Макс Гольф прочитал в городской русской газете, подобранной в прачечной, что его счастливый день - воскресенье. В воскресенье в пять часов утра он неожиданно проснулся с криком "Мама-мамочка!" и сел на диване, громко дыша и сжимая в руках бешеный будильник сердца. Через две с четвертью минуты Макс с благодарностью понял, что счастье уже началось. Он выжил, это было "А". "Б" заключалось в том, что ему удалось выпутаться из вязкого ночного кошмара. Правый глаз распух и с трудом открывался. Макс нашарил выключатель. Умывание холодной водой немного остудило комариный укус, но зато начисто отшибло сон. Ворочаясь на жестком неразложенном диване, он стал припоминать приснившееся.

Все началось с того, что Макс пытался поймать попутку и неожиданно для себя поймал поезд. Люди встретили его появление усталыми бараньими взглядами; в их отсутствующих позах, укачанных и согбенных, читалась многочасовая, а может, даже и многодневная усталость. Макс даже наклонился, чтобы проверить, не стоят ли под сиденьями чемоданы. Чем больше он наклонялся, тем плотнее пассажиры сдвигали ноги, словно старались загородить что-то позади. Испугавшись чего-то, он бросился к двери и стал, как мотылек, колотиться в ее створчатое стекло.

А за окнами в это время проносилось что-то страшное, в чем угадывался его родной Питер, но такой, словно на него свалилась ядерная бомба. "Я старею, меня мучат кошмары", - пожаловался Макс Гольф темноте в комнате.

Сон был настолько гадкий, что по сравнению с ним бессонница показалась счастьем. Макс чувствовал, что снова лежит на своем диване в скворечнике на четырнадцатом этаже. За окном невдалеке шумит океан. Сон накатывал и снова откатывал. Начинали петь птицы. Макс поднялся и, все еще не решаясь зажечь торшер, чтобы не разбудить царящий в комнате кавардак, натянул в полутьме брюки и старую шерстяную кофту. Пока он чистил зубы, тьма окончательно осела вместе с клочьями тумана.

Так начинался еще один воскресный сентябрьский день.