Море уже начало волноваться, когда мы шли мимо Бутачаукес, большого острова, расположенного вблизи побережья, который как бы прикрывает собой от нависшей над морем кордильеры Анд целую группу островов помельче.

Шхуна «Пумалин», водоизмещением тонн в тридцать, низко оседала в воде под тяжестью мешков с устрицами и другими моллюсками — альмехас, чольгас и чоритос, — добытыми ловцами ракушек на бесчисленных морских отмелях в районе островов Чаукес. Ни на одной из географических карт не обозначено точное число разбросанных здесь островков: в прилив их не больше шести-семи, но во время отлива можно насчитать до десяти, а то и до двенадцати, в зависимости от времени года. В этой части побережья Тихий океан забавляется, словно шаловливый ребенок, запуская могучие пальцы прилива с одной стороны в узкую бухту Корковадо, а с другой — в канал Чакао и перемешивая по своей прихоти без того путаный лабиринт островов.

— Ветер нам сейчас даже на руку, товар немного подмокнет и свеженьким дойдет до Пуэрто Монтт, а оттуда и до Сантьяго, — заметил владелец шхуны Хосе Эрнандес-и-Эрнандес; столь пышно он зачастую величал себя, щеголяя почти что испанским произношением.

Хосе Эрнандес, родом с острова Чилоэ, долгое время плавал на каботажных катерах по Магелланову проливу, где, видимо, и подучился говорить чуть ли не с чистейшим кастильским акцентом, а фамилию свою он называл дважды лишь потому, что на Чилоэ человек с одной фамилией — все равно что незаконнорожденный.

Повидав на своем веку людей разных и отовсюду, Хосе Эрнандес обладал к тому же столь редким для жителя Чилоэ талантом, как красноречие, и даже открыто посмеивался над кое-какими предрассудками земляков.

— А... это чокнутая с Ролечи, — сказал мне Эрменехильдо Барриа, который у нас на судне был и за боцмана и кока, и за палубного, поскольку понимал толк в любом деле, тогда как сам хозяин барки «Сирена», некий Андраде, торговец из Пуэрто Монтт, выходил в море, мало что смысля в мореплавании. Барриа — рослый и крепкий мужчина, с жесткими, топорщившимися, как щетка, усами, в которых порой, после обеда, застревала лапша, не то какие-либо иные остатки пищи, — хоть и был уже в возрасте, однако, если случалось запутаться в реях парусу, немедля взбирался наверх, ловко перехватывая руками и ногами мачту. Качало его разве только на суше, когда чересчур нагрузится яблочной чичи

[3]

. Я служил тогда на консервной фабрике в Кальбуко, арендовавшей барку «Сирена» для транспортировки съедобных моллюсков, которых собирали и очищали от раковин обитатели Чилоэ и соседних островов.

Уже светало, когда мы подошли к Ролече, самому крупному из островов — подводных отрогов Анд, поднимающихся со дна океана у входа в залив Анкуд. Каменистый, усыпанный галькой берег острова здесь образует удобную бухту. Мы бросали якорь и как раз в этот момент заметили на берегу женщину, которая делала нам какие-то непонятные знаки рукой — она то ли звала нас, то ли хотела отогнать прочь, подальше от этого места.

— Чокнутая? — переспросил я.

— Вообще-то она в самом деле больная. Не из тех, что прихихикивают да заманивают к себе прохожих, — вмешался в разговор Андраде.

— Вообще-то она тихая, только изредка на нее находит... больше в полнолуние, говорят, — вернулся к прерванному разговору Барриа, когда мы с ним уже сидели в шлюпке и боцман греб к острову, где я должен был забрать для консервной фабрики очищенное мясо ракушек.