«В обычные времена размышления о человеческой судьбе (откуда, куда, как, почему) в данном обществе являются, как правило, уделом крохотной группы мыслителей и ученых. Но во времена серьезных испытаний эти вопросы внезапно приобретают исключительную, не только теоретическую, но и практическую важность; они волнуют всех — и мыслителей и простонародье. Огромная часть населения чувствует себя оторванной от почвы, обескровленной, изуродованной и раздавленной кризисом.

…В такие времена даже самый заурядный человек с улицы не может отказаться от вопросов:

— Как это все произошло? Что все это значит? Кто ответит за это? В чем причины? Что может случиться со мною, с моей семьей, с моими друзьями, с моей Родиной?

В периоды серьезных кризисов эти вопросы с особой силой давят на мыслителей, руководителей и ученых. Многие из них взирают на окружающие их социальные условия как на какие–нибудь башмаки, не замечая их до тех пор, покуда они не начинают жать. Но если тяготы кризиса «жмут» невыносимо, эти люди волей–неволей вынуждены обдумывать навязываемые кризисом вопросы».

Так писал, размышляя на чужбине о судьбе Отечества, русский человек, переживший многое на своем веку, — социолог и философ Питирим Сорокин.

Итак, корпорации. Что это такое?

Корпорации — это замкнутые социальные группы с ограниченным доступом. Строятся они по производственной принадлежности и формируются, как правило, для борьбы за дефицитные блага того или иного рода. В древних общественных структурах, где дефицит благ являлся типичным состоянием, касты и корпорации формировали воины, жрецы и ремесленники (сюда можно отнести и цеховую организацию ремесла в Средневековье). Жизнь в них определялась жестким сводом правил поведения, главный принцип которых — выживание большинства членов корпорации.

Для понимания дальнейших рассуждений поясню, что существуют два базовых типа корпораций, связанных с двумя качественно различными видами производственных процессов. Первый — воспроизводство средств производства, материальное производство, отчуждение благ из природы. Это — корпорации в сфере материального производства, хозяйственной деятельности человека. Во втором случае мы имеем дело с кровно–родственными корпорациями, в рамках которых осуществляется формирование самого человека и его личности. Целью корпораций такого типа является поддержание жизни человеческих существ, связанное с системой их ролей в процессе воспроизводства человека.

Промежуточную позицию занимают корпорации, которые тем или иным образом задействованы на воспроизводство общественных отношений, воспроизводство общества как особой системы связей между людьми в процессе осуществления их совместной деятельности. Так выделяется третий тип — общественные корпорации, предметом деятельности которых является выполнение тех или иных функций в социальной и духовной сферах общества. Примерами такого рода являются корпорации чиновников, воинов и жрецов в древности, а в современности — политические партии, армия, полиция, органы безопасности.

Тоталитарная система, нуждаясь в прочной материальной опоре, одухотворяет возрождающуюся корпоративную структуру древних обществ, используя ее для своих целей.

В существующей расстановке политических сил достаточно четко прослеживается линия «Восток» и «Запад».

Если в прибалтийских республиках и в Закавказье доминируют леворадикальные настроения, связанные с представлениями об экономической свободе, то в России ощутима праворадикальная тенденция, предусматривающая закрытие кооперативов, контроль за ценами и доходами, переход к чисто директивным методам, вплоть до возможного возвращения старых принципов планирования и управления. Ставку на поддержку праворадикальной тенденции делает партийно–бюрократический аппарат.

Сложившийся зыбкий баланс социальных сил общества во многом поддерживается лишь авторитетом Президента СССР. Однако этого уже недостаточно для того, чтобы предотвратить столкновения возникших национальных группировок. Пока что эти столкновения идут в русле насущных проблем перестройки: во что верить, куда идти и что делать. Возникновение же народных фронтов в крупнейших славянских республиках грозит дестабилизацией ситуации.

Ожидать согласия по меньшей мере наивно, а Великая Дружба есть не что иное, как очередная фигура самоодурманивания, изобретенная штатными идеологами. Развитие событий, однако, показывает, что общие интересы есть, и состоят они в том, что, даже раскачивая лодку, никто тем не менее не хочет, чтобы она опрокинулась.

Взаимное согласие такого рода можно назвать негативным компромиссом, и в определенных условиях оно может привести к политической стабильности, подобно тому как под угрозой ядерной конфронтации мир удерживала стратегия взаимно гарантированного уничтожения.

Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма, вызывая и спустя сто с лишним лет после своего возникновения мысли и чувства не просто неоднозначные, но зачастую такие, о которых ни Маркс, ни Энгельс даже и помыслить не могли.

На рубеже третьего тысячелетия новой эры линейное восходящее развитие, предсказанное доктриной, окончательно прерывается. Буржуазный мир, уже многократно похороненный усилиями заинтересованных критиков, неожиданно быстро устремляется в будущее, оставляя нас далеко позади и оглядываясь на Россию для того лишь, чтобы понять, что еще ждет страну, 70 лет назад ставшую ареной крупнейшего исторического эксперимента, проведение которого самые нетерпимые настойчиво выносят за пределы человеческой морали. Как отразится происходящее тут на движении этого мира?

Крупнейшая страна, считающая себя наследницей идей и мыслей Маркса, вынуждена прервать провинциальную благодать застойных десятилетий. Исторический вызов брошен. В ожидании беспрецедентных изменений в экономической и политической системе общестйа и их опережая, лавинообразный процесс осмысления идет в умах. Первые родовые схватки, сдвиги континентальных глыб, лежащих в основании общества, глухими толчками отзываются в глубине и рябью на поверхности, концентрическими кругами выходят за пределы страны.

И, наконец, обретают все более и более тревожный и неопределенный смысл. Старые друзья и старые враги объединены тревогой. У первых она окрашена надеждой, связанной со стремлением выйти из собственного, почти безнадежного положения. Вторые же опасаются мировой нестабильности, катаклизмов, связанных равно как с успехом, так и с неуспехом перестройки.

Во взгляде со стороны Коммунистический мир (так нас довольно прямолинейно и в каком–то смысле справедливо называют за рубежом) в процессе перестройки должен либо подтвердить на новом уровне, либо окончательно отвергнуть марксизм как основу, по крайней мере единственную, экономической и политической системы общества.

У Кропоткина есть мысль о том, что революции являются величайшим несчастьем для тех, кому пал жребий, но Что эти же революции, сжигая общество, их породившее, в адском огне суда истории, показывают не только тупики прямолинейно понятого будущего, но и ложную устойчивость застоявшегося прошлого.

Иными словами, увлекая за собой других, подталкивая их, одновременно их же и предупреждают о грозящих последствиях.

Кажется, наше общество готово эту идею воспринять. Нам есть о чем предупредить, от чего предостеречь давно ушедший вперед и обогнавший нас остальной мир. Рванувшись в будущее, есть опасность неожиданно и незаметно для себя оказаться в глубоком прошлом — вот главный урок семидесятилетней скачки по ухабам избранной когда–то военной дороги. На ее ухабах мы не только растеряли все то. что имели, но и, сбившись с пути, свернули, в конечном счете в реальное прошлое Европы эпохи буржуазных революций, не завершенных в России в начале века. На наших знаменах опять те же лозунги — свободы, человеческого достоинства, прав личности, растоптанных государством. Лозунги нарождающегося гражданского общества, восстающего против произвола власти. Не изведав волюшки феодальщины, не вдохнув воздуха свободы вольных городов, едва–едва выбравшись из объятий восточного деспотизма — частной Собственности государства на человека, вечной презумпции виновности личности и ее вечного долга перед всевластным государством, — мы, предпринявшие наивную попытку обмануть историю, вынуждены теперь делать то, что не удалось завершить в феврале 17‑го…

Своим существованием мы являем человечеству истинность в общем–то простой, конкретной мысли о том, что закрепощение личности, насилие над человеком, любые формы экспроприации человеческой свободы делают ложной самую гуманную идею, коль скоро она несет в себе оправдание этому насилию.

Если на пути к счастью всего лишь жалкая жизнь старухи процентщицы, преступление разве ее пресечь? Ради высокой–то цели? Если сопротивляется старое общество, разве это преступление ограничить, ущемить на время права его рьяных приверженцев? Ведь это не навсегда, это на время, пока все утрясется, пока новое, революционное, завладеет умами, пока «осознают» массы…