Старый трактир притулился между Домами гильдий на площади Мастеровых. Рабочий люд любит заходить сюда — быстро перекусить или наоборот знатно поужинать, угостить подруг сладкими вафлями, а детей — мороженным, пропустить кружечку горячего морса или чего покрепче. Хозяйка, молодая вдова, которую все зовут Матушка Бруни, держит семейное дело крепкой рукой, в чём ей неизменно помогают повар Пип и служанки — сестрички Гретель. После гибели мужа на войне, пять лет назад, Матушка не спешит в чужие постели и никого не зовёт в свою. Работа стала смыслом её жизни, однако вскоре появляется ещё один: Бруни спасает от побоев мальчишку, оказавшегося оборотнем, и в трактире поселяется новый неугомонный и озорной жилец. Время идёт медленно. Оно пахнет корицей и ванилью, песочным тестом и ягодным морсом, оно заполнено суетой на кухне и дворцовыми сплетнями, что приносит дочь Пипа — Старшая Королевская Булочница Ванилла. Но однажды в трактир заходит знатный посетитель, не пожелавший назвать своё имя. И в жизни Бруни всё меняется. Любовь охватывает, как пламя, в котором она может сгореть. Любовь расцветает волшебным цветком, и делает мир разноцветным и полным чудес. Любовь ставит условие, которое способен выполнить не каждый. Эта история с ароматом брусничного морса с мёдом и свежеиспечённых вафель, с горчинкой, придать которую может лишь настоящее чувство, наполнит теплом ваши сердца долгими вечерами, напомнит о родных, близких, любимых, и о том, что их счастье — это самое главное счастье на Земле.
В Вишенроге зарядили дожди. Щедро поливали столичные проспекты, прихотливо извивающиеся улочки, утопающие в зелени дома знати, ремесленные и купеческие кварталы. Умытые храмы сияли белизной, золотом и лазурью под серым небом, а королевский дворец из черного камня, с влажно блестящими крышами и повисшими стягами на многочисленных башнях казался намокшей хищной птицей, усевшийся на вершине горы над Тикрейской гаванью.
На площадь Мастеровых выходили четыре улицы — Кузнечная, Гончарная, Каменная и Прачечная. Дома здесь казались не такими важными, как в соседнем — Торговом — квартале, но сработаны были добротно и стояли десятилетия, заботливо подновляемые хозяевами. После Большого пожара, случившегося семьдесят лет назад и пожравшего около двух третей городских зданий, улицы возвели заново, используя больше камень, чем дерево. С тех пор одно и двухэтажные домики отличались лишь цветом фасадов и крыш, да количеством горшков с цветами, так любимыми домохозяйками во все времена. Улицы квартала хвастались друг перед другом Палатами гильдий, на которые, казалось, ушло больше камня и вазонов с растениями, чем на остальные дома. Две из них — каменщиков и прачек, смотрели фасадами на площадь, а между ними расположился маленький домик цвета тёмной охры, с углами, поросшими мхом, и крышей, на которой устраивали свидания местные кошки, привлечённые запахом съестного. Семья, купившая сгоревшую во время Большого пожара мастерскую, перестроила ее под трактир, с тех пор не закрывавший двери для посетителей ни в хорошую погоду, ни в ненастье. Гостей здесь всегда ждала баранья похлебка с ломтем вкуснейшего серого хлеба, свежие сыры, перепела на вертеле, уложенные в гнездышки из ароматной зелени и посыпанные кунжутом, холодное пиво или горячий, пользующийся в эти ветреные дни особенным спросом, морс из лесных ягод с медом. Нынешняя хозяйка трактира, Матушка Бруни всегда сама проверяла качество поставляемых продуктов, как делала ее мать, а до нее — бабка-основательница семейного дела. За некоторыми она лично ходила на рынок в сопровождении двух верных служанок, сестер Гретель, за глаза называемых Гренадершами за внушительный рост и косую сажень в плечах.
В данный момент Матушка, тоскливо поглядывая в залитое потоками воды окно, выслушивала монолог повара Пипа о дурном настроении. Фраза «Катался как сыр в масле» явно была придумана про него, невысокого, круглого и абсолютно лысого толстяка, отличавшегося неуемной энергией, кипящей кулинарной фантазией и резкими перепадами настроения, напрямую зависевшими от метеоусловий. Пип, или как ласково называла его Бруни, Пиппо, приходившийся двоюрдным братом ее покойной матушке, не представлял жизни без солнца, в его отсутствие впадая в уныние. Нынешнее совместное уныние повара и погоды длилось уже без малого две недели и, наконец, вылилось в истерику толстяка по поводу сорта муки для выпекания его знаменитых на всю столицу соленых булочек. Поток слов лился и лился, как те самые косые струи дождя, что барабанили в окна, шумели в водостоке и стучали по крыше.
