Когда Дейв Уоллес знал, что не сможет провести с Энн Джосслин весь день, они иногда встречались в местечке, которое он разыскал на восточном берегу залива Иагуарамас. Из-за расположенной неподалеку военно-морской базы туристы этих мест избегали, к тому же там, где кончалось шоссе, не было ничего примечательного, кроме поросшей лесом полоски земли, выходившей к проливу Бока-де-Монас, первому из четырех, образующих Пасть Дракона и отделяющих северо-западную оконечность Тринидада от Венесуэлы.

Единственным достоинством этого уголка было то, что, казалось, им никто не пользовался. Каменистый, утыканный деревьями берег, да серые, мутные воды залива Париа выглядели неприветливо и не располагали к купанию. Но для них это было укромное местечко, да к тому же всего в десяти – двенадцати милях от Порт-оф-Спейна. Стоял март, пышно цвели деревья паури, своими яркими желтыми цветами оживляли пейзаж, который он уже с утра пытался перенести на холст.

Большую часть дня свет был тусклым, но к трем часам, когда Энн начала спускаться по ведущей от шоссе узкой тропинке, черновой набросок был уже готов. Дейв знал, что если бы жена удосужилась взглянуть на полотно, она заметила бы, что покинув сразу после ленча свое бунгало, он не терял времени даром.

Когда они могли провести время вместе, Дейв всегда выполнял какую-то часть работы, чтобы оправдать свое отсутствие. За десять недель их знакомства он закончил не меньше дюжины картин, но напряжение таких тайных встреч стало действовать ему на нервы. Вот и теперь, собирая этюдник, Дейв уже ждал, что Энн выразит свое недовольство и снова вернется к вопросу, обсуждать который они старательно избегали последние два часа.

– Ты переговорил с ней за выходные?

Бунгало, которое снял в декабре Дейв Уоллес, находилось точно к западу от города и неподалеку от яхт-клуба. Узкая дорожка между деревьев вела от шоссе к открытому участку, выходящему на залив, а посаженный на границе большой воды морской виноград был обрезан на высоте двух или трех футов, так что создавал впечатление сплошной живой изгороди и маскировал лужайку с тропинкой посередине, которая вела к берегу.

Само по себе бунгало представляло бревенчатый дом под железной крышей, цоколь из бетонных блоков приподнимал его надземлей фута на три. Его некрашенный фасад не был данью моде или претензией на оригинальность, но зато арендная плата была вполне приемлемой и Уоллес, поселившись здесь, не собирался с кем-нибудь делить этот дом. Позади бунгало стояло совсем маленькое, рахитичное строение, дававшее кров жившей здесь паре – кухарке и горничной Эрнестине и её мужу, который исполнял обязанности садовника, посыльного и мастера на все руки для Уоллеса и его соседей.

Когда Уоллес въехал на взятом напрокат седане шестилетней давности в служившую гаражом пристройку к хижине, сквощь полузакрытые ставни пробивался свет. В сгущающихся сумерках появился Оливер и забрал из багажника мольберт и этюдник. Недописанное полотно осталось на заднем сиденье и, потянувшись за ним, Дейв заметил, что хотя в гостиной горел свет, на кухне никого не было. Это его удивило, ведь обычно в это время там хозяйничала Эрнестина, и он спросил:

– Оливер, сегодня вечером ужина не будет?

– О, да, сэр, – ответил Оливер, высокий жилистый негр в шортах цвета хаки и залатанной выцветшей рубашке. Он почтительно улыбнулся, обнажив свои белые зубы. – Хозяйка сказала, что вы поужинаете в другом месте.