вот я снова брожу по набережной Темзы, сижу на «галерее прессы» под сводами парламента, перелистываю страницы журналов и книг в библиотеке Британского музея. Тридцать лет прошло с тех пор, как впервые побывал здесь с журналистским блокнотом. Все так же у почерневших от времени каменных ворот застыли верхом на конях гвардейцы в сверкающих доспехах и касках с плюмажами, все так же зелен газон и дремучи кроны старых дубов в Гайд-парке, все так же одиноко высится над Темзой «Игла Клеопатры» — каменный обелиск, вывезенный британскими завоевателями из Египта. Кругом все то, что я видел здесь тридцать лет назад, да и потом, когда возвращался сюда в сороковых и пятидесятых годах… То и не то.

В первый раз я плыл в Англию на пароходе из Ленинграда, и это путешествие заняло что-то около пяти дней: прямого воздушного сообщения между Москвой и Лондоном не было и в помине; лететь или ехать по железной дороге надо было с несколькими пересадками, которых хотелось избежать. Теперь я сел в Шереметьеве в самолет и очутился в британской столице через четыре часа. До Лондона стало рукой подать. Я мог купить на улице Горького в магазине «Мороженое» внушительных размеров торт и отвезти его лондонскому приятелю, поклоннику советского мороженого: торт не успел растаять.

Просто удивительно, что Англией до недавнего времени правили люди, которые называли себя консерваторами, то есть приверженцами старины. Можно, конечно, отдавать девятнадцатому веку предпочтение перед двадцатым, но стоит ли пытаться его вернуть? Все равно это неосуществимо. У бывшего премьер-министра Макмиллана вырвался в палате общин, как говорится, крик души: «Великие державы Старого Света, которые в различные периоды своей истории занимали единственные в своем роде или господствующие позиции, иногда тоскуют о прошлом». Но тоска тоскою, а все вокруг меняется неумолимо, и только некоторые внешние приметы — газоны, деревья, латы к плюмажи конных гвардейцев — остаются неизменными.

Тридцать лет назад владения британской короны состояли из добрых шести десятков доминионов, колоний, протекторатов: в Лондоне любили повторять, что над Британской империей никогда не заходит солнце. Она занимала примерно четвертую часть земной суши, а ее население составляло четверть всего населения мира. Британский лев еще пытался отстаивать «единственные в своем роде позиции», которые принадлежали ему в прошлом столетии.

ак-то раз в холле гостиницы я поневоле подслушал разговор двух пожилых дам, попивавших чай за соседним столиком. Одна из них только что отложила вечернюю газету и рассказывала собеседнице подробности зверского убийства, заслужившего почетное место на первой странице. Вторая охала и негодовала.

— Убийца изрезал труп на куски…

— О! Какой ужас!

—.

..отделил голову от туловища…

ы колесим по улицам Лондона. За рулем машины — директор Архитектурной ассоциации Эдвард Картер, автор интересной книги «Будущее Лондона». Эдвард Картер влюблен в свой неповторимый и — при всех его противоречиях — прекрасный город. Он предложил показать мне новый участок жилых домов Рогемптои, построенный муниципальными властями на юго-западе английской столицы.

По пути мы пересекаем центральную часть города. Едем по невероятно узким улицам, подолгу стоим на одном перекрестке, на другом, попадаем в «пробку»… Эдвард Картер мрачнеет.

— Эти улицы были проложены несколько веков назад, когда автомобиля не было и в помине, — говорит он, посасывая трубку. — Представьте себе: они сохранились почти такими же, какими были вначале… Надо, не теряя времени, браться за омоложение нашего старого города. Нельзя больше откладывать. Нашим архитекторам такая задача по силам. Либо мы перестроим Лондон, либо станем свидетелями его загнивания. Таков выбор.

…И вот мы в Рогемптоне. Да, директор Архитектурной ассоциации прав: лондонские архитекторы показали здесь, что они способны на многое. Десятиэтажные многоквартирные дома производят впечатление легкости и изящества. Рядом в зеленой рамке маленьких садиков одноэтажные домики для престарелых. В центре жилого массива — универмаг, лавки, библиотека. Много воздуха, света.

— Сколько тут жителей? — спрашиваю я.

еселая зеленая Англия"… Так исстари воспевали свою страну английские поэты. И в самом деле, нигде, вероятно, не встретишь такой нежной, ласкающей глаз зелени, как в английской деревне. Но английский ландшафт — это не только зеленые луга с редкими купами ясеней и вязов.

Красные скалы Девоншира и суровые фьорды Шотландии, фруктовые сады Кента в пышном весеннем убранстве, величественный и строгий горный массив Северного Уэльса, пальмы и клубничные плантации острова Уайт, старые парки, где бродят олени с ветвистыми рогами, Шервудский лес, свидетель лихих подвигов Робина Гуда и его отчаянной ватаги, тоскливые, поросшие вереском болота Дартмура, стремительные и прозрачные северные речки, где бьет хвостом форель, — все это Британия. Многоликий британский ландшафт к тому же удивительно переменчив: его расцветка меняется в зависимости от солнечных лучей, от набегающих туч; этот ландшафт словно дышит.

Живые изгороди окаймляют дороги и земельные участки; с самолета кажется, что внизу разостлан лоскутный ковер, прошитый на скорую руку зеленым швом. У дороги то и дело попадаются одинокие старые деревья и большие валуны, — с ними связано множество старинных легенд. Посреди поля растет могучий дуб, это самое английское из всех деревьев; «сердце из дуба», — говорят англичане о мужественном, надежном человеке.

Везде и повсюду — следы ушедших поколений. Заброшенная шахта. Скелет ветряной мельницы. Поросшая плющом часовня. Развалины средневекового монастыря с полуразрушенной готической аркадой. Руины замка, окруженного высохшим рвом. Римская стена — стена Адриана, некогда построенная завоевателями для защиты от вольнолюбивых и воинственных племен шотландского нагорья, — она тянется через всю Англию с востока на запад. Римские дороги пересекают страну во всех направлениях, — когда-то они имели стратегическое значение; ими пользуются еще и сегодня: римляне были отличными дорожными мастерами. Из глубины веков пришел в наши дни хоровод гигантских каменных глыб, сомкнувшийся в правильный круг, — остатки загадочной религии, которую исповедовали люди, обитавшие на этой земле тысячелетия назад.

огда в ясную погоду стоишь на набережной французского города Кале, можно различить невооруженным глазом меловые скалы Дувра на противоположной, английской стороне пролива. Вид этих сверкающих на солнце меловых скал побудил римских завоевателей окрестить Британию «Альбионом» (от слова «альбус» — белый). Название «Альбион» вошло в мировую литературу.

писал поэт Батюшков.