Игорь Агишев, по призванию «философ жизни», не задается вопросом, кто та девушка, с которой он познакомился по Сети. Главное – он любит ее. Но во время поездки за город, уже после венчания, они попадают в автокатастрофу. Придя в сознание, Игорь узнает, что его возлюбленная погибла, но отказывается в это верить. Что-то странное есть в этой аварии. Почему на нем – ни единой царапины? Почему его в чем-то обвиняют? Возможно, всему виной их загадочный попутчик, этот человек, назвавшийся Дервишем?
Ни стыда, ни совести
1
– Просыпайся! Ну же! Уже пора!
Ее лицо. Улыбка. Веснушки вокруг носа, сияющие синие глаза.
– Ты так проспишь свое счастье!
2
«Кто ты?»
Он не отвечал.
«Что с
ней
?»
Он смотрел на меня так же внимательно, без выражения и молчал.
«Почему я?»
3
Собственно, папок было несколько, Грунин вскоре донес остальные. Всего их было восемь.
С тяжелым сердцем я стал читать.
Внутри были факты. Вначале – протокол осмотра места происшествия. С фото. И свидетельствами очевидцев. Ничего нового там не было. Все сводилось, в общем-то, к одному: «Ягуар», следуя на высокой скорости, вылетел на встречку, что привело к катастрофе. Обстоятельств внешнего характера, которые могли бы послужить этому причиной, выявлено не было.
Протоколы допросов свидетелей, сделанных по горячим следам, говорили, бесспорно, против меня. Какой бы ни была причина, именно мои действия спровоцировали аварию – и девять смертей. Из-за моего маневра, чем бы он ни был вызван, погибли два ребенка. И я, разумеется, должен был за это ответить.
Далее шли мои первые допросы, содержание которых я помнил смутно, но в них и не было ничего интересного; из них вытекало, что я не справился с управлением, а по какой причине это произошло, бог весть – причем мои ответы там были односложны и как-то… хитроумны, что ли. Создавалось впечатление, что я знаю больше, чем хочу рассказать. Допросов, как оказалось, было много, около двух десятков (!), я не помнил, чтобы мы с Пшенкой разговаривали столько, причем из них можно было составить, наверное, целую хронику. Оказывается, я рассказал ему – весьма подробно! – о своей семье, о смерти родителей, о друзьях и даже о своем сайте – давая короткие, но, с учетом частоты и интенсивности общения, исчерпывающие ответы. Из этих допросов обо мне можно было узнать все. Кроме самого главного – почему произошла авария. Но, очевидно, прямого ответа на этот вопрос здесь и не должно было быть. Главным тут было впечатление, создающееся по прочтении, а оно рисовало меня как вполне рассудительного и хладнокровного человека, с редкой невозмутимостью переносящего не только пребывание под стражей, но и давление. Я знал, что я не такой; но видел, как с помощью умелой подборки фактов, их выверенного сочетания вырисовывается моя личность, та, что должна была воздействовать на судей – рассудочный, педантичный, возможно, сумасшедший, но последовательный в своем сумасшествии человек, способный ставить цели и добиваться их, живущий в своем мире, по ту сторону добра и зла. Тут никакой фальсификации не надо было; повторюсь, я не помню, чтобы отвечал на вопросы Пшенки именно так, как там было написано, но везде на этих протоколах стояла моя подпись и печать секретаря!
4
Грунин добился-таки суда присяжных; и хотя «поработать» с ними не удалось, я был благодарен ему – за усилия и за то, что он сохранял оптимизм…
– Зря вы, Сергей, со мной связались, – сказал я ему накануне дня суда. – Для вашей карьеры этот процесс будет губительным.
Он лишь пожал плечами и продолжил втолковывать мне – а скорее в меня – то, как мне следует себя вести, что говорить и т. д.
В день суда все было ново и необычно: то, что я собрал свои вещи, то, что мы пошли по коридору туда, где я еще не был, то, наконец, что мне позволили надеть зимнюю одежду, а главное – солнце, свежий воздух! Я чуть было не потерял сознание. Конвоиры втолкнули меня в фургон.
И – дорога: тряска, отсутствие мыслей. Безразличие к тому, что происходит и будет происходить. Что я мог предпринять, чтобы изменить свою участь? Все, что мог, я уже сделал.
5
Я очнулся уже в машине – увидев перед собой армейский затылок Васильича. То, что это был его «дуршлаг», не было никаких сомнений – рев мотора, запах «Примы»… Впереди, повернувшись ко мне вполоборота, сидела Аня, рядом, поддерживая меня за плечи, Урман.
– Игорь, дорогой… – Аня размазывала по лице косметику вместе со слезами. – Мы знали, что ты… Что все будет хорошо…
– Хватит нюниться. – Урман зашторил окно. – Сейчас на базу, пообедаем. Ты как?
– Я? Спасибо… – Я чувствовал слабость, меня мутило. – Я нормально… В Фили нельзя, там…
– Мы на Теплак.
