- Как-то не вовремя весна начинается... - пробурчал Ингви, с хрустом разминая пальцы.

Всадники конвоя, хотя и с трудом, пробирались по обочине, там земля все еще сохраняла ледяную, более или менее прочную, корку. А вот фургоны то и дело вязли в раскисшем сером месиве. На обочину их не решались вывести из-за кустарника и торчащих из-под снега переплетенных корней. Все это было перемешано со слоями замерзшей грязи, слиплось неровными буграми и ухабами. Так что фургонам оставались только лужи на дороге. Там повозки, хотя и вязли, но все же продвигались. Хотя и продвигались, но вязли!

Вот и теперь король-демон готовился вытаскивать фургон, завязший в покрытых талой водой колеях. Прочитав нужные заклинания, Ингви сполз с седла в дорожную грязь - медленно, нащупывая опору. Положил ладони в грязных перчатках на задний борт фургона.

Ннаонна, наблюдавшая за действиями короля, крикнула вознице: "Давай!". Тот щелкнул кнутом, прикрикнул, усталые лошади переступили на месте, уперлись в склизкую кашу копытами... Ингви толкнул фургон сзади. Грязь вокруг лошадиных копыт вспенилась, надулись и с чавканьем лопнули серые пузыри... Сапоги Ингви погрузились в вязкую массу... Повозка со скрипом, хлюпаньем и треском поползла из лужи.

Король выбрался на обочину. Потопал, стряхивая грязь... Ннаонна протянула ему повод, и Ингви взобрался в седло.

Услыхала ли Гунгилла Прекрасная молитвы верующих, или решила так по иным причинам - но весна в этом году выдалась ранняя. В течение двух недель снежные одеяла, укутавшие столицу Империи, осели, прохудились, истаяли. Повсюду журчали ручьи, все пело, звенело и пробуждалось. Столица преобразилась. Улицы в центральной части вокруг Валлахала, омытые талой водой, сияли чистотой. Прохожие останавливались, подставляя лицо теплым солнечным лучам, блаженно жмурились... На окраинах, конечно, повсюду была грязь, но и беднота радовалась приходу тепла. Люди весной частенько радуются просто так, без причины - радуются тому, что пережили зиму с метелями и холодами, дотянули до теплых дней. Весной легко надеяться на лучшее...

Алекиан, приняв решение о предстоящем походе, сразу успокоился. Если прежде было заметно, каких усилий стоит юному самодержцу поддерживать равнодушную маску, то, едва энмарские послы торопливо отбыли восвояси, Алекиан преобразился. Теперь он стал медлительным, немного рассеянным, движения утратили нервную быстроту. Санелана с тревогой приглядывалась к мужу - слишком уж часто он меняет повадки. Да и император стал внимательней к супруге, не напоказ, а в самом деле. Мало-помалу и жизнь Валлахала сделалась спокойней. Установились порядки, собрался круг придворных - хорошо одетых знатных бездельников обоего пола, без которых невозможно представить себе императорский дворец. Сперва, напуганные суровыми мерами Алекиана, царедворцы разъехались по своим поместьям и, сидя в глуши, жадно ловили новости, исходящие из столицы. Постепенно они вновь потянулись ко двору. Зимняя тоска, любопытство, надежды занять при заново формируемом дворе более высокие, чем прежде, должности - все это подталкивало в путь. Кто привык жить при дворе, в центре Империи, кто привык ощущать сопричастность дыханию Мира, тому нелегко обходиться без привычного наркотика. Многие поместья к югу и востоку от столицы были разорены прошлогодними войнами, жить там стало тяжко и неуютно. На западе тоже стало страшновато - сантлакскую границу стерегли, но слухи о бандах мародеров не стихали... а на севере - беженцы из Анновра. Рассказы о жесткости и коварстве нелюдей заставляли забыть о страхе перед суровым императором. Выходило, что в столице сытней и безопасней.

Явившись в Валлахал, господа нашли, что слухи о безумии и жестокости Алекиана оказались сильно преувеличены. Его величество выглядел скорее замкнутым, чем сердитым, а с императрицей бывал по-настоящему нежен.

Придворные дамы приглядывались к округлым формам ее величества - искали признаки того, что Санелана в тягости. Никаких поводов для подобных предположений не было, но дамы поопытней подмигивали: мол, мы-то видим, как они смотрят друг на друга, их величества.

Вместе с тем Коклос Полгнома так и не сумел возвратить влияния на "братца". Император глядел холодно и время от времени напоминал о предстоящем походе, куда карлику надлежит отправиться с войском.

Когда маршал некромант возвратился из столицы с принцессой Глоадой, черные маги были бесконечно удивлены. Впрочем, сам мистик был удивлен не меньше, чем сподвижники. Спроси его кто, маршал не сумел бы толком объяснить, что с ним происходит. Чародей забросил дела, и месяц они с Глоадой не вылезали из постели. Им было хорошо и спокойно - никогда прежде некромант не ощущал подобного спокойствия. За окнами завывали метели, серые хлопья вертелись в безумной пляске, иногда казалось, что крепость содрогается под напором пурги... но в камине жарко пылало пламя, и - Глоада, жаркая, сухая, тощая. Она гладила тонкими пальцами пласты мышц на широченной груди чародея и удивлялась:

- Твердый... Почему ты такой твердый?

- Я воин... Ты никогда прежде не обнимала мужчин?

- Мне не встречались до сих пор настоящие мужчины.

- Я первый?

На следующий день после приезда короля начали собираться местные старшины - наиболее авторитетные главы семейств, пользующиеся в сообществе мокрогорских крестьян уважением и доверием. Кто жил неподалеку - приходили пешком, кто издалека - приезжали на повозках. Каждый приносил и привозил выпивку и еду. Таковы были местные представления о гостеприимстве - хозяева совместно принимали важную персону. Ингви не удивлялся, все это он видел в прошлом году.

В здешнем краю было немногим больше двухсот хозяйств, некоторые стали центрами деревенек - там, где размер долины позволял родне селиться вместе. Где пахотной земли оказывалось недостаточно, вошедшие в возраст женатые сыновья уходили на новое место и ставили собственное хозяйство. Новым поселенцам помогали сообща - обустраивали подворье, раскорчевывали поля.

Теоретически короне было выгодно расселение - это увеличивало число податных единиц; фермеры, соответственно, старались держаться кучно. Тем не менее, в горных долинах было тесновато, и время от времени возникали новые хозяйства. По мере того, как множились фермерские поселения, граница королевства продвигалась на юго-запад - в Мокрые горы. Свободной земли в долинах хватало, на склонах, обильно орошенных дождями, лежали тучные пастбища, а по ту сторону гор не было ничего. Во всяком случае, в Альде не было известно о каких-либо людях, живущих между Мокрыми горами и морем. На карте Ингви, сшитой из клочков, была обозначена безымянная река, устье которой обратилось в большой залив, изобилующий островами - и ничего более. Так что никакой беды со стороны моря фермеры не ждали и постепенно осваивали долины все дальше к югу. Каждый шаг колонизации - новое подворье, новые подати в пользу альдийской короны.

По большому счету для казны было не слишком существенно - чуть больше или чуть меньше зерна и шерсти поступает из Мокрых гор, все равно мало. Но в глазах местных их оброк был важнейшей вещью в Мире. Посему каждый вновь прибывший считал своим долгом похвалиться перед его величеством, что он оброк внес сполна и только первосортными продуктами. Ингви терпеливо выслушивал, кивал, милостиво одобрял... и интересовался новыми людьми. К его удивлению, рассказы старейшин оказывались скудными и маловразумительными.

Ну, заявились такие вот посреди зимы. Дикие совсем, в шкурах облезлых, тощие да голодные. И вороватые, помилуй Гилфинг, так и тянут, что плохо лежит. Самую ерундовую дребедень без присмотра не оставь, если эти дикие рядом крутятся - стянут, оглянуться не успеешь. Вот какие! Но, правда, не страшные и очень пугливые. Открыто никакого зла не чинят.

Беседа с Гиптисом разочаровала Полгнома. Чародей не поведал ровным счетом ничего интересного о загадочных способностях Когера. Коклос был изобретателен и настойчив, намекал, что желает заключить с магом секретный договор, грозил, что предаст огласке делишки Изумрудов - от мелких шалостей учеников чародея до секрета ошейника короля Метриена. Не подействовало. Колдун то ли не желал делиться тайнами, то ли в самом деле не знал. Из этой братии не выжмешь признания, что они чего-то не знают...

В общем, беседа почти ничего не дала карлику. Разве что показала: Гиптис Изумруд тоже не в восторге от власти, которой нынешний император наделил святош... Под конец Гиптис заявил, что ему нужно работать и решительно поднялся - дал понять, что разговор окончен. Делать нечего, Полгнома был вынужден удалиться. Напоследок Изумруд похлопал карлика по плечу и заявил, что благородный господин Полгнома всегда может рассчитывать на помощь придворного мага. Пусть только позовет, если что.

Покинув жилище Изумрудов, он побрел по пустому коридору, бормоча себе под нос:

- Итак, что же у нас получается? Если этот придурок не маг, то, стало быть, его в самом деле вдохновляет Гилфинг Светлый. Если он маг, то почему мастер Гиптис не признает этого? Боится? Почему?

Коклос выглянул из-за угла - никого. Тогда карлик двинулся дальше, рассуждая:

У моря весна наступает раньше. Все чаще оттепели, все чаще влажный соленый ветер несет не снег, а дождь, и вот уже лед у берега становится слабым, крошится и трескается. Сугробы проседают, растекаются влагой, а с утра слышно веселое треньканье капели, а не сумрачный вой ветра и не шорох колючих снежинок. Сосульки растут, яркий свет играет на них, повсюду солнечные зайчики и брызги.

И нищие попрошайки - те, кому посчастливилось пережить зиму - уже тянут заунывные жалобы на каждом углу. Кривят щербатые рты и улыбаются, подставляя бледные лица теплым лучам... Под стенами зданий и между сырых камней мостовой пробивается свеженькая зеленая травка, непривычно чистенькая среди грязи и мусора, проступившего, когда сошел снег.

Дороги растекаются вязкой кашей, новости не приходят, а цены на рыбу и овощи непрерывно растут, потому что запас товаров на складах городских торговцев иссяк, а подвоза нет.

Рыбаки вытаскивают из кладовых старые сети, перебирают узловатыми пальцами, отыскивая, нет ли где прорехи или не сгнила ли за зиму нить. Руки суетливо ощупывают ячейку за ячейкой, скользят по грубым нитям, а в глазах плещется море. Люди не смотрят на сеть, руки сами выполняют привычную работу, взгляд рыбаков устремлен в завтрашний день, в теплые зеленые волны.

В порту начинается возня, по палубам расхаживают моряки, гладят облупленную краску надстроек, потом спускаются в трюм, черпают густую черную жидкость, подают наверх, матросы палубной команды принимают ведра и опорожняют их за борт - в вонючие воды гавани, где плавает всевозможный сор вперемежку с грязным льдом.

На севере весна наступила внезапно - и как-то сразу. Солнце, раскаленное, будто уже пришла середина лета, заливало Мир щедрым теплом, снега за считанные дни обратились в бурные ручьи, бегущие на север - к Великой реке. В ярко-синих небесах проплывали редкие облачка - белые, пушистые. Кроме облаков да весенних цветов не осталось больше белой краски в Мире, все сияло, бурлило и неслось... Из-под прошлогодней палой листвы проклюнулась свежая зеленая травка, потянулась к жаркому солнцу.

Воители Белого Круга сперва радовались нежданному теплу, потом стало известно - южнее, куда весна обычно приходит раньше, и по сию пору лежит снег. "Эльфийские проделки", - ворчали солдаты постарше. Но, как бы там ни было, посланная матерью Гунгиллой ранняя весна благоприятствовала тому, чтоб скорей исполнить долг и обрушиться на нелюдей.

Смиренный брат Эстервен отправил в столицу доклад - если погода не изменится, через неделю земля просохнет настолько, что станет выдерживать тяжелую кавалерию, а дороги станут проходимы для обозных телег. Можно будет начать войну.

Гонец увез послание архиепископу, а главнокомандующий с тревогой разглядывал весений пейзаж с крепостных стен. Великий час вот-вот пробьет... если не изменится погода. И погода не менялась, широкие колючие полосы, громоздящиеся на горизонте к северу от крепости Фраг - выращенные нелюдями молодые леса - нарядились в зеленые пушистые одеяния; холмы и долины покрылись травой. Все зеленело, цвело и поднималось. Пока что почва была напитана влагой, так что даже учения кавалерии пришлось отменить, а дозоры, которые ежедневно объезжали окрестности, возвращались, покрытые засохшей грязью. Но уже скоро, скоро...

Эстервен ждал новостей из столицы, тем временем его воины получали новое снаряжение, возвращали на склады теплую одежду - и готовили оружие. Простым воинам легче, им не надо тревожиться и принимать рискованное решение, за них думают отцы-командиры...

После убийства и суда Вейвер сразу успокоился. Постороннему наблюдателю могло бы показаться, что все вернулось на круги своя, порядок восстановлен, и жизнь течет в соответствии с тем давним укладом, который создавался веками. Но нет, город так и не смог обрести душевного покоя - если, конечно, можно говорить о такой вещи, как душа города. Но если об этой душе говорить можно, то следует сказать так: в ней поселились сомнения.

Гедор по-прежнему жил в "Золотой бочке", он вошел в долю с хозяином скобяной лавки, и, в качестве совладельца, стал время от времени появляться за прилавком. В городе Гедора уважали, но взгляда неподвижных черных глаз боялись. Объяснить природу страха не смог бы никто, однако встречаться с ним взглядом избегали все, как один, вейверцы. Даже новый начальник стражи Гертель, юноша уравновешенный и рассудительный, старательно отводил глаза, если доводилось беседовать с Гедором - например, когда покупал новый замок для здания, где жили люди сэра ок-Дрейса. Сам-то сеньор так и не появился в городе, недосуг было, а потом и распутица пришла.

Господин ок-Дрейс, рассказывали, вооружает людей к походу. Не в набег собрался, а готовится к настоящему военному походу. Пока держался санный путь, в город еще дважды приезжал сенешаль, приобретал кольчуги, наручи, шлемы, наконечники стрел. Приобретал - это значит не покупал, а забирал в счет будущего оброка, оставлял взамен исписанные полоски пергамента с печатью. Появлялись в Вейвере вассалы других рыцарей, чьи замки находились неподалеку, тоже интересовались оружием. Эти, однако, увозили куда меньше железа, так как им приходилось платить наличными.

Говорили, что окрестные господа прекратили междоусобицы, и поклялись не заводить новых ссор, покуда не возвратится к ним господин их, король Метриен I. И, хотя всем известно, насколько надежны клятвы сеньоров, никто не слышал, чтобы зимой случилось хотя бы одно столкновение в округе. Выходило, в самом деле господа блюдут перемирие и готовятся летом либо освободить Метриена, либо ехать в Энгру на турнир - выбирать нового короля.

Пока господа строили планы на лето, жизнь в Вейвере шла своим чередом. Но появилась в городе некая нервозность, все чаще стали происходить странные случаи, ссоры между горожанами, конфликты с приезжими. Обычно споры разрешались по-старому - существовали советы общин, цеховые старшины... в конце концов, и стража во главе с Гертелем, хотя к последним избегали обращаться. Время от времени кое-кто из горожан спрашивал совета у Гедора - и, удивительное, дело, после вмешательства нового земляка все решалось как нельзя лучше! Куда там туповатым старшинам, вот мастер Гедор умел вникнуть, терпеливо выслушать, разобраться в мелочах.

Распрощавшись с Токитом, Хромой отправился в Большой дом - разыскивать Эрствина. На первом этаже в широком холле перед входом царила суета. Солдаты, писари, пожилые синдики из городского Совета - все куда-то спешили, кого-то разыскивали, громко разговаривали и всячески старались показать собственную важность.

Граф нашелся тут же - он, приподнимаясь на носки, чтоб не глядеть на собеседника снизу вверх, орал срывающимся голосом на Гойделя:

- Ок-Ренг, мне неважно, что ты знаешь, а чего нет! Разыщи этих монахов немедленно! И где, Гангмар возьми, капитаны галер? Почему за ними до сих пор не послали?

- Но, ваша светлость... я...

- Да, ты! Ты! Почему ничего не готово? Почему я должен о каждой мелочи напоминать?

Кавалеристам было скучно. Солнце поднималось все выше, в доспехах становилось жарковато, хорошо еще под белыми плащами латы не так быстро накалялись. Впереди бригады лесорубов прокладывали дорогу армии Белого Круга, они хотя бы исполняли полезную работу. А конные братья оставались в строю без движения. Равно как и лучники, выстроившиеся между кавалерией и кромкой леса.

Велитиан задумался, его не волновало вынужденное безделье. Он находился во втором ряду, позади брата Лайсена, возглавлявшего их клин - двенадцать воинов в тяжелом вооружении и шестьдесят конных латников в хауберках, в шлемах с бармицами. Блестят наконечники копий над широкими белыми плащами.

- И чего здесь торчим... - подал голос Кенгель. - Ведь ясно же, никаких эльфов поблизости нет. Их с зимы не видели у крепости.

- Может, они все уже за Великой? Сбежали давно? - поддержал кто-то из его приятелей.

- Хватит болтать! - обернулся брат Лайсен. Он, как старший, счел нужным вмешаться и прервать суетный разговор. - Велено стоять, значит, стоим и помалкиваем.