Принц родился в снежное декабрьское утро. Он громко и сердито заорал, весь покраснев, на лбу его вздулись синеватые жилки. Это был толстый, здоровый, крикливый ребенок. В первый же день он не жмурясь смотрел на солнечный свет, а через месяц скинул с себя простынки, в которые его туго запеленали две дородные повитухи.

Когда кардинал нес новорожденного к крещальне и натирал ему солью десну, чтобы оберечь душу от гнилостных миазмов греха, младенец сжал своими беззубыми деснами толстый палец кардинала — хотел укусить его. В два месяца он сел в колыбели. Мальчик этот вступил в жизнь, как буря, чтобы неистовствовать, идти напролом, бушевать, покорять.

— Волчонок, — говорили о нем придворные.

Вскоре принц уже не умещался в своей кроватке. Пил он густое буйволовое молоко, и чтобы сварить ему тарелку крепкого коричневого бульона, забивали целые стада. Его сильные ляжки налились, кости и мышцы окрепли, он хорошо держал голову. Это был маленький геркулес.

— Быть ему королем, — говорили придворные.

Целый день сон не выходил у короля из головы.

Идя по замку, он то и дело останавливался, словно споткнувшись.

Когда после полудня он вошел в тронный зал, там в болезненно-желтом свете страшный сон снова ожил.

Мальчик вскарабкался на трон. Взял в руки скипетр и надел корону. Как сказал старец, маленький принц без всякого труда удерживал ее на голове. Озорник злобно усмехался. Напрасно предостерегал его отец, мальчик в ответ лишь топал ногами. Вдруг он чуть не упал, запутавшись в длинной мантии. Корона, покачнувшись, глубоко впилась острым зубцом ему в родничок, рассекла голову. Глаза у принца округлились от боли. В этих огромных глазах бился застрявший в горле крик. Потом улыбка его застыла, постепенно превратилась в безобразную маску, отражавшую ужас.

Личико залила хлеставшая из раны кровь.

Этот сон явился для короля предзнаменованием: то, что принц быстро взрослеет, не сулит ничего доброго; видно, небеса лишь посмеялись над ним, королем, чтобы потом сильней покарать. Раньше он высоко ставил своего лекаря, с достоинством носившего остроконечный докторский колпак, и священников, питавших душу маленького земного гостя всяческой небесной благодатью, но теперь сердце его тревожилось, он все больше боялся за чудо-ребенка. К кому обратиться за помощью? Придворному врачу последнее время он не доверял. Тот уже несколько лет безуспешно лечил его больной желудок кашами и притираниями. Даже пост не помогал королю, хотя по вечерам он не предавался излишествам и на страстной неделе почти ничего в рот не брал. Вера не приносила ему утешения. Глядя в холодную небесную пустоту, он размышлял о том, что планеты слишком удалены от земли и бог не в состоянии управлять блуждающими звездами. Болезнь сделала его мрачным и одержимым. Он позабыл об ангелах, думал лишь о чертях и ведьмах, которые в субботние ночи визжат на перекрестках и верхом на метле скачут на луну. Он позвал к себе астролога.

— Составь гороскоп моему сыну.

Принц родился в новолуние под знаком Козерога.

— Не скрывай ничего, — строго сказал король, и в глазах его вспыхнули беспокойные зеленые искорки. — Этот младенец — все для меня. Со временем я собираюсь возложить на его плечи тяжелую ношу — королевскую власть.

Тут голос его пресекся, ведь он знал, что человек хрупок, как стекло.

Астролог заперся в своей башне и циркулем начертил на бумаге большие окружности. Белый лист превратился в карту неба, а черные точки — в планеты, знаки зодиака, золотые небесные тела. Не прошло и часа, как появились зловещие предзнаменования. Показался Марс, звезда крови и безумия, грозный очаг войны. Потом и Нептун, указывающий на буйство моря, и Сатурн, провозвестник простудных и заразных недугов. Лишь после продолжительного наблюдения взошла Венера, чье benevolens praesentia

[1]

подавало надежду, что женская улыбка скрасит жизнь принца. Белый как мел сидел астролог перед белым листом бумаги. Он раскрыл свои книги. То же знамение.

После бессонной ночи поплелся он в замок.

— Я принес дурную весть, — пробормотал он себе в бороду.

Король молча слушал приговор судьбы.

— Все знаки небесной науки говорят о том, что сыну твоему предстоит пойти на войну, — протяжно и уныло рек астролог. — В сражении он будет ранен. К счастью, рана окажется неопасной. Вскоре его застигнет в пути морская буря. Он потерпит кораблекрушение. Но и на этот раз спасется... Могу я продолжать? — откашлявшись, робко спросил он.

Тишину нарушал лишь один сонный голос.

— Черешня, черешня! — то и дело выкрикивал торговец.

Стоя в лавке на зеленном рынке с самого утра, тщетно пытался продать он черешню.

Было так жарко, что даже на рынке сластей, где обычно толпились сластены и лакомки, покупатели попадались редко. Площадь вымерла.

Забредший туда солдат-наемник посмотрел на подгнившие ягоды и уныло поплелся дальше. Сделав несколько шагов, он остановился у соседней лавки, где торговали водой с медом, и, раскошелившись на медяк, стал медленно потягивать освежающий напиток.

На Палатинском холме в огне солнечных лучей накалялся императорский дворец.

В спальных покоях на кровати лежал старый император Клавдий.

Шея у него была обнажена, волосы на лбу спутаны. Его тоже одолел сон. Сегодня он не смог дождаться конца обеда. Кусок выпал из руки, глаза сомкнулись. Сотрапезники, дурачась, стали кидать в него маслинами, финиками. Потом императора отнесли в спальню.

Сейчас он проснулся.

После приятного сна рот его наполнился слюной.

На другой день, незадолго до полудня, едва успевший одеться Нерон услышал шум на дворцовой лестнице. Рассыпавшиеся по галерее солдаты выкрикивали его имя. Что это значит, Нерон не очень-то понял. Он еще не опомнился от вчерашнего потрясения.

Множество военных высокого звания подхватили белокурого юношу и повлекли куда-то, как неодушевленный предмет. Затем Луция Домиция Нерона, приемного сына Клавдия, законного наследника престола, армия провозгласила императором.

Его привели обратно так же, как увели.

Втолкнули в большой зал, где раньше он не бывал. Вдоль всей стены там тянулся длинный стол, на мраморном полу стояли в ряд стулья, широкие, с высокими спинками стулья, сидевшие просто тонули в них. Мать подвела Нерона к столу. Он сел и рассеянно облокотился о стол. Поиграл впервые пристегнутым к поясу мечом, который казался ему тяжелым, неудобным.

В зале сидели военачальники, полководцы, обсуждавшие дела империи.