«Зубная паста „ОПТИМУС“ — залог хорошего настроения и взаимной любви!»

— улыбающаяся неоновая девица в бикини мчалась на огромной, в несколько этажей, акуле по мерцающим электрическим волнам. «Идиллия, — грустно подумал Новак. — Искреннее чувство на почве здоровых зубов. Почистил их „Оптимусом“ — и возлюбил ближних. Сразу, скопом… Вот только взаимности может и не получиться: всегда найдутся такие, что пользуются другой пастой, а то и вовсе не чистят зубов…»

Ночной город до краев полнился рекламой. Неон рассыпался по карнизам и фасадам зданий, взрывался разноцветными искрами. Над зданием мэрии, разбрызгивая фиолетовые сполохи мигалок, пролетел в сторону южной окраины полицейский вертолет.

Новак проводил вертолет взглядом и закурил сигарету. Он стоял у раскрытого окна, и отсветы рекламы скользили по его худощавому лицу.

В комнате было душно, накурено, пахло джином. В углу на столике светился монитор персонального компьютера. Новак готовил репортаж о неудачном ограблении антикварной лавки для утреннего выпуска «Плейн диллер» — газеты, где он работал в отделе уголовной хроники. Репортаж получался веселым, тем более случай был анекдотичный. Грабитель наставил на хозяина старый «кольт» и потребовал наличность. Хозяин же оказался тертым малым, залепил ему оплеуху, связал и вызвал полицию. Те приехали и, добродушно посмеиваясь, погрузили ошарашенного таким исходом неудачника в машину. Довольный комиссар разразился по этому поводу длинной речью о растущей преступности и жалких фондах.

Новак стряхнул пепел с рукава пижамы и посмотрел в угол. Себя он считал неудачником. Сколько ночей он стучал по клавиатуре, курил у окна, пил джин, от которого не пьянеешь, а только болит голова? Что получил взамен? Джоан и та последнее время или молчит, или злится… ну да ладно, на нее иногда находит… Кстати, не позвонить ли ей?

Звонок был долгим, настойчивым. Новак с трудом разлепил веки и, чуть пошатываясь со сна, подошел к видеофону. В левом виске толчками пульсировала боль. За окном едва брезжило. Новак поморщился и щелкнул клавишей.

— Очень хорошо, что ты дома! — сказал с экрана редактор отдела уголовной хроники Билл Хэйден.

— Вот уж действительно, — угрюмо согласился Новак, потирая висок. Боль не проходила. Кажется, даже наоборот, усилилась.

— Значит так, — Хэйден поправил роговые очки с дымчатыми стеклами, — сейчас ты поедешь в обсерваторию…

— Прямо сейчас? — уточнил Новак.

До обсерватории было полтораста миль. От города к предгорьям тянулось широкое пласт-бетоновое шоссе, серпантином поднимаясь на перевал, а там — еще несколько миль в сторону по асфальту прямо к коттеджам астрофизиков. Вообще-то Новак не любил брать интервью у ученых: часто приходится изрядно попотеть, чтобы сделать их высказывания доступными неискушенному в науке читателю, но сегодня выбора не было.

Выехав за черту города, Новак бросил монету в щель придорожного автомата и вдавил педаль реостата. Электромоторы мягко загудели, антикрыло ощутимо прижало машину к дороге. Перед виадуком вырос городок из разноцветных палаток. Кое-где меж ними курились дымки костров: там готовили завтрак. У ближней палатки веселый бородач тетешкал ребенка. Судя по сложенным транспарантам, здесь остановились участники марша за разоружение, двигавшиеся в сторону столицы. Мимоходом Новак отметил, что возле лагеря нет ни одной полицейской машины — обычно, где сторонники разоружения, там полиция.

Потом мимо проносились веселые зеленые лужайки, похожие на ухоженные газоны, аккуратные рощицы и вездесущие, изрядно надоевшие щиты рекламы. На горизонте в голубоватой дымке виднелись горы. Казалось, они просто висят в воздухе.

Дорога всегда действовала на Новака успокаивающе. К тому же шоссе в эти часы было почти пустым, только изредка попадались тяжелые грузовики, да проскакивали междугородние лайнеры.

Новак включил радио. Передавали об исчезновении Луны, но ничего нового не было. Диктор вещал о скором пришествии Судного дня и советовал во имя спасения души вступать в секту адептов тридцать первого дня. Оказывается, и такая существует, усмехнулся Новак и переключил программу. Салон заполнила легкая музыка. Во всяком случае, она не мешала думать.

У сержанта был крупный мясистый нос, то и дело покрывавшийся мелкими каплями пота. Стерев их в очередной раз, полицейский шумно отхлебнул пиво из жестяной банки.

— Терпеть не могу жару, — сказал он, облизывая пену с рыжих усов.

Действительно, было душно. Пахло пылью и раскаленным асфальтом. По сторонам дороги за ржавыми обрывками «колючки» никла к земле свалявшаяся серая пшеница. Судя по всему, ее не убирали года два. За шлагбаумом в белесой, дрожащей от зноя, мгле виднелись потемневшие крыши городка и красного кирпича водонапорная башня. Башня была наполовину разрушена и торчала гнилым зубом.

— Что там? — кивнул в сторону крыш Новак. Он, тоже с банкой пива в руке, боком устроился на сиденье электроля. Обе дверцы были открыты для циркуляции воздуха. Впрочем, это мало помогало.

— Цивилизаторы… — полицейский допил пиво и бросил банку. Она глухо ударилась о другие, что во множестве валялись среди жухлой травы, — Мразь…

Поперек дороги мелом была прочерчена жирная полоса. Что она означала — нетрудно догадаться, потому как возле обочины сидел худой бородатый парень в защитного цвета рубашке без пуговиц, надетой на голое тело, и вытертых до белизны шортах. Рядом валялась автоматическая винтовка. Парень задумчиво смотрел на Новака и жевал травинку.

Когда машина остановилась, он подхватил винтовку, подошел к электролю и, открыв дверцу, сложился на сиденье, устраивая меж ног оружие. Дуло при этом несколько раз звякнуло по ветровому стеклу и чиркнуло по обшивке потолка, оставляя темные полосы. Наконец парень затих и уставился на дорогу.

— А дальше что? — спросил Новак. Ему становилось интересно.

Парень посмотрел на него невидящими глазами, хрипло сказал «поехали», прокашлялся, сплюнул через опущенное боковое стекло и вытащил сигарету. Новак тоже закурил, и они поехали.

Несколько раз он пытался заговорить со своим спутником, но тот только бессмысленно смотрел на дорогу и плевался в окно. Так молча и ехали. Миновали обгорелый остов тяжелого грузовика, уткнувшийся в закопченную выцветшую стойку рекламного щита, спустились с невысокого пригорка и по узкому мостику въехали в город. Вернее, в то, что осталось от него.