Сидевший за столом мужчина встал и, обойдя его, поздоровался с вошедшей следом за медсестрой женщиной. Она пожала его руку и улыбнулась, однако глаза ее смотрели не на него, а на лежащую на столе коричневую папку.

– Присаживайтесь, миссис Уоринг. Не хотите ли чашечку чая?

– Нет, благодарю вас, но если ваши новости окажутся плохими, то мне тогда потребуется двойное виски. – У нее был низкий, с хрипотцой голос, в котором чувствовалась небрежная самоуверенность, – голос женщины, привыкшей повелевать. – Давайте начистоту. Я слишком много видела, чтобы тратить время попусту и интересоваться всякой чепухой. Итак, первое: какой диагноз и второе: какой прогноз?

Доктор, знаменитый специалист по болезням мозга, был восхищен. «Чертовски прекрасная женщина, в самом расцвете. Да, очень жаль, просто невыносимо жаль». Но он был слишком опытным врачом, чтобы поддаться чувствам. Она попросила его сказать правду, и он скажет ей все, потому что она не из тех, кто будет кричать или падать в обморок.

– Диагноз оказался таким, как мы и опасались. Обнаруженная мозговая опухоль не подлежит удалению. Она находится так глубоко, что добраться до нее, не причинив при этом мозгу еще большего вреда, просто невозможно. Прогноз следующий: у вас есть один, максимум два года.

Девушка в черной кожаной мини-юбочке, черных сетчатых чулках и высоких сапогах, дрожа на холодном ветру, куталась в тонкую курточку на искусственном меху и стучала ногой об ногу. Медленно двигаясь навстречу проносящимся мимо по Бедфорд-хилл автомобилям, она провожала их взглядом и пыталась заставить свои бедра хоть чуть-чуть покачиваться из стороны в сторону. Этим вечером «торговля» не шла, слишком уж было холодно, к тому же казалось, что вот-вот пойдет дождь. Февральским вечером лучше всего находиться дома у камина и смотреть телевизор. Ее глаза, привыкшие угадывать в толпе потенциального клиента, отметили, что к краю тротуара подъехала легковая машина, ярко осветив ее фарами. Она изобразила на лице одну из самых своих спокойных улыбок и наклонилась вперед, стараясь рассмотреть что-нибудь через лобовое стекло. Курточка сразу же широко распахнулась, так, чтобы подъехавший смог заметить упругую девичью грудь, обтянутую черным свитером.

– Ищешь чем заняться? – кокетливо улыбаясь, спросила девушка. Наверное, он спешит домой и все это займет не больше четверти часа.

– Ну и сколько? – грубо и безразлично спросил он.

– Десять.

– Как?

Элизабет Уоринг прилетела в Хитроу вечерним рейсом на «Конкорде» и, как обычно, взяла такси до центра города. На улице моросил дождь, в вечернем воздухе чувствовалась сырость. Элизабет слегка продрогла в своем плаще, отороченном собольими хвостами. Когда наконец она закрыла за собой входную дверь, то с удовольствием обнаружила, что Пулу, индианка, прислуживающая в доме, оставила ручку центрального отопления в положении «максимум».

Бросив сумку в холле, Элизабет проверила записи на автоответчике. Среди посланий два были от ее старых клиентов, которые в ближайшие десять дней собирались приехать в Лондон и надеялись, что у нее будет время встретиться с ними. Так как один был очень богатый техасец, а другой очень веселый, жизнерадостный австралиец, она с радостью позвонила им обоим и дала положительный ответ.

Последний звонок был от ее самого старого друга Филиппа Фолкнера.

– Еще не вернулась из райских чертогов? – лукаво проворковал его мягкий голос. – Надеюсь, ты догадаешься пригласить меня на обед, когда явишься домой. Я просто сгораю от нетерпения и желания все узнать. Пока, до скорого.

Скинув шерстяную бежевую кофту фирмы «Бонни Кашин» и юбку, которые она обычно надевала в дорогу, Элизабет набросила на плечи любимый малиновый халат с бархатной подкладкой и надела ярко-красные тапочки. Приготовив чашку чая «Эрл Грей», она направилась в гостиную. Она открыла средний ящик письменного стола и достала гроссбух в кожаной красной обложке, какой обычно ведут бухгалтеры и кассиры. Открыв его, она быстро пробежала взглядом черные цифры, записанные слева, и красные – справа. После этого внесла в черную колонку сумму своего последнего заработка. Когда через некоторое время зазвонил телефон, она была целиком погружена в подсчеты доходов и расходов за последнее время. Подняв трубку, она услышала знакомый голос и с радостью воскликнула:

В конце недели к Элли неожиданно пришла посетительница. Она с головой ушла в чтение «Пустынного дома», найденного ею на тележке госпитального библиотекаря, поэтому сначала даже не понимала, что кто-то остановился рядом. Из всех кроватей, находящихся в палате, только около этой не было стула, потому что к ней никто не приходил. Вдруг она услышала:

– Я сяду на кровать, ладно?

Элли подняла глаза и увидела Морин, которая улыбалась яркой, открытой улыбкой. Темно-синие, глубокие глаза смотрели на Элли с нескрываемым любопытством, горя желанием побыстрее узнать все новости.

«Да, конечно, Морин, – подумала Элли. – Паола слишком осторожна, а Синди глупа, чтобы прийти сюда. Морин всегда металась между ними двоими. Или, может, ее послал Мики, чтобы она все разузнала?» В глазах Элли засветилась тревога, и Морин поспешила ее развеять:

– Не волнуйся, все в порядке. Мики не знает, где я сейчас. В принципе ему все равно, даже если он и узнает. Он сейчас в тюрьме.

Встретив своего отца в Паддингтоне, Лиз была потрясена происшедшей с ним переменой. Он неожиданно превратился в старика. В ее представлении отец всегда выглядел как профессиональный военный: подтянутый, аккуратно подстриженный, с ярко начищенными пуговицами, слепившими глаза, со скрипящей портупеей и сияющими, как зеркало, сапогами, с ухоженными и безупречно подстриженными усами. Сейчас перед ней стоял ссутулившийся старик, с нестрижеными, неаккуратными усами, который к тому же тяжело опирался на палку.

– Привет, папа. – Лиз, подойдя к нему, поцеловала в щеку.

– А, это ты... привет... уже не так хорошо вижу... Пора менять эти чертовы стекляшки. А я ведь не так плохо себя чувствую, намного лучше, чем Мерсер.

«Неудивительно, что он так выглядит, – с болью подумала Лиз. – Ему все-таки уже семьдесят восемь, а Мерсер всего на два года моложе. Они оба уже давным-давно старики».

– Давай свой чемодан, – предложила она. – Я кое-как умудрилась припарковаться, но здесь ходят контролеры, поэтому давай побыстрее уедем.

В лунном свете вилла блестела, будто сделанная изо льда. В тени падубов и кедров скрывались ровные, аккуратные клумбы и как будто выточенный из камня, ровно подстриженный кустарник. Широкие аллеи, обсаженные древними тисовыми деревьями, сходились, как спицы в колесе, возле бассейна. Его струи ровно взлетали вверх, и легкий теплый ветер разносил в стороны мелкие, похожие скорее на пыль, брызги и густой запах белых роз. На широком парапете фонтана сидела женщина. Она медленно водила рукой по воде. На ней был пеньюар белого цвета, как цвет распустившихся роз. Тонкая прозрачная одежда почти не скрывала тела. У женщины были длинные, черные, блестевшие в свете луны волосы, достававшие почти до пояса. На бледном, как мрамор, лице бросались в глаза полные розовые губы и длинные ресницы, которые отбрасывали на щеки длинные тени. Она подняла голову, и волосы плавно рассыпались по плечам. Задумчивым, полным истомы взглядом она посмотрела на луну, как будто там был предмет ее желаний.

Откуда-то издалека, тихо, но очень отчетливо, доносился приятный звук фортепиано. Громадный датский дог, лежащий рядом с женщиной, поднял голову, как бы наслаждаясь музыкой.

– Тебе нравится музыка, Неро? – спросила женщина. У нее был глубокий чистый голос. Пес поднялся и ткнулся ей головой в колени. Она погладила его, почесала за ушами, и отчаянное виляние хвоста свидетельствовало о том, какое удовольствие он испытывал. Где-то невдалеке, перекрывая звук пианино, прозвучали четыре звонких удара старинных часов.

– Уже поздно, Неро, – вздохнула женщина. – Наверное, нам пора возвращаться домой и ложиться спать.

Дог встал и пошел рядом с ней. Они вместе поднялись по каменным ступенькам и вошли в дом. Женщина сразу же заперла за собой дверь. Дог неожиданно поднял голову и насторожил уши, затаив дыхание.

Нелл встретила бригадира на платформе в Паддингтоне.

– Как приятно снова тебя увидеть, дорогая, – с нежностью в голосе произнес Харвилл. – Еще приятней, чем раньше.

– Спасибо. Привет, Тигр, как себя чувствуешь? – Нелл потрепала лохматую голову пса, и тот с радостью завилял хвостом.

– В последнее время он ужасно похудел, старикан. Кожа да кости остались, и все из-за того, что он такой же древний, как и я. Даже думать боюсь, что со мной будет, если он отдаст концы. Я ведь с ним прожил семнадцать лет.

Тигр взгромоздился на колени к своему хозяину, и тот крепко прижал его к себе.

Когда Нелл порекомендовали очередного клиента, она хотела позвонить Филиппу, но раздумала, она не видела его уже около девяти недель. Ее жизнь напоминала работу хорошо отлаженного двигателя. Она занялась своим маленьким домиком, руководствуясь теперь уже собственным вкусом, поменяла мебель, перевесила картины и зеркала и поставила над камином огромный портрет Лиз в серебряной резной раме. Лиз напоминала здесь невесту Дороти Уайлдинг. По бокам в роскошных фарфоровых вазах стояли безумно-яркие розовые астры – любимые цветы Лиз. И еще одно изменение произошло у нее в доме – она больше не жила в нем одна. Первой появилась британская голубая, чье длинное и причудливое имя Нелл вскоре заменила на более короткое и близкое – Блоссом

[7]

, потому что, когда ее принесли ей четырехмесячным котенком, то из комочка пуха и шерсти на нее смотрели блестящие, как золотые астры, глаза. Из-за их миндалевидного разреза и слегка косящего взгляда ветеринар, делавший ей прививки, назвал ее «маленькой китайской милашкой», а потом и Нелл, в свою очередь, переименовала ее в Мою маленькую китайскую императрицу. Затем длинное имя сократилось и осталась только Императрица, которой, по сути, киска и была.

Всю свою жизнь Нелл хотела иметь кошку. Она их просто обожала, но отец, никогда не менявший своего мнения, не позволял переступать порог их дома ни одному животному. Он считал, что собаки воняют, а кошки царапают мебель. Нелл умоляла его, но все ее просьбы были бесполезны. Однажды Нелл осмелилась принести в дом бездомного котенка, которого отец немедленно приказал отнести и сдать в Королевское общество защиты животных.

– Но они же выкинут его на улицу, – жалобно хныкала Нелл. – Ну пожалуйста, пожалуйста, разреши оставить его дома. Я буду следить за ним, он совсем не будет тебе мешать. Я обещаю. Это же всего лишь маленький котенок.

– Уже этого достаточно, чтобы его тут не было. Бесконтрольное воспитание животных, впрочем, как и людей, достойно порицания. Эта доброта приводит к тому, что животные никогда не сталкиваются с теми жестокими реалиями жизни, которых ты еще пока не в состоянии постичь своим умом.

А Нелл никак не могла постичь своим умом своего отца. Она проплакала всю ночь напролет и дала себе клятву, что в один прекрасный день у нее будет собственный кот, который ни от кого не будет зависеть. Блоссом стоила шестьдесят гиней, и за нее действительно можно было отдать такие деньги, поэтому, когда через пару недель после покупки Нелл позвонили и спросили, не проявит ли она интерес к ее брату, не находящему покоя с тех пор, как его разлучили с сестрой, она согласилась. Кота она назвала Бандл; по данным ему рекомендациям, это был настоящий проказник и забияка. Первые несколько дней после его появления в доме Блоссом пряталась под кровать, а когда она оттуда все-таки появлялась, то Бандл, более крупный и сильный, начинал гонять ее по всему дому. Однако у Блоссом был настоящий бойцовский характерен несколько выдранных клочков шерсти вскоре научили Бандла уважать общество других. После этого они стали жить дружно и днем обычно вместе спали или играли в большой утепленной корзине, а вечером и ночью нализывали друг друга, лежа в ногах кровати Нелл. Если Нелл отсутствовала более суток, то она нанимала женщину, приходившую кормить кошек дважды в день. Они могли свободно входить и выходить из дома через специальные отверстия в дверях. Возвращаясь с очередного свидания, она с радостью слышала вместе со звуком открывающейся двери их пронзительное мяуканье. Стремительно срываясь с ее постели, где они проводили почти все время в ее отсутствие, кошки неслись к ней по ступенькам лестницы и с искренней радостью, мягкие и пушистые, встречали у порога. Не раз, сидя в большом кресле у камина и гладя лежащих у нее на коленях животных, Нелл задумчивым взглядом окидывала комнату и грустно вздыхала. Да, ей нечего было больше желать. Стабильная работа, деньги сыплются как из рога изобилия, и дом ничем не хуже тех, о которых она мечтала всю жизнь. Ей очень, очень повезло. Нередко, сидя у телевизора, она открывала бутылку вина и поднимала первый бокал в память о Лиз, как бы мысленно обращаясь к ней.