Книга рассказывает о князе Владимире Всеволодовиче Мономахе — одном из наиболее ярких правителей в истории России. Временем его княжения (1113—1125) по существу завершается эпоха Киевской Руси, и именно ему пришлось вырабатывать те принципы, которые легли в основу нового политического устройства страны. На основе скрупулёзного разбора всех сохранившихся источников автор воссоздаёт яркий портрет князя Владимира Всеволодовича — выдающегося государственного деятеля, полководца, писателя, мыслителя, человека. Значительное внимание уделено в книге собственным сочинениям князя, прежде всего его «Поучению», а также происхождению и развитию знаменитой легенды о «шапке Мономаха» и других регалиях царской власти, унаследованных князем от византийских императоров.
Великий князь Владимир Мономах
«Добрый страдалец за Русскую землю»
Слово «страдалец» в древнерусском языке многозначно. «Страдать» — это не только подвергаться страданиям, но ещё и трудиться (ср. сохранившееся и в современном русском языке слово «страда»), с усилием добиваться чего-либо. Именно таким «добрым страдальцем» — прежде всего работником, тружеником — выступает Владимир Мономах на страницах русской истории: он «много пота утёр за землю Русскую», по выражению другого летописца. И он же —
«братолюбец и нищелюбец»,
ратующий (в исконном смысле этого слова, то есть прежде всего на поле брани) за всю Русь и не забывающий в своих княжеских трудах и о простых людях. Из семидесяти двух лет своей жизни (1053―1125) он лишь двенадцать (с 1113-го) княжил в Киеве, то есть формально занимал первенствующее положение среди русских князей. Сроком своего киевского княжения Владимир уступает и отцу Всеволоду Ярославичу, и двоюродному брату Святополку Изяславичу, и многим другим князьям XI—XII веков. Но именно он остался в памяти как идеальный князь, подлинный защитник Русской земли. Не случайно и то, что его имя до наших дней является символом великокняжеской власти, да и вообще любой власти, сопряжённой с грузом ответственности, с тяжестью принятия решения, затрагивающего судьбы тысяч или даже миллионов людей (ибо «шапка Мономаха» одинаково тяжела для любого правителя).
Князь Владимир Мономах, несомненно, принадлежит к числу наиболее значительных фигур русского Средневековья. Его княжением (или, вернее, княжением его старшего сына Мстислава, во всём продолжившего политику отца) завершается эпоха Киевской Руси и начинается новый этап русской истории, получивший название удельного периода, или, в советской историографии, периода феодальной раздробленности. Именно Мономаху — причём ещё даже до восшествия на «златой» киевский стол — пришлось вырабатывать те принципы, которые легли в основу нового политического устройства Руси. В условиях ломки старого порядка, основанного на едином владении Русской землёй всего княжеского рода (так называемого «родового сюзеренитета»), князю Владимиру Всеволодовичу удалось найти пути сохранения политического и духовного единства Руси. И не его вина была в том, что потомки не сумели в полной мере воспринять его политическое наследство и продолжить намеченный им курс.
С именем Владимира Мономаха связана и выдающаяся победа над половцами, прекращение губительных половецких нашествий, обескровивших Русь к концу XI века. Ему удалось — причём с колоссальным трудом, преодолевая сопротивление не только половцев, но и других русских князей, — перенести военные действия вглубь Половецкого поля и тем самым создать благоприятные условия для поступательного развития русских княжеств в XII — первой трети XIII века. И, опять-таки, не его вина в том, что при его потомках половецкие набеги на Русь возобновятся, причём уже русские князья в борьбе друг с другом будут наводить половецкие рати на соседние княжества, подвергая их — а иной раз и свои собственные земли — жестокому разграблению.
Но Владимир Мономах вошёл в русскую историю не только как государственный деятель и полководец. Он ещё и автор знаменитого «Поучения» — выдающегося памятника древнерусской литературы и общественной мысли. В том же единственном списке, что и «Поучение», сохранилось письмо, отправленное им своему врагу, князю Олегу Черниговскому, и пронизанное удивительным чувством христианского всепрощения, столь не свойственным политикам любых эпох. Сохранились также послания самому Владимиру Мономаху его образованных современников, иерархов Русской церкви. Писатель, мыслитель, человек высочайшего нравственного долга, поистине
Хроника
семидесяти двух лет жизни
великого князя
Владимира Всеволодовича Мономаха
Год 1053
Киев или Переяславль-Южный
Владимир был первенцем переяславского князя Всеволода Ярославича, четвёртого сына великого киевского князя Ярослава Мудрого. При крещении он получил ещё одно имя — Василий. (В течение нескольких веков русские князья носили, как правило, по два имени: одно княжеское, употреблявшееся в обычной жизни, а другое крестильное, используемое преимущественно в церкви.) По словам самого Мономаха, оба имени были даны ему дедом, князем Ярославом Мудрым, — очевидно, в память о прадеде, князе Владимире Святом, Крестителе Руси, звавшемся в крещении Василием. Возможно, престарелый Ярослав даже приезжал в Переяславль, чтобы лично присутствовать при крещении внука и поздравить невестку, мать Владимира, хотя более вероятно, что Владимир появился на свет в Киеве, где подолгу жил его отец. Во всяком случае, впоследствии, на склоне лет, князь Владимир Всеволодович начнёт своё знаменитое «Поучение» с таких исполненных гордости слов:
Его появление на свет стало событием, выходящим за рамки одной только русской истории. Отец Владимира, переяславский князь Всеволод Ярославич, получил в жёны не просто одну из иностранных принцесс, но византийскую царевну, дочь правящего в Византии императора Константина IX Мономаха (1042—1055). Родовое имя последнего — а в переводе с греческого оно значит: «Единоборец» — перешло к русскому князю. Так Владимир оказался внуком сразу двух могущественных правителей — Руси и Византии. Позднее киевский митрополит грек Никифор напишет, обращаясь к Владимиру — тогда уже киевскому князю — и имея в виду его необычное происхождение:
Брак Всеволода Ярославича положил конец русско-византийской войне 1043 года. Когда он был заключён, в точности неизвестно (во всяком случае, не ранее 1046 года), как неизвестно и имя супруги русского князя. Чаще всего полагают, что мать Мономаха звали Марией; об этом свидетельствует известная в двух экземплярах печать с греческой надписью:
«Печать Марии Мо[но]махос (?), благороднейшей архонтиссы»
и изображением святого апостола Андрея Первозванного (небесного покровителя князя Всеволода Ярославича, звавшегося в крещении Андреем); эту печать не без оснований приписывают супруге Всеволода
Год 1066 (?)
Земля вятичей. Ростов
Во времена, о которых идёт речь, дети взрослели рано. Сам Мономах, вспоминая в «Поучении» свою жизнь, писал, что к княжеским заботам отец приставил его, когда было ему всего лишь тринадцать лет:
Даже в конце жизни этот полный опасности путь через не подчинявшуюся тогда русским князьям Вятичскую землю представлялся Мономаху настоящим подвигом. Ростов, куда он направлялся, входил в удел его отца Всеволода Ярославича. Очень может быть, что Ростов и стал первым городом, в котором началось самостоятельное княжение юного Владимира.
Однако его ростовское княжение если и имело место, то оказалось очень непродолжительным. Уже следующий поход Мономаха исследователи связывают с событиями не просто значимыми, а в какой-то степени переломными для русской истории второй половины XI века. И так будет до последних минут жизни князя Владимира Всеволодовича: всё или почти всё, что происходило с ним, относилось к главным, магистральным событиям русской истории.
Годы 1068―1069
Смоленск. Владимир-Волынский. Берестье. Переяславль. Сутейск
Этот рассказ Мономаха требует подробного комментария. Тем более что сохранившиеся летописи ничего не сообщают о сыне Всеволода в те годы и даже вообще не упоминают его имя, так что реконструировать его участие в событиях мы можем только предположительно, на основании его собственного рассказа в «Поучении».
Летом 1068 года Русь подверглась первому по-настоящему крупному нашествию половцев. В битве на реке Альте, недалеко от Переяславля, соединённые силы трёх князей Ярославичей потерпели сокрушительное поражение, причиной которого, как можно догадываться, стали несогласованные действия братьев. Изяслав и Всеволод с остатками войска бежали в Киев; Святослав же со своей дружиной отступил к Чернигову и позднее сумел нанести половцам поражение. Вполне вероятно, что и четырнадцати- или пятнадцатилетний Владимир вместе со своим отцом участвовал в битве на Альте и так же, как и тот, вынужден был укрыться в Киеве. Однако 15 сентября в Киеве вспыхнуло восстание, направленное против князя Изяслава Ярославича. Изяслав и Всеволод спешно покинули город, а киевляне возвели на престол полоцкого князя Всеслава Брячиславича, годом ранее вероломно захваченного в плен теми же Ярославичами и содержавшегося в киевской темнице. Изяслав бежал в Польшу к своему шурину польскому князю Болеславу II Смелому (1058—1079, король с 1076); о судьбе же Всеволода и тем более о судьбе его сына летопись умалчивает. Однако едва ли не эти события имел в виду сам Владимир, вспоминая в «Поучении» о поездке к Смоленску с киевским боярином Ставком Гордятичем, который затем
«отьиде к Берестию со Изяславомь».
Надо полагать, что в Берестье (нынешний Брест, в Белоруссии) Изяслав оказался по пути в Польшу; Владимир же по его повелению должен был поехать в Смоленск. Но и здесь он задержался ненадолго. Зимой 1068/69 года (датировка предположительная) Мономах переходит на княжение во Владимир-Волынский, а затем по поручению отца и дяди отправляется в сожжённую (поляками? или теми же отцом и дядей?) Берестейскую крепость.
В следующем, 1069 году Изяслав с польским войском во главе с самим Болеславом двинулся к Киеву. Возникла реальная угроза разграбления столицы Руси, тем более что занявший киевский престол князь Всеслав при известии о приближении поляков и Изяслава бросил киевлян и бежал в Полоцк. И вновь мы видим Владимира в гуще событий. По просьбе киевлян Святослав и Всеволод обращаются к старшему брату с требованием не «водить» «ляхов» на Киев:
Год 1073
Туров. Киев
Трещина в отношениях между братьями оказалась слишком глубокой. В марте 1073 года Святослав и Всеволод изгнали старшего брата из Киева, и Изяслав во второй раз вынужден был покинуть Русь и отправиться в Польшу. По словам автора «Повести временных лет», Святослав, бывший инициатором княжеской
«которы»
(распри), обманом
«прельстил»
Всеволода, наговорив ему на брата, будто тот
«сватится»
со своим бывшим врагом Всеславом Полоцким, желая отобрать у них волости. Так это было или нет, сказать трудно. Известно лишь, что повторное изгнание Изяслава повлекло за собой перераспределение княжеских уделов. По-видимому, именно тогда Владимир (чьё имя в летописи по-прежнему не упоминается) получил в княжение Туров — важный город на западе Русского государства, ранее принадлежавший Изяславу. Этот город неоднократно упоминается в его «Поучении» как место его постоянного пребывания
(45. Стб. 247).
В том же 1073 году Владимир вместе с отцом и дядей присутствовал в Киеве на торжественной церемонии закладки Успенской церкви Печерского монастыря. Это было первое крупное церковно-политическое событие в жизни Русского государства, которое проходило в отсутствие Изяслава. Из Жития преподобного Феодосия, игумена и одного из основателей Печерского монастыря, мы знаем, что поначалу Феодосий решительно осудил изгнание киевского князя и выступил с резким обличением Святослава, занявшего киевский престол. Вскоре, однако, между князем и игуменом произошло примирение, сопровождавшееся дарением монастырю земли для строительства церкви. Больше того, Святослав собственными руками положил
«начаток»
копанию рвов для будущей церкви. Участие в торжествах как самого Святослава с сыновьями, так и его брата и племянника должно было свидетельствовать о признании влиятельными в Киеве церковными кругами состоявшегося переворота.
Сам Владимир, между прочим, прибыл в Киев больным. Согласно монастырскому преданию, он получил исцеление как раз во время основания Печерской церкви, когда его опоясали золотым поясом с латинского Распятия Христа, который был подарен варягом Шимоном, одним из воевод князя Всеволода Ярославича, преподобному Антонию, основателю Печерской обители. Вот что рассказывается об этом в Патерике киевского Печерского монастыря, который в этой своей части был составлен в начале XIII века печерским постриженником Симоном, епископом Владимиро-Суздальским (1214/15—1226):
Это был не единственный случай, когда Владимир искал исцеления от болезней в стенах Печерской обители. Позднее, во время своего черниговского княжения (конец 80-х — начало 90-х годов XI века), когда князь едва не умер от какого-то недуга, он вновь посылал в киевские пещеры и был исцелён снадобьем, присланным ему печерским затворником Агапитом (об этом речь впереди). Что же касается варяга Шимона, воеводы князя Всеволода Ярославича, то он вскоре принял православие (с именем Симон) и после смерти был похоронен в Печерском монастыре, а его сын Георгий стал воеводой Владимира Мономаха. Много лет спустя Мономах отправит Георгия Шимоновича в Суздальскую землю, поручив ему своего сына Юрия (будущего Долгорукого). Георгий и станет «кормильцем» (воспитателем) Юрия. Ещё позднее сам Юрий Долгорукий передаст
Год 1075
Польша. «Чешский лес»
Главной болевой точкой для Русского государства в годы киевского княжения Святослава Ярославича (1073—1076) оставалась проблема Изяслава, изгнанного из Руси, но не прекращавшего попыток вернуться на киевский престол. Не получив на этот раз никакой помощи в Польше
(«еже всё взяша ляхове у него, показавше ему путь от себе»,
— свидетельствует летописец), он перебрался в Германию, где обратился за помощью к злейшему врагу Болеслава Польского — германскому королю Генриху IV (1050—1106, император с 1084). Известно, что Генрих отправил посольство к Святославу с требованием возвратить престол брату, однако Святослав попросту откупился от него; к тому же Генрих был слишком занят собственными внутренними проблемами, прежде всего войной с саксами, чтобы оказать действенную помощь своему русскому союзнику. В отчаянии Изяслав решился на беспрецедентный в русской истории шаг: он отправил сына Ярополка в Рим к папе Григорию VII (в то время непримиримому противнику Генриха) с предложением передать «Русское королевство» под покровительство Святого престола. И действительно, Ярополк (о чём мы узнаём из послания папы Григория VII Изяславу)
«получил» «названное королевство... в качестве дара святого Петра... изъявив поименному блаженному Петру, князю апостолов
(то есть в реальности римскому папе. — А.К.),
надлежащую верность» (77. С. 113; перевод А.В. Назаренко).
Соответствующее послание было отправлено папой и польскому князю Болеславу II. В нём Григорий VII «убедительнейше» просил вернуть Изяславу всё, что было отобрано у него в Польше.
В начавшейся в Европе большой войне русские князья сделали ставки на противоположные воюющие стороны. Можно догадываться, что отказ Болеслава Польского от помощи собственному зятю объяснялся не только старыми счётами (после возвращения Изяслава в Киев в 1069 году между ними произошла ссора), но и происками Святослава Ярославича. Новый киевский князь предложил Болеславу союз и, главное, военную помощь в войне с его врагом, чешским князем Вратиславом II (1061—1092), союзником Генриха IV, — то есть как раз то, чего никак не мог дать ему лишённый реальной власти Изяслав. К 1075 году русско-польский союз был заключён. Реализовывать достигнутые договорённости предстояло двум молодым русским князьям — сыну Святослава Олегу (княжившему предположительно во Владимире на Волыни) и сыну Всеволода Владимиру Мономаху (чьё имя всего лишь во второй раз упомянуто в этой связи в летописи).
Русские войска под водительством Владимира и Олега вступили в Польшу осенью 1075 года. Если под «Чешским лесом» понимать Судетские горы, и ныне разделяющие Чехию и Польшу (менее вероятно, что речь идёт о нынешнем Чешском лесе на западе современной Чехии), то получается, что русские князья не слишком продвинулись вглубь вражеской территории. Тем не менее современные исследователи допускают, что именно военные действия русских (или, может быть, одна их угроза) стали причиной внезапного прекращения начатого Генрихом IV и Вратиславом II совместного похода против саксов и поспешного их отступления в Чехию в сентябре 1075 года
Слово Мономаха
1. «Поучение»
Поученье
Древнерусский текст
Азъ, худыи, дедомъ своимъ Ярославомъ, благословленымъ, славнымъ, нареченемь
{1}
въ крещении Василии, русьскымь именемь Володимиръ, отцемь възлюбленымь и матерью своею Мьномахы...
{2}
[215]
...и хрестьяных людии деля, колико бо сблюдъ по милости своей и по отни молитве от всех бед. Седя на санех
[216]
, помыслих в души своей и похвалих Бога, иже мя сихъ дневъ грешнаго допровади
[217]
. Да дети мои или инъ кто слышавъ сю грамотицю
[218]
, не посмеитеся, но ому же любо детии моихъ, а приметь е в сердце свое и не ленитися начнеть, такоже и тружатися. Первое, Бога деля и душа своея, страх имеите Божии в сердци своемь и милостыню творя неоскудну, то бо есть начатокъ всякому добру. Аще ли кому не люба грамотиця си, а не поохритаються, но тако се рекуть: на далечи пути, да на санех седя, безлепицю
[219]
си молвилъ.
Усретоша бо мя слы от братья моея на Волзе, реша: «Потъснися к нам, да выженемъ Ростиславича
[220]
и волость ихъ отъимем. Иже ли не поидеши с нами, то мы coбе будем, а ты собе»
[221]
. И рехъ: «Аще вы ся и гнева[е]те, не могу вы я ити, ни креста переступити». И, отрядивъ я, вземъ Псалтырю, в печали разгнухъ я, и то ми ся выня
[222]
: «Вскую печалуеши, душе, вскую смущавши мя?»
(ср. Пс. 41, 6),
и прочая. И потомь собрах словца си любая, и складохъ по ряду, и написах; аще вы последняя не люба, а передняя приимаите
[223]
.
«Вскую печална еси, душе моя, вскую смущаеши мя? Упова
{3}
на Бога, яко исповемся ему»
(ср. Пс. 41, 6. 12; 42, 5).
«Не ревнуи лукавнующимъ, ни завиди творящимъ безаконье, зане лукавнующии потребятся, терпящии же Господа, ти обладають землею. И еще мало, и не будеть грешника; взищеть места своего и не обрящеть. Кротции же наследять землю, насладяться на множьстве мира. Назираеть грешный праведнаго и поскрегчеть на нь зубы своими: Господь же посмеется ему и прозрить, яко придеть день его. Оружья извлекоша грешьници, напряже лукъ свои истреляти нища и убога, заклати правыя сердцемь: оружье ихъ внидеть в сердця ихъ, и луци ихъ скрушатся. Луче есть праведнику малое, паче богатства грешных многа. Яко мышца грешных скрушится, утвержаеть же праведныя Господь. Яко се грешници погыбнут, праведныя же милуя и даеть
Якоже бо Василии
Поучение
Перевод
Я, худый, дедом своим Ярославом, благословленным, славным, нареченный в крещении Василием, русским именем Владимир, отцом возлюбленным и матерью своею — Мономахи...
[340]
...и христианских ради людей, ибо сколько соблюл их по милости своей и по отчей молитве от всех бед. Сидя на санях
[341]
, помыслил в душе своей и похвалил Бога, который меня, грешного, до этих дней сохранил
[342]
. Дети мои или иной кто, слушая эту грамотку
[343]
, не посмейтесь, но кому из детей моих она будет люба, пусть примет её в сердце своё и не лениться будет, но трудиться. Прежде всего, Бога ради и души своей, страх Божий имейте в сердце своём и милостыню творите неоскудевающую, ибо это — начало всякому добру. Если же кому не люба грамотка сия, то пусть не посмеются, но так скажут: на дальнем пути, да на санях сидя, безлепицу
[344]
молвил.
Ибо встретили меня послы от братии моей на Волге и сказали: «Присоединись к нам: выгоним Ростиславичей
[345]
и волости их отнимем. Если же не пойдёшь с нами, то мы сами по себе будем, а ты сам по себе»
[346]
. И сказал я: «Хотя и гневаетесь вы, не могу ни с вами идти, ни креста преступить». И, отпустив их, взял Псалтирь, в печали разогнул её, и вот что открылось мне
[347]
: «Что печалишься, душа, что смущаешь меня?»
(ср. Пс. 41, 6),
и прочее. И потом собрал я эти полюбившиеся мне словеса, и расположил их по порядку, и написал: если вам последние не любы, то первые примите
[348]
.
«Что печальна ты, душа моя, что смущаешь меня? Уповай на Бога, ибо верю в Него»
(ср. Пс. 41, 6. 12; 42, 5).
«Не ревнуй злодеям, не завидуй делающим беззаконие, ибо делающие зло истребятся, уповающие же на Господа наследуют землю. Ещё немного, и не станет нечестивого; будет искать он место своё и не найдёт. А кроткие наследуют землю и насладятся множеством мира. Нечестивый злоумышляет против праведника и скрежещет на него зубами своими: Господь же посмевается над ним и видит, что придёт день его. Нечестивые извлекают оружие, натягивают лук свой, чтобы истребить нищего и убогого, чтобы пронзить правых сердцем: оружие их войдёт в сердца их, и луки их сокрушатся. Малое у праведника — лучше богатства многих нечестивых, ибо мышца нечестивых сокрушится, а праведников подкрепляет Господь. И так нечестивые погибнут, праведных же милует и одаривает [Господь]
Ибо как Василий
Комментарии
«Поучение» Владимира Мономаха, вместе с его же письмом князю Олегу Святославичу и Молитвой, традиционно приписываемой ему же, но, возможно, ему не принадлежащей, дошло до нас в единственном списке, в составе Лаврентьевской летописи, переписанной в 1377 году монахом Лаврентием, где оно читается под 6604 (1096) годом. Причём очевидно, что «Поучение» попало в летопись не на своё место, поскольку оно разрывает связный текст летописной статьи, рассказывающей о происхождении половцев и других соседних с Русью народов
[465]
. К тому же дошедший до нас текст «Поучения» дефектен: в самом его начале оказались пропущены четыре с половиной строки, которые, по всей вероятности, не были разобраны Лаврентием из-за ветхости оригинала; неясности и, возможно, пропуски встречаются в тексте и в других местах. Сам Лаврентий в послесловии к переписанной им летописи сетовал на это: «...оже ся где буду описалъ, или переписалъ, или не дописалъ, чтите исправливая, Бога деля, а не клените, занеже книгы ветшаны, а умъ молодь, не дошелъ»
(45. Стб. 488).
Жанр поучений детям получил широкое распространение в средневековой христианской литературе, как западной, так и восточной. Общим образцом для авторов служили наставления сыновьям в библейских книгах — «Книге притчей Соломоновых», «Книге Премудрости Иисуса, сына Сирахова», а также послания апостола Павла к Тимофею. Как отмечал в обобщающем труде по истории древнерусской литературы В.Л. Комарович
(119. С. 290—291),
Мономах мог знать и византийские, и западноевропейские сочинения в этом жанре — приписываемое патриарху Фотию поучение сыну византийского императора Василия I, труд византийского императора Константина Багрянородного «Об управлении империей», написанный тоже в форме отцовского поучения, а возможно даже, апокрифическое поучение сыну англосаксонского короля Альфреда и англосаксонские «Faeder Larcwidas» («Отцовские поучения»), сохранившиеся в библиотеке последнего англосаксонского короля Харальда, на дочери которого Гиде был женат Мономах
[466]
Вопрос о том, когда было написано «Поучение» и каков был его первоначальный вид, решается историками по-разному. Ещё первый издатель памятника А.И. Мусин-Пушкин отмечал, что «Поучение» составлено князем в конце жизни. Поскольку последний упомянутый Мономахом поход — против владимиро-волынского князя Ярославца Святополчича — Мусин-Пушкин датировал 1118 годом, а уже в следующем году Ярославец был изгнан из Владимира, Мусин-Пушкин относил «Поучение» ко времени между 1119 и 1125 годами
Д.С. Лихачёв, вслед за В.Л. Комаровичем и И.У. Будовницем, нашёл основания точно датировать «Поучение» 1117 годом — после походов на Ярославца Святополчича и Глеба Всеславича Минского (последний поход Лихачёв датирует также 1117 годом), но до перевода Мономахова сына Мстислава из Новгорода в Белгород в том же году, так как Мстислав назван в «Поучении» «детя... старейшее новгородьское»
Другая предложенная датировка также находит основания в тексте «Поучения». Этот вопрос был обстоятельно разобран ещё в 1863 году М.П. Погодиным
2. Письмо князю Олегу Святославичу
Древнерусский текст
О, многострастныи
[470]
и печалны азъ! Много борешися сердцемь, и одолевши, душе, сердцю моему
[471]
, зане тленьне сущи. Помышляю, како стати пред Страшным судьею, каянья и смеренья не приимшим межю собою
[472]
. Молвить бо иже: «Бога люблю, а брата своего не люблю» — ложь есть
(ср. 1 Ин. 4, 20).
И пакы: «Аще не отпустите прегрешении брату, ни вам отпустить Отець вашь Небесный»
(ср. Мф. 6, 15).
Пророкъ глаголеть: «Не ревнуй лукавнующим, ни завиди творящим безаконье»
(Пс. 36, 1);
«что есть добро и красно, [еже жити]
{38}
братья вкупе!»
(Пс. 132, 1).
Но все дьяволе наученье. То бо были рати при умных дедех
{39}
наших, при добрых и при блаженых отцихъ наших. Дьяволъ бо не хоче
{40}
добра роду человечскому, сваживает
{41}
ны. Да се ти написах, зане принуди мя сынъ твои
[473]
, егоже еси хр[е]стилъ
{42}
, иже то ездить близь тобе; прислалъ ко мне мужь сво[и]
{43}
и грамоту, река: «Ладимъся и смеримся. А братцю моему судъ пришелъ
[474]
. А ве ему не будеве местника, но възложиве на Бога, а стануть си пред Богомь. А Русьскы земли не погубим»
[475]
. И азъ видех смиренье сына своего, сжалихси и Бога устрашихся, рекох: онъ въ уности своей и в безумьи сице смеряеться, на Бога укладаеть; азъ человекъ грешенъ есмь паче всех человекь. Послушахъ сына своего, написах ти грамоту: аще ю приимеши с добромь ли с поруганьемь, свое
{44}
же узрю на твоем писаньи.
Сими бо словесы варих тя переди, его же почаяхъ от тебе смереньем и покаяньем хотя от Бога ветхыхъ своихъ греховъ [оставления]
{45}
. Господь бо нашь не человекъ есть, но Богъ всей вселене
{46}
иже хощеть, в мегновеньи ока вся створити хощеть
{47}
, то сам претерпе хуленье и оплеванье и ударенье и на смерть вдася, животом владея и смертью. А мы что есмы, человеци грешни и лиси: день живи, а утро мертви, днесь в славе и въ чти, а заутра в гробе и бес памяти, ини собранье наше разделять. Зри, брате, отца наю: что взяста или чим има пороте но токмо оже еста створила души свои
{48}
.
Но да сими словесы пославше, бяше переди, брате, ко мне варити мене. Егда же убиша детя мое и твое
Тем бо путем шли деди и отци наши
Перевод
О я, исполненный многими страстями
[489]
и печальный! Много борешься, душа, с сердцем, и одолело сердце моё
[490]
, потому что тленны мы. Помышляю, как предстать пред Страшным судиёй, не покаявшимся и не примирившимся между собою
[491]
. Ибо кто говорит: «Бога люблю, а брата своего не люблю» — ложь это
(ср. 1 Ин. 4, 20).
И ещё: «Если не простите брату прегрешения его, то и вам не простит Отец ваш Небесный»
(ср. Мф. 6, 15).
Говорит пророк: «Не ревнуй злодеям, не завидуй делающим беззаконие»
(Пс. 36, 1);
«как хорошо и как приятно [жить] братьям вместе!»
(Пс. 132, 1).
Но всё наущение дьявольское. Вот ведь были рати при умных дедах наших, при добрых и блаженных отцах наших. Дьявол ведь не хочет добра роду человеческому, ссорит нас. А написал я это тебе, потому что принудил меня сын твой
[492]
, которого ты крестил, что сидит возле тебя; прислал ко мне мужа своего с грамотой, [так] говоря: «Уладимся и смиримся. А братцу моему суд [Божий] пришёл
[493]
. Так не станем мстителями за него, но положимся на Бога, когда предстанут они пред Богом. А Русской земли не погубим»
[494]
. И я, видя смирение сына своего, сжалился и, Бога устрашившись, сказал: он, молод и неразумен, так смиряется, на Бога уповает — я же человек грешен, грешнее всех людей. Послушал я сына своего, написал тебе грамоту: примешь ли её с добром или с поруганием, об этом узнаю из твоего писания.
Этими ведь словами я предупредил тебя, чего я ждал от тебя, смирением и покаянием желая от Бога [отпущения] прежних своих грехов. Ибо [и] Господь наш, не человек, но Бог всей вселенной — что захочет, во мгновение ока всё сотворит, — Сам претерпел насмешки, и плевание, и побои; и на смерть предал себя, владея жизнью и смертью. А мы что суть, люди грешные и злые: сегодня живы, а наутро мертвы; сегодня в славе и чести, а назавтра в гробу и в забвении, [и] другие собранное нами разделят. Посмотри, брат, на отцов наших: что взяли они и на что им одежды их? Но только и есть у них, что сделали душе своей.
Такими словами, брат, следовало тебе, пославши ко мне, опередить меня. Когда же убили дитя моё и твоё
Тем ведь путём шли деды и отцы наши. От Бога ему суд пришёл, а [не] от тебя. Если бы ты тогда свою волю сотворил и Муром добыл, а Ростова не занимал
Комментарии
Письмо Владимира Мономаха его двоюродному брату князю Олегу Святославичу сохранилось в единственном списке в составе комплекса сочинений («Поучение», письмо, Молитва) в Лаврентьевской летописи, где оно помещено под 1096 годом — годом войны между Владимиром и Олегом
(45. Стб. 252—255).
Летописец никак не разделил эти сочинения, поэтому остаётся неясным, на каких словах заканчивается собственно «Поучение» и с каких слов начинается письмо Мономаха Олегу; неясно также, дошёл ли до нас текст письма целиком, или какие-то части его утрачены. Принятое в современной литературе разделение двух памятников (начало письма: «О многострастныи и печалны...»), предложенное ещё первым издателем «Поучения» А.И. Мусиным-Пушкиным и обоснованное И.М. Ивакиным, является в известной степени условным. (А.Ф. Бычков и Е.Ф. Карский в изданиях Лаврентьевской летописи за начало письма принимали: «Но все дьяволе наученье...»; И.И. Срезневский: «Да се ти написах...»; Н.В. Шляков: «Что есть добро и красно...».)
Обстоятельства, при которых было написано письмо, определяются, благодаря летописи, достаточно точно. В конце лета 1096 года Олег, изгнанный в мае Владимиром Мономахом и киевским князем Святополком Изяславичем из Чернигова и потерпевший в начале июня поражение под Стародубом, начинает новую войну против Мономаха и выступает к Мурому, который незадолго до этого захватил сын Мономаха Изяслав. 6 сентября в битве у города Изяслав был убит. Олег не ограничился возвращением принадлежавшего ему Мурома, но занял Суздаль и Ростов, принадлежавшие Мономаху. Старший сын Мономаха Мстислав, княживший в Новгороде, обратился к Олегу с предложением о посредничестве в мирных переговорах, обещая не мстить за брата. Олег, однако, отказался, угрожая захватить ещё и Новгород. Мстислав двинул против Олега свои войска и вынудил его оставить Ростов и Суздаль (который Олег предварительно сжёг) и укрыться в Муроме. Мстислав вновь предложил переговоры, и на этот раз Олег ответил согласием — но, как оказалось, лживым. 21 февраля (в Фёдорову субботу Великого поста) 1097 года Мстислав получил известие о том, что Олег внезапно начал военные действия и угрожает нападением. Ему удалось наскоро собрать войска, к тому же 26 февраля к Мстиславу подошёл его младший брат Вячеслав, присланный отцом. 27 февраля в битве «на Кулачьце» Олег был разбит и бежал в Муром, затем в Рязань, откуда также вынужден был бежать. Мстислав заключил мир с муромцами и рязанцами и вновь предложил Олегу мир, который теперь был принят. На этом война с Олегом завершилась
Письмо Мономаха напрямую связано с этими событиями. Исследователи единодушны в высокой оценке этого памятника прежде всего с нравственной точки зрения. И в самом деле, Мономах прощает убийцу своего сына (при том, что погибший, вероятно, приходился крёстным сыном Олегу, то есть было совершено двойное преступление, своего рода сыноубийство!), сам кается (!) перед ним и утешает (!) его и предлагает заключить мир, забыв о прежних обидах. Как отмечает Д.С. Лихачёв, мировая история не знает «ничего похожего» на это «письмо победителя Мономаха к своему побеждённому врагу»
Война Олега с сыновьями Мономаха продолжалась ровно полгода: с начала сентября 1096 года по самый конец февраля 1097-го. По-видимому, можно поискать основания и для более точной датировки письма.
Ещё И.М. Ивакин отметил, что, судя по содержанию самого письма, оно было написано до битвы на Кулачке: во-первых, Мономах не считал войну с Олегом оконченной («али хочеши тою убити, а то ти еста», — писал он Олегу о своих сыновьях); во-вторых, ко времени написания письма два сына Мономаха «ели» «хлебъ дедень», то есть находились в своём уделе, а сам Олег сидел «в своемъ» — именно такая ситуация сложилась после того, как Олег в первый раз отступил к Мурому, а Мстислав занял Суздаль. Следовательно, делает вывод И.М. Ивакин, письмо написано в декабре 1096-го — январе 1097 года
3. Молитва
Древнерусский текст
Премудрости наставниче и смыслу давче, несмысленым казателю и нищим заступниче! Утверди в разуме мое сердце, Владыко; Ты дажь ми слово, Отче, се бо устнама моима не възбрани впити Ти: милостиве, помилуй падшаго
[509]
. Упованье мое Богъ, прибежище мое Христосъ, покровъ мои Святыи Духъ
[510]
. Надеже и покрове мои, не презри мене, благая
[511]
; Тебе бо имуще помощницю в печали и в болезни и от злых всех, и тебе славлю, Препетая! И разумеите и видите, яко «Азъ есмь Богъ, испытая[и]
{60}
сердця, и сведыи мысли, обличаяи дела, опаляяи грехы, судяи сироте и убогу и нищю»
[512]
. Всклонися, душе моя, и дела своя помысли, яже здея, пред очи свои принеси, и капля испусти слезъ своих, и повежь яве деянья и вся мысли Христу, и очистися
[513]
. Андреа
{61}
[514]
честныи, отче треблаженыи, пастуше Критьскыи, не престаи моляся за ны, чтущая тя, да избудем вси гнева, и печали, и тля, и греха, и бедъ же, чтуще память твою верно. Град Свои схрани, Девице Мати чистая, иже о Тебе верно царствуеть, да Тобою крепимся и Тобе ся надеем, побежаем вся брани, испрометает противныя и творить послушенье
[515]
. О Препетая Мати, рожьшия всех святыхъ пресвятаго Слова, приимши нынешнее послушанье, от всякия напасти заступи и грядущия мукы к Тебе вопьющих
[516]
. Молим Ти ся, раби Твои, и прекланяем си колени сердця нашего: приклони ухо Твое, чистая, и спаси ны, в скорбех погружающася присно, и сблюди от всяко[го]
{62}
плененья вражья Твои град, Богородице
[517]
. Пощади, Боже, наследья Твоего, прегрешенья наша вся презри, ныне нас имея молящих Тя, на земли рожьшая
{63}
Тя бе-семене, земную милость, изволивъ обрати[ти]ся
{64}
, Христе, в человечьство
[518]
. Пощади мя, Спасе, рожьшася
{65}
и схрань рожьшюю Тя нетленну по рожестве, и егда сядеши судити дела моя, яко безгрешенъ и милостивъ, яко Богъ и Человеколюбець. Дево Пречистая, неискусна браку, Богообрадованая, верным направленье, спаси мя погыбшаго, к Сыну си вопьющи: «Помилуи мя, Господи, помилуи; егда хощеши судити, не осуди ме[не]
{66}
въ огнь, ни обличи мене яростью си; молит Тя Дева чистая, рожшая Тя, Христе, и множество ангелъ и мученикъ зборъ»
Перевод
Премудрости наставник и податель разума, учитель неразумных и нищих заступник! Утверди в разуме моё сердце, Владыко; дай мне слово, Отче, и не возбрани устам моим взывать к Тебе: милостивый, помилуй падшего
[520]
. Упование моё — Бог, прибежище моё — Христос, покров мой — Святый Дух
[521]
. Надежда и покров мой, не презри меня, благая
[522]
, ибо Ты мне помощница в печалях, и в болезнях, и против всякого зла, и Тебя славлю, Всепетая! Разумейте и видите, что «Я есмь Бог, испытующий сердца и ведающий мысли, обличающий дела, очищающий грехи, дающий суд сироте и убогому и нищему»
[523]
. Вострепещи, душа моя, и помысли о делах, содеянных тобою, вознеси их пред очи свои, и восплачь, и поведай все дела свои и мысли Христу, и очистись
[524]
. Андрей честный, отче преблаженный, пастырь Критский, не оставь молиться за нас, почитающих тебя, да избавимся все от гнева, и печали, и тления, и греха, и бед, почитая с верою память твою
[525]
. Град Свой сохрани, Дева, Матерь чистая, который благодаря Тебе с верою царствует, — Тобою укрепляемся и на Тебя надеемся, [Твоей помощью] побеждаем во всех бранях, ниспровергаем врагов и покоряем их
[526]
. О Всепетая Мати, родившая святейшее из святых Слово! Приняв нынешнее послушание, от всякой напасти и от грядущих мучений защити нас, к Тебе взывающих
[527]
. Молимся Тебе, рабы Твои, и преклоняем колена сердец наших: приклони слух Твой, Пречистая, и спаси нас, в скорби всегда погружённых, и соблюди от всякого пленения вражеского град Твой, Богородица
[528]
. Пощади, Боже, наследие Твоё, прегрешения все наши презри, имея ныне [заступницей за нас], молящихся Тебе, Родившую Тебя, Христе, на земле без семени, земную милость, изволением Своим вочеловечившегося
[529]
. Пощади меня, Спасе, родившийся и сохранивший Родившую Тебя непорочной по [Твоём] рождении, и тогда, когда воссядешь судить дела мои, ибо безгрешен и милостив [Ты] как Бог и Человеколюбец. Дева Пречистая, неискушённая браком, Богообрадованная, православным направление, спаси меня, погибшего, вопиющего к Сыну Твоему: «Помилуй меня, Господи, помилуй; когда станешь судить, не осуди меня в огонь, не обличи меня яростью Твоею; молит Тебя Дева Пречистая, родившая Тебя, Христе, и множество ангелов и мучеников собор»
Комментарии
Текст молитвенного содержания сохранился в комплексе сочинений Владимира Мономаха в составе Лаврентьевской летописи, где он следует сразу же за письмом Олегу Святославичу
(45. Стб. 255—256).
По своему содержанию этот текст представляет собой подборку цитат, бóльшая часть которых восходит к последованиям богослужения сыропустной недели (последнего воскресенья перед Великим постом), первой и особенно пятой недель Великого поста
(184).
Относительно принадлежности этого текста Владимиру Мономаху ясности нет. После исследований Н.Н. Воронина
(96. С. 265—271)
и особенно Р. Матьесена
(139. С. 192—201)
в литературе утвердилось мнение, согласно которому Молитва была составлена не ранее второй половины XII века, то есть заведомо после смерти Владимира Мономаха. Основанием для этого послужил установленный Р. Матьесеном факт присутствия в тексте заимствования из «Канона молитвенного» епископа Кирилла Туровского, писателя второй половины XII века. Однако этот вывод не может быть признан бесспорным, поскольку нельзя исключать того, что и текст Молитвы, и текст «Канона» Кирилла Туровского восходят к общему источнику (см. прим. 529).
Другое решение вопроса о происхождении данного текста было предложено А.А. Гиппиусом
(97. С. 13—14; 98. III. С. 186—201).
По его наблюдениям, включённые в Молитву цитаты «составляют мозаичную композицию очень своеобразной структуры», образуя своего рода литургический канон. При этом фрагмент, предположительно восходящий к «Канону» Кирилла Туровского, равно как и ряд других неатрибутированных фрагментов, исследователь уверенно определяет как позднейшие вставки (возможно, принадлежащие Андрею Боголюбскому) в первоначальную «молитвенную композицию на темы великопостного и подготовительного к Великому посту богослужения». «Идейная созвучность “Молитвы” другим текстам Мономаха, её соотнесённость с открывающей “Поучение” подборкой псалтырных цитат (текста также мозаичной композиции)» делают принадлежность Молитвы Владимиру Мономаху «более чем вероятной».
Некоторые соображения относительно происхождения Молитвы (или по крайней мере относительно принадлежности того сборника, в котором она читалась вместе с сочинениями Владимира Мономаха и откуда попала в летопись) могут быть высказаны на основании присутствия в ней молитвенного обращения к святому Андрею Критскому. Гипотетически можно предположить, что оно связано с соименностью святого Андрея тому князю, которым (или для которого) была составлена Молитва. По мнению Н.В. Шлякова, поддержанному А.А. Гиппиусом, Молитва представляет собой заключительную часть «Поучения» Владимира Мономаха в редакции 1117 года, которым киевский князь благословил своего сына Андрея, отправляя его во Владимир-Волынский. Другую версию происхождения Молитвы предложил Н.Н. Воронин, по мнению которого она была составлена внуком Мономаха князем Андреем Юрьевичем Боголюбским и не имеет отношения к «Поучению» и другим сочинениям Владимира Мономаха
Послания церковных иерархов
князю Владимиру Всеволодовичу
Мономаху
1. Послание митрополита Никифора о посте
Автора двух публикуемых ниже посланий, киевского митрополита-грека Никифора I, без боязни ошибиться можно назвать соратником и единомышленником князя Владимира Мономаха. Об этом прежде всего свидетельствует содержание первого его послания, сходного по мыслям и общему настрою с сочинениями самого князя, а также обстоятельства восшествия Мономаха на киевский престол, что, как можно догадываться из летописного рассказа, происходило не без участия митрополита.
Биографические сведения о Никифоре, как и о других церковных иерархах того времени, скудны. Рукоположенный в киевские митрополиты в Константинополе, он прибыл на Русь 6 декабря 1104 года и 18 декабря был возведён на кафедру. В течение первого же года своего святительства Никифор поставил епископов на три давно пустовавшие кафедры: во Владимир-Волынский, Переяславль (где тогда княжил Мономах) и Полоцк, преодолев тем самым очевидный кризис в церковной иерархии Русского государства. Тесные связи установились у митрополита Никифора с киевскими князьями. В 1108 году по прямому указанию киевского князя Святополка Изяславича Никифор внёс в синодик для общецерковного поминания имя преподобного Феодосия, игумена Печерского (ум. 1074); в 1113 году, также исполняя просьбу Святополка, поставил игуменом Печерского монастыря Прохора «попина». После смерти Святополка (16 апреля 1113) митрополит Никифор, по мнению исследователей, стал одним из инициаторов приглашения на киевский престол переяславского князя Владимира Всеволодовича Мономаха в обход черниговских князей Давыда и Олега Святославичей, что должно было положить конец начавшимся в Киеве беспорядкам. Во всяком случае, когда 20 апреля того же года Владимир вступил в Киев, «усретоша... и (его. —
А.К.)
митрополитъ Никифоръ съ епископы и со всими кияне с честью великою...»
(46. Стб. 276).
1—2 мая 1115 года митрополит Никифор во главе всего духовенства и в присутствии князей Владимира Мономаха и Олега и Давыда Святославичей, а также множества простого народа освятил новую каменную церковь в Вышгороде и принял участие в торжественном перенесении в неё мощей святых князей-мучеников Бориса и Глеба. Преставился митрополит Никифор в апреле 1121 года.
Киевский митрополит, несомненно, был высокообразованным человеком, ярким представителем византийской интеллектуальной элиты. В историю русской книжности он вошёл как талантливый писатель, проповедник и полемист и незаурядный мыслитель. Сохранилось по меньшей мере три его послания и одно поучение; по-видимому, все они были написаны первоначально по-гречески и лишь затем переведены на русский язык. («Не дан ми бысть даръ язычный... — писал сам Никифор в одном из своих поучений, — и того ради безгласенъ посреди васъ стоя, и молчю много»:
Кроме двух названных посланий, митрополиту Никифору принадлежит ещё одно, адресованное владимиро-волынскому князю Ярославу Святополчичу, главному политическому противнику Мономаха в годы его киевского княжения (в сохранившихся списках послание ошибочно переадресовано муромскому князю Ярославу Святославичу)
Перевод обоих посланий митрополита Никифора князю Владимиру Всеволодовичу Мономаху выполнен по изданию Н.В. Понырко:
Послание Никифора, митрополита Киевского, великому князю Владимиру, сыну Всеволода, сына Ярослава
Благословен Бог и благословенно святое имя славы Его, благословенный и прославленный княже мой. По многой Своей благости и человеколюбию сподобил Он нас достигнуть этих пречестных дней святого поста
[532]
, кои, как устроитель нашего спасения, узаконил для духовного очищения душ наших; и Сам постился сорок дней
(см. Мф. 4, 1—2)
для извещения Своего вочеловечивания, не в посте нуждаясь, но нам пример показывая. Если бы первый праотец Адам постился бы от древа познания и заповедь Владыки сохранил бы, то второй Адам, Христос Бог наш, не требовал бы поста. Но из-за преступления первого, не постившегося, постился Он, чтобы преслушание разрушить.
Возблагодарим же и поклонимся постившемуся Владыке, узаконившему для нас пост и снадобье для душевного здоровья даровавшему! Оттого ведь двойственно житие наше: разумное и неразумное
[533]
, и бесплотное и телесное. Ведь разумное и бесплотное — это нечто божественное и чудное, подобное бесплотному естеству; а неразумное — подобно страстному и сластолюбивому. И поэтому борьбы в нас много, и противится плоть духу, а дух плоти
(ср. Гал. 5, 77).
Поистине нуждаемся мы в снадобье постном: оно ведь укрощает телесные страсти, обуздывает противные стремления и духу даёт власть над телом. И так покоряется лучшему худшее, то есть душе тело. Так и то, что касается утробы и чресел наших: обуздай их, [и] змий умертвится. И в тишине пребывает душа, и в мире глубоком мир обретает, тот, который в нас, который желаем, говоря: «Мир всем!» А от этого первого блага и другие блага в нас происходят.
Видишь ли, о княже мой благоверный и кроткий, что пост — основание добродетели, потому во всём мире, словно солнце, он воссиял. И из-за преступления праотца все народы пост совершают: одни в одно время, а другие в иное; эти больше постятся, те меньше: силу же поста, как неразумные, не понимают, и потому впустую пост их и бесполезен. Люди же Христовы, святой народ, царственное священство, жребий достояния Его
(ср. 1 Петр. 2, 9—10),
понимают силу поста этого и, в правоверии живя, благословляют Бога, вразумившего их, и созерцают Господа и приводят себя одесную Его, чтобы не сдвинулись они, то есть не смутились, и не были поглощены древним врагом, не хотящим нашего спасения.
И многое ещё мог бы сказать я в восхваление поста, если бы кому-нибудь другому было писание это. Но поскольку к тебе слово это обращено, доблестная глава наша и всей христолюбивой земли — к тебе, которого Бог издалече проразумел и предопределил, которого из утробы освятил и помазал, смесив от царской и княжеской крови
Комментарии
Послание Никифора сохранилось в восьми списках, старший из которых датируется концом XV—XVI веком
(83. С. 57—62).
Оно вошло в состав Великих Миней Четьих московского митрополита Макария (XVI век), где помещается под 20 июня — днём памяти святого Мефодия Патарского. По собственным словам Никифора, он обратился к князю «в образ же наказаниа (наставления. —
А.К.
)» в начальные дни Великого поста, как того требуют церковные установления: «яко устав есть церковный и правило — въ время се и къ княземь глаголати что полезное». Точное время составления послания определить невозможно; ясно лишь, что оно было написано после вокняжения Владимира в Киеве 20 апреля 1113 года (ибо Никифор обращается к нему как к правителю «всей христолюбивей земли»), но ранее апреля 1121 года (кончина Никифора).
2. Послание о вере латинской
Послание Никифора, митрополита Киевского,
Владимиру, князю всея Руси, сыну Всеволода, сына Ярослава
Вопрошал ты нас, благородный княже, каким образом отвержены были латиняне от святой соборной и православной Церкви. И вот, как обещал я благородству твоему, поведаю тебе вины их.
Когда великий Константин принял от Христа царство и крестил его, [и вера христианская] начала расти, и перешло Римское царство из ветхого Рима в Константин-град, то были семь святых и вселенских соборов
[550]
. И на семи соборах папы старого Рима, кто был тогда в этом чине, либо сами приходили, либо своих епископов присылали. И единство и соединение имели святые церкви — одно и то же проповедовали, одно и то же мыслили. А потом заняли старый Рим немцы и завладели землёй той. И вскоре старые мужи правоверные, которые хранили закон Христов и святых апостолов и святых отцов и держались его, скончались.
После же их смерти молодые и нестойкие поддались прелести немецкой и впали в различные многочисленные заблуждения, запрещённые Божественным законом. И из-за этих заблуждений явно в иудейство впали. [И когда], вопреки многочисленным увещеваниям и советам других церквей, не захотели оставить творимое ими зло, отвержены были от нас. Евангелие же их, как доброе и достойное поклонения, почитается в великой церкви, но почитается для обличения и к стыду их, ибо не живут они так, как оно велит.
Заблуждения же их таковы.
Первое: так как на опресноках служат и едят их, что по-иудейски
[551]
. Христос ведь не заповедал нам того, не совершил Тайны
[552]
, которую подал святым апостолам, опресноками, но хлебом настоящим и кислым.
Комментарии
Послание Владимиру Мономаху о латинской вере сохранилось в тех же рукописях XV—XVI веков, что и предыдущее. Оно было составлено по просьбе самого князя («Въпрашал еси нас, благородный княже...») и, как и предыдущее послание, может быть датировано лишь приблизительно 1113—1121 годами. Послание Никифора входит в число многочисленных полемических антилатинских сочинений, вызванных к жизни расколом между Западной и Восточной церквями в середине XI века и последующей полемикой с католиками. Образцами для них послужили авторитетные сочинения византийских церковных иерархов — Послание к восточным патриархам константинопольского патриарха Фотия 867 года, Послание константинопольского патриарха Михаила I Кирулария антиохийскому патриарху Петру III 1054 года (в той или иной степени именно к нему восходят практически все 20 обвинений, содержащихся в Послании Никифора), а также «Написание» киевского митрополита - грека Ефрема (ранее 1055 — ранее 1062), литературная обработка которого (без имени автора) получила широкое распространение как в византийской, так и в древнерусской рукописной традиции.
Бóльшая часть Послания князю Владимиру Мономаху митрополита Никифора (кроме самого начала и заключения) дословно совпадает с другим полемическим сочинением русского происхождения — «Стязанием с латиной», сохранившимся в единственном списке XV века и надписанным в нём именем киевского митрополита-грека Георгия (1062 — после 1073) (издание текста:
38. С. 191—198;
перевод на современный русский язык:
25. С. 140—145).
Отличия между двумя памятниками сводятся к тому, что в послании Никифора приведено меньше обвинений, чем у Георгия (20 из 27); расположены они совсем по-другому; кроме того, если автор «Стязания» обращается к некоему абстрактному «латинянину», то Никифор — к своему непосредственному адресату, киевскому князю, а также к его сыновьям. В исторической литературе было высказано два противоположных мнения относительно взаимоотношения между этими сочинениями. Согласно первому, митрополит Никифор воспользовался для ответа на запрос князя Владимира Мономаха трудом своего предшественника, выбрав из него те обвинения в адрес латинян, которые казались ему наиболее важными. (Так представляли дело ещё митрополит Макарий (Булгаков):
Вопрос о взаимоотношении двух памятников следует признать до конца не решённым. Заметим, однако, следующее. Буквальное воспроизведение авторитетного источника (тем более принадлежавшего прямому предшественнику на кафедре) отнюдь не казалось чем-то зазорным для средневекового книжника, но, напротив, было почти обязательным. Исключение же ряда «вин», вошедших в Послание игумена Феодосия, может быть объяснено тем, что Никифор одновременно пользовался общим источником для большинства антилатинских сочинений — Посланием Михаила Кирулария Петру Антиохийскому, в котором именно эти обвинения отсутствуют
3. Послание неизвестною епископа (Даниила юрьевского?) неизвестному князю (Владимиру Всеволодовичу Мономаху?)
Послание сохранилось в двух списках XV—XVI веков в составе Кормчей книги. В обеих рукописях имя автора обозначено инициалом (заглавной буквой Д); адресат же послания назван «имярек». Предположение о том, что послание адресовано великому князю Киевскому Владимиру Всеволодовичу Мономаху, было выдвинуто М.Н. Тихомировым
(81. С. 454—456)
и обосновано Н.В. Понырко
(65. С. 49—58).
Послание адресовано правнуку киевского князя Владимира Святославича, Крестителя Руси; автор обращается к нему как к «нареченому изъ чрева матере своея» (едва ли не намёк на происхождение князя от византийской царевны), «почтеному господьскымъ и царьскымъ саномъ» и далее ещё несколько раз говорит о его правлении как о «царском». М.Н. Тихомиров видел в этих словах указание на «царственное» происхождение Владимира Мономаха. Как полагает Н.В. Понырко, слова о «господском и царском сане» представляют собой риторическую фигуру речи, иносказательное обыгрывание имени князя, которое в таком случае расшифровывается как «Владимир» («Господское», или «владыческое» имя) и «Василий» («царское» имя в переводе с греческого языка).
Если адресат послания — действительно Владимир Мономах, то его автором, по всей вероятности, был юрьевский епископ Даниил — единственный известный нам иерарх того времени, чьё имя начиналось на букву Д. О епископе Данииле известно немного. Он был поставлен на кафедру в Юрьев (город на реке Рось) 6 января 1114 года митрополитом Никифором, 1—2 мая 1115 года участвовал в освящении церкви Святых Бориса и Глеба в Вышгороде и торжественном перенесении в неё мощей князей-мучеников и умер 9 сентября 1122 года
(45. Стб. 290, 292; 46. Стб. 277, 280, 286).
Перевод послания «о повинных» выполнен по изданию Н.В. Понырко:
65. С. 56—57
(здесь же, на с. 57—58, перевод текста Н.В. Понырко на современный русский язык).
От иного послания
[578]
, о повинных
Богом Вседержителем нареченному из чрева матери своей, единородным Сыном Его Господом нашим Иисусом Христом почтенному господским и царским саном
[579]
и Пресвятым и благим и животворящим Духом Его сохраняемому и укрепляемому на преуспеяние господских же и царских [свершений] разума и державы, благочестивому, христолюбивому великому князю — благодать Господа нашего Иисуса Христа, любовь Бога Отца, причастие Святого Духа да будет с тобою по благочестию! — я же Д[аниил?]
[580]
, епископ, чего по судьбам Божиим хотя и не достоин, но по твоему великому усердию к Богу, и горячей вере к Нему, и по любви, простирающейся и до нас, худых, по исполнению молитвы
[581]
.
Сказал Спаситель наш Христос: «Кто принимает пророка, во имя пророка, получит награду пророка; кто принимает праведника, во имя праведника, получит награду праведника»
(Мф. 10, 41);
ибо «так как вы сделали [одному] из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне»
(Мф. 25, 40).
Присуще же это твоей благочестивой душе и божественной душе и божественному разуму — везде и во всём искать пользу своему спасению, также и здравию. И это есть дар Божий — иметь таковой разум в сердце своём. Ибо поистине подобает заботиться об этом, по слову Спасителя: «От всякого, кому дано много, много и потребуется»
(Лк. 12, 48).
Потому и требуется многое попечение от твоего благочестия, да управишь многих к Богу в царстве своём, ибо сыном Божиим нарекся по благодати и образ Божий на себе носишь. Да подаст тебе Бог то, что принял на себя, и да сохранишь ты, ибо по твоему это разуму, поминая честного прадеда твоего Владимира
[582]
, равного апостолам, усердие к Богу, устремление его от зла к благу, и как привёл тысячи тысяч
[583]
к Богу святым просвещением, из самых уст адовых их вырвав; также и благочестивого и приснопамятного святого деда твоего
[584]
, как прославляется его многое попечение о христоименитых людях; также и христолюбивого великого князя, отца твоего
[585]
, кротость его, и милость, и беззлобие многое, и богобоязненность, и правду; как сказал пророк о Давиде: «Я обрёл Давида», мужа кроткого, «по сердцу Моему»
Молю же вот о чём твоё державное царство: да милостив будь к согрешающим пред тобою
Бог милостию Своею и молитвами Святой Богородицы сохранит тебя в царствии твоём от всякого зла и дарует победы над врагами, [а] в будущем веке — жизнь вечную благодатью и человеколюбием единородного Сына Своего во веки, аминь.
Легенда
о Мономаховых дарах
Имя Владимира Мономаха очень рано стало обрастать легендами. Причём не только на Руси. В Галицко-Волынской летописи под 1205 годом приведён рассказ, отражающий какое-то половецкое предание, — об изгнании Мономахом «в Обезы» (то есть в Грузию) половецкого хана Отрока, будущего тестя грузинского царя Давида Строителя. Другой половецкий князь, Сырчан, остался тогда в своей земле, на Дону, «рыбою оживъшю», по выражению летописца, — то есть то ли сказочным образом обернувшись рыбой, то ли питаясь ею и тем спасаясь от голодной смерти. Именно в этом летописном рассказе читаются строки о том, как князь Владимир Всеволодович, «загнав окаянных агарян» (половцев), «пил золотом шеломом Дон, и приемыш землю их всю». А далее приведено собственно половецкое предание — о «емшане», степной траве полыни, запах которой заставил беглого половецкого хана вернуться на родину. Впрочем, возвращению Отрока в ещё большей степени способствовало, наверное, иное полученное им известие — о смерти грозного врага половцев, русского князя Владимира Всеволодовича:
Обратим внимание на то, что в этом легендарном рассказе упомянут «золотой шелом» князя Владимира Всеволодовича. Пройдёт время — и именно расшитая золотом «шапка Мономаха» станет главным символом власти русских великих князей и царей.
В середине того же XIII столетия сложилось другое предание, центральной фигурой которого стал князь Владимир Всеволодович. Как оказалось, не только подвиги на поле брани и многогранная государственная деятельность, но само его имя, необычное для русского слуха, и греческое происхождение дали повод к развитию легенды. Эта легенда нашла отражение в знаменитом «Слове о погибели Русской земли» — отрывке из какого-то не дошедшего до нас сочинения о монгольском нашествии на Русь (5). «Слово...» сохранилось в двух списках XV—XVI веков, причём в обоих случаях в качестве предисловия к Житию Александра Невского. Судя по содержанию, оно было составлено при жизни правнука Мономаха князя Ярослава Всеволодовича («нынешняго Ярослава», как он назван в тексте), то есть между 1238 и 1246 годами, хотя записано, вероятно, значительно позже. Именно здесь впервые появляется известие о присылке князю Владимиру Мономаху «великих» даров от византийского императора. Правда, в памятнике названо имя императора Мануила Комнина, который в действительности жил гораздо позже князя Владимира Всеволодовича. Зато картина могущества русских князей — самого Мономаха и его потомков, — вышедшая из-под пера русского книжника, выглядит поистине грандиозной:
«Послание о Мономаховых дарах» («Послание Спиридона-Саввы»)
О Святом Духе, нареченный Спиридон, называемый Саввой, сыну смирения нашего имярек радоваться, если на пользу тебе молитва смирения нашего с благословением
[597]
. Слышал я, что потребовал ты от нас своим писанием и через наших чернецов нечто от прежних лет из истории Ханаанова предела
[598]
, то есть от Арфаксада
[599]
, первого сына Ноя, родившегося после потопа.
По благословению отца своего Ноя разделилась вселенная на три части между тремя сыновьями его: Симом, Хамом и Иафетом. И лишён был Хам благословения отца своего Ноя за небрежение своё, ибо не прикрыл наготу отца своего, упившегося вином
(ср. Быт. 9, 21—22).
И [когда] протрезвел Ной от вкушения вина, благословил двух своих сыновей Сима и Иафета, которые собственноручно прикрыли наготу срама его, [обратясь] назад, не видя стыда отца своего Ноя
(ср. Быт. 9, 23—27);
благословил же и четвёртого сына своего Арфаксада
[600]
вселиться в Ханаановых пределах. И родились у того двое близнецов: первому имя Месрем, второму Хус
[601]
— они родоначальники Египта. И умножились от них потомки по коленам. И ушёл Хус в самые дальние страны Индии, и распространились оттуда потомки его на восток; потомки же Месрема распространились по коленам вплоть до Сеостра
[602]
. И потомки Иафета населили северные страны вплоть до самого севера. И возвысился некий первоначальник из того рода по имени Фарсис в Калаврийских странах
[603]
, и создал город в своё имя. Имел же и Сим, сын Ноев, сына по имени Арфаксад
[604]
. От его рода правнук его, по имени Гандуварий
[605]
, он первым написал астрономию в Ассирии, в пределах Сима, прародителя своего. Сеостр первым из всех воцарился на всей земле в Египте, и после поколений его многие лета миновали. И от его рода начал царствовать некто по имени Филикс
[606]
; этот Филикс и завладел вселенною. После Филикса через много лет возвысился некий царь в Египте из его рода по имени Ахтанав
[607]
волхв; он родил Александра Македонского от Олимпиады, жены Филипповой. Александр вторым завладел вселенной. Жил же Александр 30 лет
Птолемей Прокажённый имел дочь, весьма премудрую, по имени Клеопатра, и та правила Египетским царством после отца своего Птолемея
На Юлия же кесаря восстали воеводы: Брут, и Помпей, и Крас
Август же начал облагать договором вселенную. Брата своего Патрикия
Комментарии
«Послание о Мономаховых дарах» сохранилось в трёх рукописных сборниках второй половины XVI века
[677]
. Автором «Послания» считается бывший киевский митрополит Спиридон (получивший «за свою резвость» характерное прозвище «Сатана»), родом тверитянин, поставленный на митрополию в 1476 году в Константинополе «по мзде... повелением турскаго царя», однако не признанный ни в Литве, куда он прибыл из Константинополя и где сразу же оказался в тюрьме, ни в Московском государстве, куда бежал из Литвы и где также оказался в заточении в Ферапонтовом монастыре. В заголовке «Послания» автор прямо называет себя: «Спиридон рекомый, Сава глаголемый», а ниже сообщает о себе биографические сведения, в частности указывает свой преклонный возраст: 91 год.
Тем не менее в исследовательской литературе было высказано обоснованное сомнение в том, что «Послание» — по крайней мере в дошедшем до нас виде — действительно принадлежит Спиридону
[678]
. Дело в том, что Спиридон-Савва, по всей вероятности, умер в Ферапонтовом монастыре около 1503—1504 годов
[679]
. Дошедший же до нас текст «Послания о Мономаховых дарах» написан значительно позднее — а именно в 1533/34 году, скорее всего, до смерти великого князя Василия Ивановича 3 декабря 1533 года. Эта дата приведена в самом тексте «Послания»: «Претече же ныне до великого князя Василиа Ивановича, волнаго самодржъца и царя, — пишет автор, подводя некий итог сказанному, — лет 4 (тысячи) осмьсот». Непосредственно перед этим сообщается о начале «дома» православных русских государей «от Месрема, внука Ноева». Отсюда следует, что точкой отсчёта «протекших» лет выбран потоп — главное событие из жизни Ноя, дата которого была хорошо известна русским книжникам и присутствует во всех хронографах: 2242 год от Сотворения мира
(45. Стб. 18; 42. С. 122 и др.; 30. 1. С. 6; и др.).
Следовательно, в тексте «Послания» речь идёт о 7042 (2242 + 4800) годе от Сотворения мира, соответствующем сентябрю 1533-го — августу 1534 года от Рождества Христова по сентябрьскому стилю. Это год смерти Василия III. Если учесть, что в тексте «Послания» о великом князе Василии Ивановиче (1505—1533) говорится как об «этом», то есть правящем государе, то «Послание» в его сохранившемся виде можно датировать сентябрём — началом декабря 1533 года. Впрочем, не исключено и другое предположение: вычисления могли быть сделаны уже после кончины Василия III; в таком случае их автор, вероятно, обратил внимание на своего рода «круглую дату» — 4800 лет, отделяющих кончину Василия от начала его царского «дома».
Названные цифры присутствуют во всех трёх списках «Послания» и, следовательно, восходят к его протографу.
Приведённая датировка расходится с общепринятой, согласно которой «Послание о Мономаховых дарах» было написано в 1505— 1523 годах. Эта датировка также может быть признана обоснованной, поскольку в тексте упомянуты двоюродные братья великого князя Василия Ивановича «Андреевичи» — сыновья князя Андрея Васильевича Большого; между тем из двух братьев Андреевичей, Ивана и Дмитрия, первый, Иван, умер в Вологде в «железах» 19 мая 1523 года
Противоречия в датировке «Послания», наличие в нём по крайней мере трёх датирующих «слоёв» (включая имя Спиридона-Саввы в заголовке как датирующий признак), по-видимому, можно объяснить только неоднократными его переработками.
Из «Сказания о князьях владимирских»
(«Второй» редакции)
Так называемая «Вторая» редакция «Сказания о князьях владимирских» (по классификации Р.П. Дмитриевой) возникла не ранее 1547 года, то есть уже после венчания на царство первого русского царя Ивана Грозного. Её отличают, во-первых, особый заголовок («Поставление великих князей русских...»), заимствованный из вступления к Чину венчания Ивана Грозного, а во-вторых, что представляет для нас особый интерес, некоторые дополнительные сведения о биографии Владимира Мономаха. Кроме того, из «Второй» редакции «Сказания» исключено родословие литовских князей.
...Поставление великих князей русских, откуда и как начали поставляться на великое княжение святыми бармами и царским венцом.
В лето 6622 (1114)
[688]
был сей князь великий Владимир Всеволодович Мономах, князь великий Киевский, правнук великого князя Владимира, крестившего Русскую землю, от него четвёртое колено. Прозван же был Мономахом вот отчего. Когда сидел в Киеве на великом княжении, начал совет держать с князьями своими, и с боярами, и с вельможами, так говоря: «Разве я хуже прежде меня царствовавших и правивших хоругвями скипетра великой России? Так вот князь великий Олег ходил и взял с Царьграда большую дань на всех воинов своих и во здравии восвояси возвратился; и потом князь великий Всеслав
[689]
Игоревич ходил и взял с Константина-града ещё более тяжёлую дань. А мы Божьею милостью наследники престола прародителей своих и отца моего Всеволода Ярославича и наследники той же чести, от Бога сподоблены. И ныне совета ищу от вас, моей палаты князей, и бояр, и воевод, и от всего подвластного вам христолюбивого воинства; и да вознесётся имя Живоначальной Троицы силою вашей храбрости Божией волей и нашим повелением; какой же совет дадите мне?» Отвечали же великому князю Владимиру Всеволодовичу князья, и бояре, и воеводы его и так сказали ему: «Сердце царёво в руке Божьей, как написано; а мы все рабы твои и под твоей властью». Великий же князь Владимир собирает воевод искусных и разумных и ставит начальников над различными воинскими отрядами — тысячников, и сотников, и пятидесятников; и собрал многие тысячи воинов, и послал их на Фракию, область Царьграда; и те успешно повоевали её и возвратились восвояси со многим богатством в полном здравии.
Тогда был в Царьграде благочестивый царь Константин Мономах. И в то время воевал он с персами и латинянами. И собирает совет премудрый и царский, [и] снаряжает послов к великому князю Владимиру Всеволодовичу — митрополита эфесского Неофита, от Асии, и с ним двух епископов: митилинского и милитинского, и стратига антиохийского, игемона иерусалимского Евстафия, и иных своих благородных. Со своей же царской шеи снимает животворящий крест от самого Животворящего древа, на котором распят был владыка Христос. Снимает же с головы своей и царский венец и ставит его на блюдо золотое. Повелевает же принести и коробочку сердоликовую, из которой Август, царь римский, пил с веселием. Посылает же и ожерелье, то есть святые бармы, которые на плечах его, и цепь, скованную из аравийского золота, и иные многие дары царские. И даёт их митрополиту Неофиту, и епископам, и своим благородным посланникам, и посылает их к великому князю Владимиру Всеволодовичу, говоря с мольбою ему: «Прими от нас, о боголюбивый благоверный княже, сии честные дары, что от начала веков твоего благого рода и поколений царских есть жребий во славу и честь и для венчания твоего вольного и самодержавного царства. Прими и то, о чём начнут молить тебя наши посланники, и мы от твоего благородия просим мира и любви; да пребудут церкви Божии и всё православие в покое под властью нашего царства и твоего вольного самодержавства Великой России. Да назовёшься с этого времени боговенчанным царём, увенчанный сим царским венцом рукою святейшего митрополита Кир Неофита с епископами». И с того времени князь великий Владимир Всеволодович стал именоваться Мономахом, царём Великой России. И потом во всё время пребывали князь великий Владимир с царём Константином в мире и любви. С того времени и доныне тем царским венцом, который прислал греческий царь Константин Мономах, венчаются великие князья владимирские, когда поставляются на великое княжение русское
Из «Степенной книги царского родословия»
«Степенная книга царского родословия» была составлена в начале 60-х годов XVI века, как полагают, духовником царя Ивана Грозного и протопопом кремлёвского Благовещенского собора Андреем (в иночестве Афанасием), ставшим в 1564 году московским митрополитом. Этот грандиозный памятник представляет собой одну из первых попыток систематического изложения истории Русского государства и русского правящего дома по «степеням» (ступеням). Княжению Владимира Мономаха («четвёртой степени») в нём уделено особое внимание, ибо авторы «Степенной книги» именно с Владимира Мономаха начинали историю «боговенчанного царствия» русских государей.
...Глава 8. Умиленные к Богу Владимировы слёзы, и как боговенчанным царём наречеся от Греческого царствия.
Боголюбивый же Владимир и такую сподобился от Бога воспринять богатодаровитую благодать душевного умиления, что когда входил в церковь или когда на службе стоял, тогда из глаз его непрестанные источники слёз изливались. И всегда со слезами приносил мольбы свои Господу Богу нашему. Человеколюбивый же Бог все прошения его всегда и везде на пользу ему исполнял. Как он Бога возлюбил всею душою своею, и всем сердцем своим, и всеми помыслами своими и прочими благими деяниями и обычаями, преспевая, за Русскую землю благомыслием без лености многие труды прилагая, так и Бог ради вознаграждения за эти добрые его подвиги венчал его свыше славою и честью и царским именованием, превыше, чем иных царствующих, прославил его. И повсюду прославился храбростью и победами, так что все страны трепетали от имени его, и по всем землям прошёл слух о нём. И своего ради мужества принял диадему греческого царя Константина Мономаха, и венец, и крест от Животворящего Древа принял, и порамницу царскую
[691]
, и коробку сердоличную, из которой некогда пил с веселием Август, кесарь римский, и цепь златую из аравийского золота, и иные многие царские почести в дар принял мужества ради своего и благочестия. И дар тот не может быть назван человеческим, но Божиими неизреченными судьбами осуществился, и перешла слава Греческого царства на российского царя. Венчан же был тогда в Киеве тем царским венцом во святой великой соборной и апостольской церкви от святейшего митрополита Неофита Ефесского и от прочих святителей, Митулинского и Милитинского, пришедших вместе с митрополитом из Царьграда. И с того времени боговенчанным царём был наречён в Российском царствии...
(73. С. 408―409)
