Двум медведям никогда не ужиться в одной берлоге, и не важно, что берлога – размером со Вселенную. Борьба Урзы Мироходца с Фирексией продолжается. Доминарии в очередной раз грозит стать плацдармом для выяснения их отношений. Но что может противопоставить армиям полумеханических существ один человек, пусть и обладающий сверхъестественными способностями? И Урза вступает на опасный путь, пройденный когда-то транами, намереваясь создать новую породу людей – породу героев.
Наследие
Баррин замедлил шаг на пороге аудитории и вздохнул. Благодушное настроение испарилось. Вот и кончился отпуск… Едва вернувшись в Толарийскую академию, старший маг по давней привычке решил перед сном наскоро обойти главное здание. Сегодня к тому же ему хотелось дать Рейни время спокойно разобрать вещи. Их комнаты в магистерском ряду располагались по соседству, и Баррин подумал, что, когда девушка освободится, он еще раз, без спешки, пожелает ей доброй ночи.
Заметив в дальней лаборатории свет, Баррин решил предложить свою помощь, не сомневаясь, что Это один из кураторов засиделся допоздна, готовя завтрашнюю лекцию. «Рейни, наверно, будет ждать, – слабо шевельнулась мысль, – но ведь и она на моем месте не отказала бы в совете неопытному наставнику». Кроме того, помогая младшему коллеге, он снова ощутил бы, что держит руку на пульсе. Как-никак, старший маг впервые так надолго покидал академию. Первое, что бросилось в глаза, – выбитая вместе с косяком дверь одного из кабинетов. Удивление сменилось легкой тревогой, когда маг вспомнил, что пострадавшая дверь вела в кабинет Урзы. Впрочем, тревога длилась недолго, потому что из задней комнаты уже показался сам Мироходец, а за ним – серебряный Карн. Оба были нагружены книгами и свитками, которые тотчас пополнили порядочную груду пособий, уже грозивших обрушиться с кафедры. Баррин поморщился. Его брови сошлись еще теснее, когда он понял: Урза настолько увлечен работой, что до сих пор не заметил присутствия мага, – и это при сверхъестественной восприимчивости мироходца! Рассеянный Урза представлял собой чрезвычайно опасное явление.
Человек, стоявший сейчас перед Баррином, был известен в истории как Разрушитель Аргота, вызвавший Великое Оледенение. Правда, сам Урза не мог или не хотел признать, что глобальная катастрофа – исключительно его рук дело. Баррин тоже не стал бы огульно обвинять мироходца, тем более что, обосновавшись на Толарии, тот уже не оставлял за собой такого скандального следа, однако и безоглядно доверять ему маг не спешил. Так что при виде погрузившегося в задумчивость Урзы Баррину стало не по себе. Неподвижный взгляд и отрешенный вид мироходца напомнили ему о том состоянии безумного напора, которое закончилось серией печально известных катаклизмов. Очевидно, Урзой опять овладела излюбленная мания: Фирексия.
Эта древняя раса, носившая прежде имя транов, существовала когда-то на Доминарии и достигла уровня технического развития, недоступного до сих пор никому, кроме, может быть, Урзы. Однако начавшаяся война столкнула транов с пути мудрости и увлекла на темные тропы, приведшие к ужасным извращениям природы. Им пришлось покинуть Доминарию и переселиться в искусственно созданный мир – Фирексию, состоящую из девяти концентрических сфер и отделенную от остальной Вселенной бездонной черной пропастью. Несколько тысячелетий спустя изгнанникам все же удалось вырваться из плена этого мира, и с тех пор они вечным кошмаром преследовали Урзу. Мироходец, потерявший брата и единственную подругу Ксанчу, сопровождавшую его в странствиях, всей душой ненавидел тварей, поменявших человеческий облик на уродливые изобретения фирексийских механиков. Столетиями одинокий мироходец противостоял девяти сферам, рождающим тлетворную механическую силу. Уже несколько раз жажда мести едва не стоила Урзе жизни – или, вернее, существования, однако до сих пор он расплачивался только чужими жизнями.
И хотя подобная мания, овладевшая столь могущественным существом, была опасна вдвойне, Баррин понимал боль Урзы и почти готов был простить ему дорого обходившиеся миру ошибки. Маг верил, что справедливость на стороне мироходца, верил, что обитатели Фирексии стремятся вернуться в Доминарию и что без Урзы Толарийская академия бессильна остановить их. Именно поэтому Баррин участвовал в создании «Маяка» – небесного корабля, который, по твердому убеждению его создателя, должен был стать грозным оружием против предстоящего вторжения. Впрочем, эта убежденность всегда казалась Баррину несколько наигранной.
Книга 1
Человеческая составляющая [3385–3570 годы а. л.]
Глава 1
Равнодушно сложив руки на груди, Гатха созерцал открывающийся из выпуклого окна вид, краем уха слушая, как Баррин отвечает на вопросы стайки новичков. Дымчатое стекло окрашивало окружающий мир в мрачный серый цвет, который вполне отвечал настроению юноши, вынужденного дожидаться, пока старший маг найдет для него время. Дождь брызгал на верхний свод стекла то крупными тяжелыми каплями, то еле заметной моросью. Последнее здание для новых лабораторий Урзы едва успели закончить до начала сезона бурь.
– Мы уже говорили об этом, – объяснял магистр Баррин, отвечая на вопрос, который Гатха пропустил мимо ушей. Маг говорил по-прежнему терпеливо, но старшему ученику были хорошо заметны морщинки вокруг зеленых глаз, выдававшие недовольство наставника. – Магия не оказывает прямого влияния на развитие ребенка. Речь идет о воздействии, предшествующем зачатию, с целью усиления качеств, которые ребенок так или иначе должен унаследовать от родителей.
Продолжалось обсуждение работы над новой породой: сомнительного проекта Урзы, задумавшего вывести род неких безупречных воителей. Первому поколению уже пошел шестой год. Гатха пожал плечами, выражая свое отношение к объяснениям Баррина, и принялся нетерпеливо притопывать ногой.
Новички, своим видом напоминавшие Гатхе баранов, сбились вокруг старшего мага, как стадо вокруг пастуха. Старшие ученики освободили просторную лабораторию специально для этой группы начинающих. Если не считать недостроенной искусственной матки, задвинутой в дальний угол, помещение ничем не отличалось от лекционных залов в главном здании. Гатха досадовал на потерю времени, хотя и счел необходимым ответить на вызов старшего мага, тем более что любой знак внимания со стороны Баррина был заметным событием в жизни любого ученика. Так что Гатха молчал и терпел, развлекая себя изучением нового пополнения. Дюжина без одного. Глаза разгорелись после знакомства с новыми лабораториями и обзорной лекции, прочитанной старшим магом. Многие, понятно, рассчитывают оказаться очередными юными талантами, такими, как Тефери, Джойра или сам Гатха. Для попавшего на остров подобные мечты о величии были понятны, и к ним относились с одобрением, если только ученик проявлял признаки одаренности. Однако несколько новичков чувствовали себя здесь явно неуютно, то и дело оглядывались вокруг с тревогой и беспокойством, и Гатха сразу определил их для себя как очередной набор «умелых рук». Такие могут принимать участие в общей работе, даже и над Наследием, но только под постоянным руководством старших. Они просто орудия для таких мастеров, как Баррин, Рейни, а в недалеком будущем и он сам.
Один из новичков неуверенно поднял руку. Тощий мальчишка с волосами цвета спелого рубарба. Его выдающийся нос уверенно господствовал над прочими чертами лица.
Глава 2
Кроаг медленно всплывал из глубин сна, дающего отдых и восстановление. Тело члена Внутреннего Круга Фирексии зашевелилось в баке с блестящей смазкой. Жидкость просачивалась в микроскопические поры сероватой пленки, туго натянутой на жесткие мускулы с проволочными жилами и бороздчатый череп. Череп, казавшийся маленьким на слишком крупном для него теле, был недавно снабжен щитками, прикрывающими глазницы. Зубы оскалены в застывшей бессмысленной улыбке. Сквозь щели между зубами Кроаг втягивал живительную смазку внутрь. Суставчатая рука с остро заточенными металлическими пальцами и проволоками тяг поднялась над блестящей поверхностью масла, заскребла стальной край бака и сомкнулась на исцарапанном клапане. Смазка, сбегающая по металлу, скапливалась на угловатом сочленении локтя и тяжелыми каплями падала обратно в бак.
В еще сумрачное сознание Кроага пробивался гулкий шепот, пробуждая приятные воспоминания: запах горячего железа и свежей смазки. В памяти выросла темная высокая фигура, черная в беззвездной, безлунной ночи. Окружающий мир светился искрами бесчисленных кузниц, а далеко наверху, в металлическом небе, кружились хлопья окалины. Темный образ вырастал, надвигаясь, и огромные пространства искусственного мира съеживались за его спиной. Темный левиафан застыл, обнаружив Кроага в беспредельных глубинах своего разума.
Этой ночью Явгмот явился, чтобы говорить с ним.
Темный бог Фирексии, создатель мира и усовершенствованных тел. Никто во всей Вселенной не обладал столь совершенными формами. Из глубин тысячелетней дремоты всевышний обращался к Внутреннему кругу, передавая свою волю. Кроаг хорошо помнил тот единственный раз, когда бог полностью очнулся от сна, помнил и тот великий ужас, что объял все девять кругов Фирексии, ужас, заставивший каждого склониться перед его величием. Тогда по воле его и была начата великая миссия: перестройка Доминарии, центром которой должна стать Фирексия. Рокот недовольства встряхнул тело Кроага, еще погруженное в сон. Член совета содрогнулся перед выражением высочайшего гнева.
«Урза Мироходец жив!»
Глава 3
Гатха стоял в Главном Зале, как официально называли теперь помещение, ставшее средоточием множества мастерских и лабораторий, где велись работы над проектом Породы и продолжалась разработка проекта «Наследие». Юноша не переставал восхищаться величием Зала: сводчатыми арками, центральными колоннами, скрывавшими мана-фокусирующие линзы Рейни, простором… Да. Урза мыслил
широко.
Как и его молодой ученик, уже ставший куратором.
Гатха прошелся вдоль ряда искусственных маток, высовывавших округлые носы из ниш. Здесь вызревали воины-метатраны. Вот этот обязан своим существованием, если не жизнью, самому Гатхе. Твердые подошвы сапог куратора отбивали медленный ритм по каменному полу. Рука скользнула по гладкому металлу, задержалась на выпуклом стекле смотрового оконца, за которым темнела внутренность матки. Гатха не стремился присутствовать при всех «рождениях», но это может оказаться особенным. Скоро будет видно.
Здесь его и нашел Тимейн.
– Учитель Гатха…
Всего лишь вежливое обращение, в голосе юнца ни малейшего трепета. И окликнув его, старший ученик замолчал, дожидаясь ответа.
Глава 4
Оставив позади царство Залфир, команда «Маяка» осмотрелась по сторонам и не увидела ничего, кроме горизонта. Карн оглянулся на корму судна. Ее плавный силуэт темнел в ореоле заката. Ильса Бравен, временный капитан корабля, прокричала с мостика команду, которой «Маяк» теперь долго не услышит:
– Курс в небо! Поднять корабль!
Матросы зашевелились, механики запускали магические двигатели. Стройное судно медленно разомкнуло объятия серой воды и погрузилось в алое сияние умирающего солнца. Засвистел рассеченный острым бушпритом ветер. Паруса по-прежнему выгибались, но теперь их наполняла сила магии. Любой из моряков и учеников академии, находившихся на борту, согласился бы, что нет ничего прекраснее этого первого мига полной свободы корабля, презирающего власть стихий.
Один Карн не наслаждался ощущением всесилия, хотя знал, что это был последний полет «Маяка», которого требования секретности заставят впредь играть роль обычного, прикованного к поверхности океана судна. Прототип не забыл, сколько раз он восхищался мгновениями взлета, стоя на палубе или находясь в самом сердце корабля, где он, слившись с силовыми камнями, регулировал работу магических двигателей с недоступной для смертного точностью. Это были хорошие времена, может быть, лучшие в его жизни, но они прошли.
Последние десять лет Толария казалась Карну тюрьмой. От постоянных переходов между разновременными зонами его лихорадило. У него уже не оставалось времени по-настоящему знакомиться с учениками. Любой из них растворялся в потоке летящего времени за те часы или дни, что Карн проводил в медленновременной зоне, помогая в работе Рейни, Баррину или Гатхе.
Глава 5
Даввол шагнул в темное сияние портала. Говорун, оторвавший его от работы, следовал за ним по пятам.
Горячий воздух опалил кожу и, ворвавшись в легкие кислой масляной вонью, заставил Даввола упасть на колени. Зарево, вырывавшееся из огромных домен, освещало вечную ночь Четвертой Сферы адским ржавым светом, в котором кружили черные хлопья окалины. С изнанки третьего уровня, переплетением труб и проводов заменявшей небо, мелким дождем моросила остывающая смазка. Листовая сталь, на которую опустился Даввол, была раскалена, как противень в духовке. Броня коракианца мгновенно нагрелась, и ему пришлось вскочить на ноги, чтобы не изжариться заживо.
Невдалеке, среди пляшущих языков пламени и жирных клубов чада, двигалась тень фирексийца. Давволу припомнились чудовища из коракианских сказок – скелеты рук, голый череп и страшная ухмылка острых стальных зубов. Когда фирексиец приблизился, на нем стали видны полосы гибкой стали, то и дело переползающие на новое место. Собственно, это живое одеяние составляло единое целое с телом чудовища. Безусловно, Давволу еще не доводилось встречаться со столь могущественным созданием. Какое величие! Коракианец задрожал, колени его обмякли, и он снова рухнул на четвереньки, склоняясь перед смертоносной властью. Могучий фирексиец проскрежетал что-то на своем языке, обращаясь к говоруну.
– Я Кроаг, член Внутреннего Круга, – перевел тот, лязгая на каждом слове. – Тебе не нравится наш мир, Даввол?
Коракианец заставил себя выпрямить спину, растирая руки, уже вспухшие волдырями ожогов.
