Он остановился перед дверью и постарался отдышаться. Там, за крепкими дубовыми створками, украшенными чудными мифологическими животными вроде льва с крыльями или прямоходящего крокодила (это ж надо иметь такую буйную фантазию, он бы нашёл верное применение подобным идиотам — на каменоломнях, например, черпать вдохновение с молотом в руках!), находился человек, не просто какой-то разумный, вроде высокомерного эльфа или агрессивно-флегматичного орка, а именно существо одного с ним народа, но которого он боялся до дрожи в коленях, внезапного заикания, а бывало, оставаясь одному либо с проституткой, от воспоминания мог и газы пустить, что отнюдь не прибавляло ему уверенности и самоуважения.

Хотя, что такое самоуважение? Это когда человек уважает себя. Но ведь нужно ещё быть довольным собой. Лишь выйдя из ситуации живым и с достаточным грузом золота и драгоценностей, что обеспечат достойную старость и любовь женщин — вот тогда он будет себя уважать. А сейчас ему, не обременённому благородной чушью, начхать на совесть, жалость, милосердие, уважение или самоуважение — чересчур уж это не денежные категории. Ему ближе и понятней существа, не стесняющиеся удара в спину, равнодушно глядящие на кровь и приходящие от драгоценного металла в нехорошее возбуждение.

Прокашлялся, стукнул два раза костяшками пальцев в дверь и спустя пару ударов сердца толкнул её.

На этот раз обстановка в помещении была ещё скуднее, чем в предыдущих местах встреч: единственная свеча на столе бликами намекала на крайнюю компактность комнатки: стены, драпированные какой-то серо-коричневой тканью, отсутствие окон, точнее, явное их отсутствие, ибо есть ли какой-то иной вход, сообщающийся с внешним миром, помимо дверей, сквозь которые он прошёл, понять было сложно. Сквозняка нет — ну так что, иной ход может быть очень хорошо подогнан и оббит соответствующей тканью. Только неизменное блюдо с яблоками на небольшом столике говорило о том, что он попал к нужному человеку.

Тень за столиком шевельнулась, и в свете свечи возникла рука в обрамлении свободного рукава тёмно-синего цвета с ножиком. Мужчина даже едва заметно дрогнул от неожиданности, с внезапно вспыхнувшей, какой-то иррациональной ненавистью к этим холёным, ухоженным пальцам и узловатым суставам, что ловко и неторопливо снимают кожуру с яблока, будто… с человека… Нужно взять себя в руки! При этом необходимо держать соответствующую подобострастную улыбку. Но как её держать? Хоть гвоздями крепи! Но надо, иначе… судьба яблока — и косточки не останется, всё схарчит палаческая машина.

Обстановка в помещении была спартанской: несколько столов, скамьи крепкие, дубовые, вытертые бесконечным количеством посетителей, в дальнем от дверей конце — лежанки до десятка: доски с соломой, накрытые грубым холстом, сквозь узкие окна — бойницы проникает неяркий предвечерний свет.

Лица сидящих вокруг стола бесстрастны — такие могут быть у разумных, знающих себе цену, поэтому не видящих необходимости оживлять атмосферу за столом солёными шутками, громкими бравадами и грубым желанием чем-либо померяться.

Слово держал старший из наёмников, слегка обрюзгший, но не утративший при этом ауры опасного бойца седобородый одноглазый Сетр, старый знакомец Брады по предыдущей вольной жизни.

— … Парфиял ушёл к новопровозглашённому Хану в степь — будто бы тот набирал личную гвардию не из соплеменников — уж очень тот многим насолил и, не взирая на кровавые чистки и уничтожения целых родов, нет да нет, появлялись степняки, мечтающие свершить кровную месть.

Настроение у Прейра РоГичи, капитана королевской гвардии было пасмурным. При всей крепости своего характера, цельности и основательности натуры, что отмечали все вокруг — и близкие, и недруги, и командиры, и подчинённые, приступы меланхолии с редкой периодичностью преследовали его. И то сказать, было с чего загрустить. В глупом, высосанном из пальца дракона, можно сказать, отцами-командирами патрулировании он потерял полтора десятка бойцов! Вдуматься только: посреди королевства, где смирившись с необходимостью мозолить задницу в седле, зато на свежем воздухе, в не самой плохой компании с маркизом Фиори РоПеруши, тоже каким-то нелепым образом поставленного во главе патруля — хотя это вполне нормальная практика, другом детства наследной принцессы (в принципе капитан собирался использовать это знакомство в последующем продвигании своих детей — старший-то уже служил в подчинении старика РоДизайши, а вот средний, Меньи и малышка Адалия ещё нуждались в отеческой опёке и напутствии), они вляпались в самое немыслимое драконье дерьмо — сильный отряд уруков! Это… это до сих пор не укладывалось в голове у капитана. Где тогда королевская разведка? Что делает служба охраны Агробара? Ведь не взирая на дотошность дознавателей и несерьёзные обвинения королевских чиновников в… неадекватном поведении (это он-то, пример сдержанности и терпимости!), то бишь, типа, залил яйца вином и завёл отряд… непонятно куда, а теперь, смотри ты, списывает собственную командирскую некомпетентность на пушистых и вряд ли существующих в поданном РоГичи виде уруков! Немыслимо!

Его крепкие, как уже говорилось выше, мозги всколыхнулись, словно яичница с непрожаренным белком. Он бы и сам себе не поверил, если бы чудом не остался жив и собственной шкурой не испытал остроту урукских метательных топориков, что из его гвардейцев делали свежину для страшных ягиров.

Но по прибытию его ждал ещё один сюрприз. В высших эшелонах власти Агробара в связи с войной наметилось вовсе уж непонятное движение. Кого-то куда-то перемещали, отправляли — это всё понятно и естественно, но на их место приходили не совсем известные РоГичи люди, а если быть точнее, некие ставленники коменданта города РоШакли, при чём по косвенным слухам, не всегда благонадёжные. С чего это Его Величество Элий Четвёртый так возвысил этого… индюка с сомнительным благородным происхождением — пожалуй, что сам капитан, будучи четвёртым, последним сыном третьей и самой слабой ветви рода РоДизайши являлся не в пример знатнее того? И почему молчит лорд РоВенци, благородный и преданный короне до седых волос? Эти интриги вызывали у капитана помимо всего прочего приступы мигрени. Так вот, сюрприз заключался в том, что остаткам гвардии, что ещё находились в столице, предписывалось собраться в течение трёх суток и ждать фактически в сёдлах приказа об убытии на войну. То-то было возмущения в рядах красно-жёлтых чаек, привыкших чувствовать себя столичными парнями. Тем не менее, гвардия должна быть везде на высоте: и на плацу, и на кривых улочках города, и в поле в конной сшибке и в дремучих лесах, поэтому РоГичи сделал краткое, но ёмкое внушение подчинённым, после чего они прониклись и даже обрадовались «прогулке» на свежем воздухе (при этом невозмутимый капитан так скривился, будто раскусил таракана, вспомнив ещё даже не осевшую пыль с предыдущей «прогулки» и точно такие бравые возгласы, но промолчал). В запасе у него ещё были слухи о выдвижении самого короля на шалюрскую кампанию, а у гвардии, как известно, первейшая обязанность — охрана сюзерена. Но до слухов, слава Единому, не дошло — не дело офицеру заниматься распространением непроверенной информацией, хватило чётких словесных пируэтов и напоминания о долге и чести — как обычно, без повышения голоса, с дублированием спокойным и выразительным взглядом серых глаз, на который подчинённым редко находилось что ответить.

Как правило, РоГичи был именно таким: подтянутым и образцовым военным, знающим себе цену, поэтому не старающемуся доказать это длинными словесными руладами и эмоциями — он знал, что это производит противоположное впечатление. Но, как выяснилось, и из правил бывают исключения. Тому подтверждение — общение с гоблином со странным именем Худук из не менее странной команды наёмников, состоявшей из представителей разных рас, причём и светлых, и тёмных, соседство которых было противопоказано самой жизнью, и одного человека, загадочного илийского королевского смертника, как показалось капитану, являвшегося лидером группы, по странному стечению обстоятельств попавших под подозрение о шпионаже, а совсем погодя спасших остатки патруля из лап тёмных.

Тамара поняла, что дело дрянь, когда свистнувший арбалетный болт пробил светловолосый затылок Лерии… Арбалетчица их десятка, тихая и увлекающаяся поэзией девушка, довольно симпатичная, чтобы парни без напоминаний останавливались поболтать, не конфликтовавшая ни с кем не то что в десятке, но и во всей полусотне Деметры, с удивительными карими глазами, подруга Тамары, меньше, чем за удар сердца перестала существовать.

Сила удара была такова, что девушка буквально рухнула вперёд, на землю, можно сказать, неуклюже, но разве стоит такое говорит о погибшей, отличавшейся при жизни отличным равновесием — и душевным, и физическим. Нечто чёрное брызнуло на волосы, моментально превратив их в отвратительный колтун, а неширокие бледно-розовые края расцвели чужеродным бутоном.

Тамара оцепенела, глядя на… на этот ужас. Казалось, стоит отвести глаза, и земля уйдёт из-под ног. Другие девушки продолжали двигаться, словно ничего не случилось. Они и правда ничего не видели, находясь чуть впереди, так сказать, в первой (и единственной) линии обороны, спинами к ней.

Девушку посетила мысль: жаль, что на Лерии не было шлема (она просто не успела его надеть, когда события стремительно стали развиваться), ведь металлический колпак мог хотя бы отклонить путь стрелы.

Несильный удар по рёбрам, но Ностромо зашипел, будто рассерженный кот.

— Ы — ы -о — о - о — а - о…

В уши пропихнулся звук, но идентифицировать его не удавалось.

В рёбра опять что-то застучало, а следом, за шиворот потекла до чрезвычайности неприятная холодная струйка какой-то жидкости. Надеюсь, что вода, — вяло подумал гном, качнулся, заваливаясь на спину и отчаянным усилием разодрал глаза, точнее один, правый — левый проигнорировал приказ хозяина. Навёл резкость.

— Ты зачем устроила это представление? — угрюмо спросил сидящий в кресле мужчина в низко надвинутом капюшоне.

— Ну, он был такой смешной, этот твой… человек, — раздался капризный голос, и в свете свечи появилась женщина около тридцати лет, привлекательная, но с таким властным взглядом, что её холодная красота становилась какой-то далёкой и неприступной. Подобные лица часто встречаются у высокорождённых эльфиек. Возможно поэтому она такая — из-за толики крови первородной расы — но такой, выковавшей черты женщины, отчасти характер, но не давшей долгожительства.

— Смешной? — озадаченно переспросил мужчина. Описать только что ушедшего подобным эпитетом было бы действительно… смешно. Профессионального военного и убийцу, очень хитрого и лицемерного, занявшего нынешний пост не только благодаря его, хозяина протекции, но и вопреки всем опасностям, что встают на пути к власти.

— Да! — женщина демонстративно топнула ножкой. При этом взгляд серо-голубых глаз остался прежним — она неотрывно следила за сидящим за столом мужчиной. — А где головы принцесс? Ты мне обещал их! Хотя бы старшей для начала.

— Обещал — будут. Сенешаль вон в твоей коллекции уже есть, — кажущаяся его бесстрастность не могла обмануть женщину, и она мысленно усмехнулась: мужчины так предсказуемы! Всего лишь незначительное тонкое воздействие на кнопочки из сочетания алчности, властолюбия и гордыни, и они падают к ногам, будто перезревшие плоды. А параллельно покажи себя ранимой, беззащитной, покорной плюс несколько слов восхищения и любования — и они становятся комнатными плюшевыми существами, которые — уже! — можно иногда гладить против шерсти, показывая характер, или становить в тёмный угол, лишая волшебного света нагого тела. И процесс воспитания практически завершён.

Капитан устало потёр виски, невольно поморщился, зацепив свежий шрам, как раз над переносицей, за который гвардейцы за спиной его уже прозвали Железный Лоб — за то, что он пытался оспорить крепость мощного шлема из доспешного набора латника собственной головой. Сейчас да, можно было посмеяться и пошутить по этому поводу (а мысленно обругать себя последним драконом), но следует быть честным перед собой — в глубине души он был доволен своими действиями, ибо безумным наскоком фактически переломил ход сражения, ведь несмотря на численное превосходство, гвардейцы могли так все и полечь, не в силах противостоять монолитному строю латников. На его счету помимо повреждения, ранения и вывода из строя какого-то количества солдат, внесения сумятицы, был и вражеский офицер и один из сержантов, пытавшийся грамотными командами привести своих бойцов в порядок. И когда он таки размозжил последнему голову и потерял сознание, победа была практически за ними: остатки латников, словно раненые медведи отбивались от окруживших их легче экипированных королевских солдат, конные гвардейцы, безжалостно вырезав дрогнувших и бросившихся прочь «ночных», тоже занялись тяжёлой пехотой — и нужно заметить, те дрались стойко и до конца. В итоге разъярённые «чайки» просто дорезали врагов на момент, когда РоГичи очнулся. Осталось несколько поверженных, едва дышащих противников, из которых после слабого, но властного приказа капитана прекратить бойню, только один мог ворочать языком, но и тот лишь презрительно харкнул кровью, прежде чем потерять сознание. По некоторым неявным признакам знатоки всё-таки сделали вывод, что противостоящие относились как ни странно к недавно созданному особому подразделению в структуре стражи с подчинением непосредственно коменданту гарнизона РоШакли. И это ещё больше запутывало ситуацию. Вот и всё. Кроме, естественно, того, что в тесном контакте с ними участвовала городская криминальная группировка печально известного Бешенного, а точнее, банда Кривого, вассала этого садиста и маньяка. А также наёмники маги — огневики, подрядившиеся помочь — это по слухам недобитых вначале «ночных», но, учитывая патологическое враньё последних и крайне низкую занимаемую ими ступень в бандитской иерархии — «мясо» — доверять этим данным было бы опрометчиво.

Возвращение в гвардейский городок было не совсем триумфальным, потому как очень уж большую цену пришлось заплатить за победу. Из примерно до двух сотен королевских гвардейцев на момент попадания в засаду в живых осталось чуть более сотни, из которых почти половина разной степени ранены или обожжены. Конечно, в основном потери были следствием двух магических атак, но от этого совершенно не легче.

Серьёзно стал вопрос: что делать? При чём две задачи, стоящие перед капитаном были практически взаимоисключающими. Первая: выяснить, где король и его семья, и приложить все усилия либо по их спасению, либо охране. Вторая, важность которой РоГичи принялся бы отстаивать с пеной у рта: как спасти своих людей? При том, что времени на размышления не было: вечер переходил в ночь и только самый недалёкий оптимист утверждал бы, что с рассветом всё станет на свои места. Именно сейчас, в темноте, противоборствующие стороны окончательно повернут чаши весов, а ему, гвардейскому офицеру срочно требовалось принять верное решение.

Но если разобраться, лично он особых сомнений не испытывал. Он — воин, он должен выполнить долг. Сложить голову за корону не сложно и по большому счёту не так уж и страшно — он то всю жизнь к этому готовился. Но… Значит нужно решать одновременно обе задачи. Для начала необходимо выяснить, что делает вторая группа латников, блокирующая гвардейцев у вторых ворот. Узнать их численность: пехоты, «ночных» и количество магов. Дальше: оставаться в военном городке кому-либо смертельно опасно, так как с уцелевшими бойцами капитан планировал провести разведку (или — прорваться) ко дворцу. Раненых брать с собой было невозможно. Поэтому… — он задумался на пару ударов сердца, мрачно меряя шагами небольшое пространство своего кабинета под внимательными взглядами своих сержантов — один Даг вышел распорядиться насчёт разведки противника. По большому счёту боеспособных солдат чуть более пятидесяти, и существенно повлиять на любое развитие событий их полусотня вряд ли сможет, поэтому следовало выбрать около полутора десятка местных жителей, желательно живущих недалеко или имеющих возможность безболезненно снять комнаты на случай, если их отряд, отправившийся ко дворцу не сможет вернуться или хотя бы подать весточку, то небольшие группки должны постараться незамеченными с учётом раненых раствориться в столице. Причём, как это ни прискорбно и больно задевало гордость, не афишируя гвардейской принадлежности, ибо слухи, дошедшие до сего момента благодаря немногим вернувшимся солдатам были самые мрачные: от убийства короля и всей его семьи и захвата какой-то части столицы ордой тёмных до преследования и убийства всех людей, каким-либо образом относящихся к королевской службе, будь то чиновники, дворяне или — как они — солдаты, верные королю.

Они битый час сидели в старой кузне. Впрочем, это раньше она так благородно именовалась, а сейчас это был какой-то забытый Единым склад сельскохозяйственного инвентаря, старых сёдел, ржавого никчемного лома, во что превратилось некогда грозное оружие, пришедшие в негодность доспехи, битый час ожидающие переплавки, и много-много пыли, от которой нельзя было никуда ни деться, ни спрятаться. Она проникала, казалось, всюду, начиная от несчастного хлюпающего носа до требующего немедленного почёсывания мягкого места. Но ни чихать, ни шуметь хоть чуть-чуть они не имели права, иначе — скорое обнаружение с последующей незавидной долей.

Тяжелее всего приходилось Лири. Тамара слышала, как тот сопит, кряхтит и вздыхает, ворочается на небольшом пятачке. Она прямо-таки ощущала, как большого мужчину затапливает непреодолимое желание распрямиться во весь рост, заорать во всё горло и, вывалившись из этого кирпично-деревянного недоразумения, наконец-то начать крушить, ломать и убивать, выплёскивая накопившуюся тяжкую злобу.

От таких ярких картинок она ёжилась, словно от холода и предпочитала вернуться к ноющему неприятно бедру. Никогда не думала, что терпеть и лелеять боль гораздо безопасней, нежели какое-то постороннее наблюдение.

Потом её отвлекла прижавшаяся с другой стороны Гилэри. Несмотря на то, что по званию, да и по возрасту (на год или два) была старше девушки, та будто ощутила нехорошее состояние подруги, ослабевшей физически и морально от раны и переживаний, и, обняв, прижала к себе. Так было бесконечно приятно ощущать обыкновенное человеческое тепло, что будь их положение хоть капельку удобней, Тамара наверняка задремала… Впрочем, так и случилось: только перестали непроизвольно клацать зубы, только-только утихомирилось волнение в носу, в котором пылевые завихрения устроили дракон знает что, вызывая немилосердный зуд и щекотку, как пригревшись, стала проваливаться в темноту забытья и…

В помещении было темно — то ли хозяин, а мужичок, приведший сюда парочку тёмных, представился им же, экономил на свечах, то ли… тому были иные причины. И, скорее всего, второе, так как стоило хлопнуть двери, и им нарисоваться на входе, как небольшое количество посетителей повернулось в их сторону и обдало поровну недоброжелательными и равнодушными взглядами. Но Худук, естественно, видящий в темноте неплохо, искоса глянув по сторонам, как профессиональный разведчик (ещё бы! гоблины уже рождаются ими, и если ты не глуп, то не станешь спорить на эту тему с зеленокожими низкоросликами), оценил, как мгновенно подобрались… практически все посетители. Только самый дальний угол выделялся этаким чернильным непробиваемым пятном, заэкранированный очень неплохим защитным амулетом. И это сильно заинтересовало Худука: кто это пытается спрятаться от него, ужасного и кровожадного? Небось, не девственница, которых тёмные предпочитают на завтрак для улучшения пищеварения в течение всего дня.

Но, вообще-то всё происходящее выглядело не совсем так, как представлял себе гоблин. Начать с того, что, судя по реакции, их тут ждали, а это противоречило утверждениям нанимателя Изила, этого драконьего выкормыша, представившегося хозяином трактира, и перед входом слинявшего на задний двор — якобы он с ними не знаком. А тёмные, по его плану, из-за суеты и внезапности предложения, утверждённому Худуком практически сразу, зайдя в кабачок промочить горло, должны затеять ссору с требуемыми людьми, и, выведя их на свежий воздух, пришибить. Элементарная задача. Вот только, кажется, этими «требуемыми» являются все теперешние посетители заведения, рожи которых по колоритности и безобразности запросто могли поспорить с физиономиями тёмных, тех же уруков или орков. А это значит… Сзади повторно хлопнула дверь и проскрежетал засов, запирающий её, и ещё один амбал увеличил количество «посетителей» до пяти. Такая себе мышеловка для тёмных. А люди, сидящие здесь, скорее всего, представители «ночного» братства, тройку членов которого совсем недавно тролль и гоблин лишили возможности дышать благословенным воздухом Веринии.

Худук почувствовал, что начинает злиться. Попасть в такую элементарную ловушку — стыдоба. Надо предупредить Рохлю, чтобы не рассказывал товарищам об этом грустном эпизоде, а то засмеют, особенно эльф. А ещё гоблин костерил Изила — подставилу, драного актёра, проведшего его, матёрого наёмника, вокруг пальца. Ну, он ещё доберётся до него!

Рохля, не заметивший тонкостей изменения их положения, тщательно проинструктированный, тяжело протопал к стойке, грохнул кулаком по ней — аж кружки подскочили, а некоторые из людей дёрнулись — и проревел:

Ройчи с удовольствием вытянул ноги и устало прикрыл глаза. Ну и длинный денёк! Носишься, как угорелый в бесконечном лабиринте коридоров, залов, галерей, ходов и тупиков без гарантии, что выход есть в принципе. Голова была пуста и чуть ли не звенела, словно колокол, когда влетала в неё какая-нибудь заполошная неприкаянная мысль. Вон даже чудесная Матильда, помогая ему устроиться вздремнуть (хотя что там помогать, когда в их условиях даже сапоги на случай вероятного бегства не стоит снимать: в общем, падаешь на что-либо мягкое — и все постельные манёвры), всё норовила заполнить внутричерепное пространство своими эффектными формами. Оно конечно приятно, когда вместо мозгов у тебя одна большая грудь, с другой стороны, когда оную все кому не лень (во всяком случае все встречные) норовят сковырнуть чем-нибудь длинным и острым, то не до мягкого и розового содержания — Ройчи от девушки с трудом удалось отбиться без применения резкости и внушения. Он понимал, что «бедная» служанка таким образом пытается реабилитироваться за своё нехорошее поведение и наушничество во время ссоры с амазонками, тем не менее её пышущие жаром губы и так способны были воспламенить остатки его благоразумия, так что пока — нет, осязательную экскурсию по тайным местам придётся отложить на потом.

— Ройчи, — негромко позвал Листочек, сидевший вполоборота, и наёмник приоткрыл один глаз.

— Что?

— К нам направляются…