Иван Романович Беда сидел во дворе дома на врытом в землю старом столбе, который раньше служил опорой для лавочки. Для себя этот столбик он считал островком воспоминаний. Он с болью в сердце смотрел на голый двор. После перестройки из всех достопримечательностей остались одни сараи и мусорные ящики, в которых поочерёдно рылись нищие и обездоленные люди. Горечь и обида за свой двор всколыхнула его память, которая разворошила события несколько десятилетий назад.

…Это был когда — то очень красивый и уютный дворик — он состоял из восьми четырёхэтажных домов образующих срезанную по диагонали коробочку. К одному из крайних домов примыкала средняя школа с огромным плодоносящим садом, окольцованным высоким забором мощного древесного бруса. Школьный стадион, оборудованный по точным спортивным стандартам всевозможными секторами и баскетбольной площадкой, с утра до позднего вечера никогда не пустовал, несмотря на то, что сразу за домами находился универсальный стадион ДСО «ВОДНИК», принадлежащий судостроительному заводу. Отличительной чертой этого стадиона поэтапно в разные годы являлись сильные команды, как по футболу, так и по хоккею. Были свои кумиры, многих из которых и в живых нет, а кто из тюрем не вылезает. Народ ходил смотреть не только на них, а просто шли на футбол. Билеты на стадион в то время стоили копейки. Трибуны не умещали болельщиков. И все кто не попадал на стадион, смотрели матчи с крыш домов и сараев, сожалея, что не попали на территорию стадиона, так как около поля витала футбольная романтика. И эта романтика выражалась даже не из — за того, что там было несколько пивных точек, где торговали натуральной астраханской воблой, просто счастливые болельщики воочию могли близко увидеть героев матча, и крикнуть им в поддержку несколько добрых или критических слов. Они считали себя частично участниками матча.

Мальчишки тоже посещали этот стадион, но в основном, когда там проходили футбольные или хоккейные матчи. Излюбленным же местом времяпровождения был родной дворик.

Главной достопримечательностью самого знаменитого в городе двора, безусловно, служили: школьный стадион и два сквера, разделённые между собой широкой асфальтированной дорогой, по которой транспорт не ходил. Эта дорога, по сути, служила парадным входом на территорию школы № 6. Для детей школьный двор был усладой, но не меньше время дети проводили и в скверах. В одном сквере были редко высажены пирамидальные тополя, а в центре красовался кругообразный бетонный фонтан, который малыши использовали как бассейн в жаркую погоду.

При входе, одетый в бронзу и обозревая весь двор, стоял громадный памятник отцу всех народов И. В. Сталину. Его строгий лик, как будто говорил «НЕ БАЛОВАТЬ», и на самом деле никаких хулиганских выходок там не случалось. Вечерами здесь зачастую демонстрировали художественные фильмы с обязательным прослушиванием лекции о международном положении. А порой стихийно организовывались танцы.

Иван Романович на своём столбике вспомнил и отца и своих старших сестёр, которые ещё здравствовали, но жили в другой области. И Иван Романович по возможности всегда их навещал. Обе сестры очень хороший след оставили в его памяти и он всегда с умилением вспоминал их заботу к себе, когда они были просто старшими девочками, а он карапуз в коротких штанишках. Потом обе сестры выросли. Окончили институты, вышли замуж, одна Анастасия уехала жить во Владимир, а вторая Клавдия жила в этом же доме, где жили отец и мать, но в другом подъезде и имела сына Сергея. Клавдия потеряла мужа Ивана в 1956 году при вооружённом конфликте между венгерской армией. В то время Венгрия требовала выхода своей страны из варшавского договора. Этот договор был заключён со странами социалистического лагеря, чтобы противостоять НАТО. Иван во время погашения венгерского бунта был застрелен. Как это ни странно, но этот Иван имел тоже фамилию Беда, но родственником Ивана Романовича не являлся. А вот то, что муж Клавдии был родом из древнего селения «Беда», этот факт был не оспорим. Клавдии тяжело было растить одной ребёнка. И если бы не родители и брат Иван, ей пришлось бы тяжко. Их забота сказывалась на воспитании сына. Сергей ученик второго класса, постигал футбол со своим дядькой. Везде и на стадионе и во дворе и на школьной площадке, Иван был рядом с мальчиком. Племяннику было чему поучиться у своего дядьки и, Серёжку в хорошую погоду нельзя было увидеть без мяча. Других развлечений он не признавал. Его так и прозвали во дворе «Мальчик с мячом».

Вспоминая про своего племянника Сергея мысли Ивана Романовича унеслись в дальнее детство и юность. Времена были тогда трудные, но людские отношения, порядочность, чистота во всём, — это незабываемо! Эта память самая запоминаемая и никогда и никакой чёрной ретуши не поддастся.

…Садик для Ивана Беды являлся негативным символом всех его школьных невзгод. Раньше там посредине клумбы стоял памятник Ленину, и когда Ивана в прошлом веке приняли в пионеры в этот день они с мальчишками пошли в сквер играть в популярную игру «стенка — чека». Монеты кидалась о постамент Ленину, и кидающий должен был дотянуться большим и указательным пальцами до другой монеты. Достал, монетка твоя.

Иван, имевший короткие фаланги пальцев в эту игру никогда не играл. А вот понаблюдать за процессом сражений ему было одно удовольствие. Спор в тот день стоял несусветный. Пацаны, громко крича, толкали друг друга. Подойти и втиснуться в толпу не предоставлялось возможным, но выход был найден. Иван Беда вскарабкался на памятник Ленину и сел ему на плечи. Обзор с памятника был превосходный. Сидя на гипсовых плечах Ленина и заключив его голову в свои детские объятия, он, раскачиваясь, безголосо на весь сквер распевал недавно разучиваемую на уроке пения песню о Ленине.

Свою тюремную карьеру, Иван Беда начал со штрафного изолятора, в который помещали нарушителей внутреннего режима. Привезли его в таёжную станцию под названием Бурелом. Не подымаясь в лагерь, он и его спутник Коля Рамбай, имевший вторую судимость, избили на этапе мешочника за его прижимистость, за что им и выписали при подъёме на зону двадцать суток на двоих. Штрафной изолятор был рабочий. Выгоняли на лесоповал, где Иван цеплял трос за лесины, прицепленный к лошади, и выволакивал лесину на площадку, которая называлась верхним складом. Здесь впервые Иван увидал, как вольные шофера привозят запрещённый чай в носках. Зэки, сняв носки у водителей, снимали каждую чаинку с них, а затем трясущими пальцами отряхивали голые пятки на газету. За этой любопытной картиной Иван наблюдал и не заметил, как штабеля брёвен начали лавиной скатываться на него и если бы не прыткость Коли Рамбая, лежать бы ему под этими баланами раздавленным. Перед самым Новым годом у них окончился срок штрафного наказания, и они в совершенно голом виде предстали перед комиссией, для распределения на соответствующие по здоровью работы. Тогда седовласый майор с заячьей губой, которую он пытался замаскировать усами, — как оказалось начальник производственной зоны, им сказал:

— Вы оба являетесь не только свидетелями, но участниками гуманного акта Советского правительства, так — как накануне Нового 59 года вышел указ о переименовании лагерей в Исправительные трудовые колонии. Труд отныне станет приоритетной дисциплиной в исправлении находящегося контингента всех подобных учреждений страны. Так что милости прошу на трудовые подвиги и прошу запомнить новый девиз. — «Только труд и труд исправляет человека»! Считайте сегодняшний день вашим первым шагом на свободу!

Беду и Рамбая направили в один отряд. В бараке, куда их привели, было многолюдно. Все расспрашивали, откуда они родом и за что сидят.

И эти расспросы продолжались бы до бесконечности, если бы в секцию не вошёл высокий чернобровый брюнет с золотыми зубами. Это был последний вор в законе, оставшийся на зоне — Володя Потёмкин по кличке Генерал.

Когда он подошёл к толпе окруживших новичков, все быстро разбежались по своим закуткам.

В столовой на рождество Беда наткнулся на Рудольфа, парня, который раньше играл за команду Спартак, но что он находится в заключении, Иван об это не знал. Рудольф что-то доказывал рядом сидящему с ним мужику. Беда, обрадовавшись такой встречи, сорвался с места и подошёл к его столу сюрпризом:

— О чём торг ведём? — спросил он.

Рудольф повернул голову, присмотревшись в знакомое лицо, вскочил со скамейки, облапил Беду и приподнял его в воздух.

— Ты, как здесь очутился? — Ты — же в городе был недавно. Я письма со свободы получал, и о твоих успехах в футболе знаю хорошо.

— Был там, теперь лесным воздухом дышу, — улыбаясь, сказал Иван.

Беда ушёл к себе в барак. Бросив телогрейку на край кровати, он шарф не снял, оставив его у себя на шее. К нему подошёл сухопарый Леденец:

— Беда, давай тумбочки переставим?

В его голосе чувствовались скрытые нотки обиды.

— Давай переставим, ты, надеюсь, не обижаешься, что я оккупировал твою койку?

— Обижайся, не обижайся, что поделаешь, если я с этого козырного места уже несколько раз вылетаю, — больше не буду занимать его, — сказал он.

Племянник Сергей Беда, которого во дворе все звали Серый, считая родного дядьку Ивана за старшего брата, тоже рос вначале футболистом, но после разрыва сухожилия на ноге по рекомендации медиков оставил футбол, и переключился на греко — римскую борьбу. Он быстро освоился в борьбе и за короткий срок начал занимать высшие ступени пьедестала почёта. Но как назло медики обнаружили у него после ангины осложнение на сердце и запретили заниматься и борьбой. Расти обыкновенным фикусом, он не хотел. Душа просила движений и он, пренебрегая всеми запретами медиков, продолжал заниматься борьбой и иногда в своё удовольствие приходил на стадион, чтобы побаловаться с футбольным мячом. Зато поведение его оставляло желать лучшего. Живя около школы, после каждой его проказы учителя постоянно приходили к нему домой жаловаться. Нередко вместо матери в школу по вызову ходил Иван.

…За прошедший учебный год Серый особо не докучал своим поведением школе и походы жалобщиков заметно сократились. Всё — таки забота о племяннике сыграла положительную роль.

Наступили летние каникулы. По планам матери они должны были быть весёлыми и интересными. Это туристическая поездка по Волге на теплоходе и отдых в спортивном лагере. В первый день каникул Серёжка проснулся рано утром. От ярко бьющих лучей солнца, которые раскинулись на его постели, ему прятаться не хотелось. Настроение было хорошее, он резво поднялся с кровати и пошёл в ванную. После водных процедур, съев на столе приготовленный матерью завтрак, вышел из дома на улицу. Возле дома пацанов не было. Он перемахнул через забор садика и пошёл вглубь, где стояли скамейки, место сборища дворовой ребятни. На скамейках сидели его друзья и одноклассники, Вовка Туман и Витька Перо.

С ними Беда водил тесную дружбу, а Витька Перо являлся ещё его прямым родственником. Да что там говорить, — человек двадцать мальчишек находились в родстве с Бедой.

Ребята сидели и чинили большую двуручную корзину.

В день учителя в школе произошла кража.

В учительской были очищены все карманы и сумочки. Техничка боясь, что ответственность за происшедшее ляжет на неё, свалила нагло это деяние на Витьку Перо и Беду. Сказав, что она лично видала их, как они выходили из учительской. Директор и учителя необоснованно накинулись на ребят. В школу вызвали участкового и инспектора по делам совершеннолетних Моисеева, который жил в одном доме с Бедой. Участковый Власов восседал в кресле директора школы, а Моисеев с директором сидели напротив его. Перед ними сбоку, как на скамье подсудимых, сидели Перо и Беда.

— Вы оба отсутствовали на уроке математики. В это время произошла кража. Я предлагаю вам добровольно сдать похищенное и обещаю вам, что уголовного дела заводить не будем на вас, — правильно я говорю, Михаил Иванович? — обратился Моисеев к директору школы.

— Я с ними предварительно уже разговаривал, но они отрицают своё участие в краже и говорят, что в учительскую не заходили. Вижу по глазам, что лгут. Одного не пойму, — зачем вам косметика женская? — спросил Власов.

— Мы вам уже говорили, что понятия не имеем, ни о деньгах, ни о косметике. И, действительно, сами подумайте. Ну, зачем она нам?

Наступила весна, после обильных зимних осадков, под тёплыми лучами солнца снег таял на глазах, создавая бурные потоки луж. Без резиновых сапог по улице пройти невозможно было, но сапоги не каждый мальчишка обувал на себя из — за форсу.

Когда промачивали ноги, они спускались в подвал, снимали с себя мокрые брюки и носки, клали на горячие трубы, на подсушку. Когда процесс сушки заканчивался, они снова выходили на улицу, подразнить своим геройским видом участкового, который нередко наблюдал за ребятами не с улицы, а из окон своей квартиры второго этажа в доме, где жили практически все возмутители спокойствия двора и школы номер шесть. Свои обещания, которые участковый давал прилюдно на педагогическом совете, он не выполнил. Не смог Власов поймать ни одного стекольщика, так как последнее стекло было выбито директору школу в тот день, когда Сергей Беда находился в гостях у своей учительницы.

В весенние каникулы освободили Юру Лба по фамилии Толокнов. Из — за этой фамилии его иногда называли Толоконный. Он пришёл в подвал в тюремном бушлате и в сталинской фуражке. На ногах были яловые сапоги, которые судя по их затрапезному виду, зону топтали не одним хозяином. Лоб по — старому позывному постучал в дверь. Войдя в сарай, при слабом освещении свечки его вначале не узнали, но когда он гаркнул:

— Бей сходняк пацаны. Малину не палите, я пришёл на время, прохорята заменить.

— Лоб, ты что — ли, — заорал Челнок.

…Они всей толпой вылезли из подвала и двинулись по центральной улице к кинотеатру. На улице уже смеркалось, под ногами было сплошное месиво, чавканье ботинок разносилось по всей улице. Пока дошли до кинотеатра, обувь у всех промокла, кроме сапог Лба. Валерка надел его тюремную фуражку и вышагивал в ней, как заправский жиган, но с сырыми туфлями и с большой заплатой на джинсах. Но не смотря на это у него было такое лицо и манеры, будто на голове его сидит не кепка зэка, а шапка Мономаха или царская корона. Присутствие самого Лба в компании мальчишек льстило им. Особенно это замечалось при встрече с другими знакомыми городскими взрослыми парнями, у которых тоже были бритые затылки и все они поголовно были облачены в ватные куртки. Они подходили, здоровались и общались со знакомыми Лба. Общий язык находили между собой быстро. Каких — то минут хватало, чтобы закрепить знакомство на будущее Ребята потолкались, в фойе до начала сеанса, выкурив пол пачки сигарет за это время и не встретив Юрку Балашова, все разошлись по домам.

Юрка в школе на следующий день не появился.

Ольга Рябова, — жившая с ним в одном детском доме, сообщила, что его ни вечером, ни утром не было. Раньше, за ним наблюдалось подобное явление, и этому факту особого значения не предали.

— Наверное, застрял где — нибудь на хате с мужиками, — подумал Беда, успокоив себя.

Но на третий урок, вместо намеченной химии, в класс вошёл директор и классный руководитель.

Салёпа и Челнок чувствовали себя хорошо. Они после сытного ужина быстро собрались и вышли на улицу прогуляться.

Всех остальных, кроме Беды, вино уложило вповалку спать. Перо и Арбуз бегали за дверь, их сильно тошнило. Уснули они на топчане, в неудобной позе. А Туман с Балтой пошли спать к Фае в кладовку.

— Вино это не столовое, — заметил Лоб, — столовое одиннадцать градусов, их бы оно не укатало так. В прошлый раз они водку пили, в которой все сорок градусов и были в порядке, а сегодня с такой обильной закусью их уморило. Не пойму?

— Я в этом ничего не понимаю, но вчера выпил молдавского вина, запьянел, — сказал Беда, — сегодня такого ощущения нет.

— Ты посиди пока со мной, если не торопишься, не дай бог они траванулись, мне за это если узнают, могут так влепить, что мало не покажется. Будем надеяться, что обойдётся, — успокоил он себя.