимала, что, если она откажется, Рульк будет мучить Лиана, и иного стимула ей не требовалось.

Карана обнаружила, что ей трудно сосредоточиться. Она делала множество ошибок, но Рульк никогда не ругал ее. Он оказался хорошим педагогом и терпеливо объяснял непонятное ей снова и снова. Однако Карана была уверена, что он считает ее глупой и неспособной.

Девушка ворочалась в своем спальном мешке, но никак не могла согреться. А поскольку Карана была чувствительницей, она ощущала присутствие эмоций, бушевавших здесь некогда. Камни были пропитаны агонией сотен рабочих, умерших во время строительства Каркарона, а также безумием и коварством Базунеца, предка Караны. Веяло от камней и странными, древними страстями, которые она не могла отделить от запаха скалистой породы.

Карана ненавидела Каркарон. Семнадцать лет тому назад здесь был убит ее обожаемый отец — бессмысленное и жестокое преступление. Она и теперь все еще тосковала по отцу. Мысли о Галлиаде вызывали в памяти картины ее детства. Она не чувствовала здесь присутствия отца, но ей очень хотелось этого.

Рульк очень гордился своей чудесной машиной, но Карана обнаружила, что само присутствие этого устройства лишало ее способности

видеть

и искать. Они с Рульком сделали несколько попыток, но тщетно: металлическая махина подавляла ее внутреннее

видение.

Каране нужно было находиться как можно дальше от машины.

Девушка зашла за угол и очутилась в небольшом алькове. Это было то само место, где неделей раньше, перед великим состязанием, Лиан появился через скрытую каменную панель и где ее схватили после того, как Лиан ответил своим преданием на предание Рулька. На очень большой высоте здесь была амбразура, в которую было вставлено такое старое стекло, что оно имело пурпурный оттенок.

У окна было холодно. Так что Карана устроилась на груде ковров, завернувшись в одеяло. Она смотрела сквозь пузыристое стекло. Окно выходило на северо-запад, и луна должна была появиться в нем немного позже, перед тем как скрыться за высокой неровной грядой гор на западе.

— Я готов, — сказал Рульк.

— Я тоже.

Карана почувствовала, что ее предали: Рульк обещал защитить ее, но его слова оказались ложью. Он покинул ее, бросил на произвол судьбы. Значит, ему нельзя было верить ни в чем.

Пиявка из бездны обхватила голову Караны своими мясистыми псевдоножками, готовясь просверлить ей глаза и уши и высосать мозг. А девушка все еще никак не могла справиться с трансом. Она едва могла шевельнуть пальцем.

Боль в ухе усиливалась. Карана ничего не видела, потому что существо забралось ей на лицо. Грубый щуп начал пробираться ей в нос, ища путь в череп. Другой прижался к глазному яблоку — это было отвратительно. Щуп, который вначале был мягким, начал твердеть, готовый пронзить глаз насквозь.

Карана швырнула в пиявку из бездны послание, содержавшее ярость, ненависть и голод, стараясь показаться ей крысой или гиеной — кем-то, питающимся подобными существами. Пиявка отпрянула, и ее прозрачная мантия затрепетала — очевидно, от волнения. Воспользовавшись возможностью, Карана закричала, мысленно передавая свой ужас от предательства прямо в бездну. В то же мгновение Каркарон и ее тело исчезли. Она снова была сознанием, плавающим в бездне. Теперь перед ней мерцал путь Рулька. Она пронеслась по Пути, следуя в Аркан, в зал заседаний Совета каронов.

«Кто зовет Вызывающего?»

— услышала она громовой голос.

Они несколько часов прождали у амфитеатра в скалах, глядя на Каркарон. Больше им делать было нечего. Кто-то поддерживал в костре огонь. Пламя было совсем слабое и могло в любую секунду погаснуть. Оно их почти не согревало и не подбадривало.

Лиан окинул взглядом собравшуюся компанию. Тут было около дюжины стражников Иггура — ветеранов, закаленных в боях, которые никогда не расслаблялись. Позади них маячила тощая фигура вельмихи Вартилы. Большинство вельмов покинуло Иггура почти год назад, вернувшись к своему прежнему имени — гаршарды — и прежнему хозяину — Рульку. Но некоторые вельмы, будучи не в силах узнать своего хозяина, остались верны Иггуру. «Я слепа перед моим господином», — плакала Вартила, когда Рульк впервые появился в Сантенаре. Судя по выражению ее продолговатого с острыми чертами лица, верность Вартилы подвергалась сейчас тяжкому испытанию.

Иггур беседовал с Ванхом у костра. Это был коренастый человек с головой в форме пули. Маршал Ванх когда-то возглавлял Первую армию, но после битвы в Баннадоре и исчезновения Магреты Иггур разжаловал Ванха в солдаты.

Адъютант Иггура, Долодха, нервная молодая женщина, носившая всегда плохо сидящую одежду, стремительно расхаживала взад-вперед. Ее повышение — прежде Долодха была служанкой — было столь же стремительным, и она жила в постоянном страхе оскорбить Иггура, который, как известно, обладал переменчивым нравом. Не было более щедрого господина, когда дела шли хорошо. Однако при неудачах он становился капризен и опасен, в мгновение ока превращаясь в жестокого тирана, а иногда он был просто безумным, хоть это был всего лишь отзвук того безумия, от которого Иггур страдал, когда Рульк был заточен в Ночной Стране. Никто не мог предсказать, в каком настроении Иггур будет через час.

Мендарк, с каждым днем все больше походивший на хищную птицу, угнездился на бревне, глядя на огонь. Его стражники, Оссейон и Торгстед, играли в кости на большом камне. Лиан увидел, как Торгстед вскинул голову и захохотал. Свет костра озарил его широкое, красивое лицо и копну темных волос. Оссейон, который был почти в два раза больше своего друга, хлопнул Торгстеда по плечу и бросил кости на камень.

Поездка в Туркад была мучительной, и не в последнюю очередь оттого, что Лиан знал: он подвел Карану и, вероятно, никогда ее больше не увидит. И все же надежда не покидала его. Каждое утро он просыпался, ожидая, что уж сегодня Таллия и Шанд появятся вместе с Караной или хотя бы с новостью, что она жива. И каждую ночь он засыпал в отчаянии оттого, что этого не произошло.

Лиана везли в повозке, запряженной лошадьми, и любая выбоина на дороге мучительной болью отдавалась в его ногах. Правила лошадьми Лилиса, а Джеви сидел рядом, докучая дочери советами, в которых не было необходимости. Чуть позади верхом ехала сопровождавшая повозку Малиена. Иггур, Мендарк, Надирил и их люди отбыли в Туркад накануне. Другие аркимы остались в Готриме с Ксарой, состояние здоровья которой не позволяло ей путешествовать.

— А какова твоя позиция в этом деле, Малиена?

Этот вопрос давно интересовал Лиана, поскольку вот уже несколько месяцев Малиена не принимала никакого участия в борьбе с Рульком. Она стала почти совсем незаметной, с тех пор как провалилась попытка заточить Рулька в Ночной Стране, предпринятая прошлым летом.

Малиена подъехала к повозке.

В ту ночь, когда Лиан вернулся в Туркад, в доме Надирила состоялось заседание. Оно проходило в великолепной старой вилле, находившейся неподалеку от крепости. Путешествие вымотало старого Надарила, к тому же он еще был нездоров. Тень транкса нависла над всеми.

На этом заседании присутствовали Мендарк, Иггур, Малиена и Лилиса. Иггур был чисто выбрит и, вопреки обыкновению, одет не в черное, а в новый синий наряд. Казалось, он страстно желает как можно скорее начать новую жизнь. В руках он держал кружку с ларсом, слабым алкогольным напитком желтого цвета, изготовленным из сладкого сока сардовых деревьев. Над кружкой вился пар. Иггур явно расслабился, и Мендарк никогда еще не видел его таким уверенным в себе. После победы над транксом он снова стал тем благородным Иггуром, каким был до войны. Изменение, происшедшее с ним, было поразительным, впрочем, Мендарк сомневался, что оно может задержаться надолго.

Мендарк стоял у камина, смакуя геллению в маленькой рюмочке. Это был очень сладкий, ароматный ликер, который Шанд изготовлял из спелых плодов геллона. Наклонившись, он поставил рюмку поближе к огню, чтобы напиток подогрелся. Аромат, напоминавший персик и манго, наполнил комнату.

У Малиены тоже была маленькая стеклянная рюмка, но аркимка не пила. Она сидела, откинувшись на спинку кресла, и любовалась напитком, золотистый цвет которого при свете пламени становился то красным, то оранжевым, то пурпурным.

— Как мало отделяет нас от бездны, — заметил Надирил, ворочаясь в кровати. Подушки упали на пол, Лилиса поспешно подобрала их и положила старику за спину.

Оссейон открыл дверь в комнату Лиана.

— Тебя вызывают на Совет, — сказал он, — и Мендарк требует, чтобы ты надел эти браслеты. «Первый урок!» — велел он передать тебе. — В руках у Оссейона была длинная цепь, прикрепленная к паре наручников.

Лилиса пришла в ужас.

— Оссейон! — воскликнула она. — Что ты делаешь?

— Не бойся, малышка, — успокоил ее солдат. — Лиану не грозит опасность.

Мендарк подпрыгнул на стуле.

— Подождите! — воскликнул он. — Я кое-что вспомнил! — Он ринулся к дверям и вскоре вернулся со свитком, продетым в серебряное кольцо, и с каким-то пакетом.

— Я нашел все это в Хависсарде, — сказал Мендарк, кладя свою добычу на стол. Развернув пакет, он достал маленькую книжечку в кожаном переплете. — Феламора уронила ее на пол в библиотеке. Я рассказывал вам об этом после того, как вернулся с востока, помните?

Он передал книжку Лиану.

— Посмотри, не сможешь ли ты расшифровать, что тут написано, когда у тебя будет свободное время. Попытайся узнать, зачем она была нужна Феламоре.

— Ты сегодня удивительно хорошо выглядишь, Шанд, — заметил Иггур на следующий день. Они сидели вдвоем за обедом в кабинете Иггура. Комната была мрачная, но в камине весело потрескивал огонь.

— Я снова чувствую себя молодым. Нет, неправда. Я словно заново родился, но, к несчастью, родился стариком.

Иггур рассмеялся:

— Ну что же, в твоей новой жизни нужно многое сделать.

— Многое исправить! Каким же дураком я был! — Шанд произнес эти слова не с горечью, а как человек, у которого только что открылись глаза. — Мне нужно найти Магрету, и я знаю: у тебя есть идея, где она может быть.