Лисичанск, декабрь 1937 года

День 9 декабря выдался тихим и безветренным. Весь день светило солнце, но к вечеру появились облака, пошел легкий снег. Как всегда дымили высокие трубы Лисичанского химического комбината. Стране победившего социализма требовалась каустическая сода. В прошлом году закончилось техническое переоборудование комбината, который производил теперь соду по методу инженера Соловьева, и производительность заметно выросла.

Соловьев, главный инженер огромного производства, уже давно вернулся домой. Несмотря на позднее время — за полночь — он не спал, одиноко сидел в темноте своего домашнего кабинета. Не спали и домашние, кроме сына Олега, которому несколько дней назад исполнилось пять лет. Свет в квартире был потушен. Ее обитателями владело чувство тревоги, чувство страха перед надвигающейся опасностью.

Василий Матвеевич не разделял страха своих близких. Он был твердым человеком, прошел через огонь войн и знал, что бояться следует лишь если тебе угрожает какая-то темная сила, непонятная опасность и ты не понимаешь что происходит. Василий Матвеевич знал. Все лето и осень шли аресты руководителей заводов на Украине. Были арестованы Лурье в Запорожье и Гвахария в Макеевке, Хренов в Краматорске и Бондаренко в Харькове. Железный гребень НКВД прошелся по Артемовску, Кадиевке и Горловке, однако почему-то миновал Лисичанск. Теперь наступила очередь химической столицы Донбасса.

Василий Матвеевич знал о нависшей опасности не только потому что комбриг Ростов, старший брат его жены Сони, заехал в Лисичанск и предупредил что на комбинат выехала особая группа НКВД. Не имело для Василия Матвеевича значения и то, что в течении последних дней, после его возвращения с работы, на другой стороне улицы, даже не скрываясь, стоят двое филеров. Нет, Василий Матвеевич просто знал что его ждет. Разумеется, он не догадывался о причине предстоящего ареста, и ему было совсем уж непонятно зачем арестовывать его, видного ученого, создателя феритного метода получения едкого натра. Правда, Василий Матвеевич был беспартийным и получил образование в Германии. Но он доказал свою преданность власти рабочих и крестьян, совсем молодым прапорщиком встал на сторону советов, пользовался доверием подчиненных, воевал на Восточном фронте, был начальником разведки в 25-ой дивизии Чапаева и чудом избежал смерти вместе со своим комдивом за сутки до нападения белогвардейцев на Лищенск, где располагался штаб дивизии, Василия Матвеевича, больного сыпным тифом, увезли в тыл.

Ночь прошла спокойно. Рэд не лаял, значит, никто не бродил около забора. С наступлением осени взломы дач особенно участились. Олег Степанович слышал, что в генеральском поселке — за рекой, в километре отсюда, — дачи взламывают едва ли не каждую ночь. Но в поселке никто постоянно не живет, семьи приезжают только на лето, и владельцы не хотят тратиться на сторожей, надежные заборы и решетки на окнах. Впрочем, за последнее время и характер «проникновений» изменился. Если раньше, когда были живы старые генералы, в дачах искали оружие — у многих оно сохранилось как воспоминание о войне — затем взялись за поиски продуктов и выпивки, а вот теперь дачи взламывали в порядке борьбы за социальную справедливость. В даче Машковской, вдовы адмирала, разбили молотком все розетки и выключатели, превратили холодильник в кучу металлолома, изрезали ножом диваны и кресла — но почти ничего не взяли.

Олег Степанович посмотрел на огромные цифры часов, отражающихся на потолке спальни, — восемь утра. Он включил свой «Браун-сателлит». Этот радиоприемник надежно принимал любую станцию мира, но Олег Степанович слушал только Би-Би-Си, считая английскую станцию самой беспристрастной службой новостей. Ничего сенсационного за ночь не произошло. Олег Степанович принял душ, позавтракал, достал из холодильника кусок телятины килограмма на полтора — телятину он покупал в соседнем совхозе по шестьдесят копеек за килограмм, — положил оттаивать в раковину на кухне и пошел в гараж.

За прошлую неделю он сумел вырубить в бетонном полу гаража квадрат размером метр на метр. Оставалось копать вглубь. Олег Степанович не питал иллюзий насчет своей производительности труда. Вот скоро из армии вернется сын, это должно произойти со дня на день. Но пока Олег Степанович начнет копать сам и покажет сыну что у отца еще остались силы.

Работа продвигалась даже медленнее чем он ожидал. Первые полметра дались легко. Он наполнял тачку глиной и отвозил к воротам, засыпая там узкий овраг. А вот теперь придется наполнять сначала ведро, затем высыпать его в тачку — причем глина норовила прилипнуть к стенкам — и уже потом катить тачку к воротам. Когда наступил полдень, Олег Степанович выкопал яму глубиной около метра. Он с трудом встал с коленей, разогнулся, держась за ноющую спину, и пошел в дом. Кусок телятины в раковине успел оттаять, и он кинул мясо Рэду. Теперь к нему лучше не подходить — хозяина пес, конечно, не укусит, но зарычит и потом будет долго ходить и умильно заглядывать в глаза, униженно извиняясь. Ладно, покопаю еще час, решил Олег Степанович.

Его планы нарушились, однако, почти сразу. Он ткнул лопатой в глину что-то металлическое? Олег Степанович лег на край уже довольно глубокой ямы, потыкал ржавой отверткой в грунт и удивился. Какая-то гнилая ткань вроде мешковины — и металлические предметы: ложки, вилки, чашка — и масса монет! Олег Степанович встал, поставил рядом с ямой раскладной стул и задумался. Где-то он слышал. да, определенно слышал. Лет десять назад к отцу приезжал генерал Лизавин и рассказывал что осенью сорок первого его начштаба отправил в Москву кассира Дмитровского банка на полуторке, полной каких-то ценностей. Разговор шел как бы между прочим, без особого интереса. Генералы любят поговорить о войне, вспомнить былое — в конце-концов война была самым ярким временем в их жизни, кто их упрекнет? — особенно когда на столе стоят бутылки и воспоминания всплывают из прошлого. О каких ценностях говорил Лизавин? Точно, кассир вез несколько мешков бумажных денег, серебро и золото. Золото! Чепуха, таких совпадений в жизни не бывает. Но ведь кто-то говорил что жизнь имитирует театр? А вдруг…

Он решил не звонить Денисову — все равно тот ничего по телефону не скажет, — а подъехать к нему. На следующее утро перед отъездом он убрал золото в сейф, замурованный в бетонной стене подвала под домом, а кучу серебра, совершенно неподъемную, накрыл брезентом. Яму пришлось оставить времени на дальнейшие раскопки не оставалось. Олег Степанович решил сразу после возвращения из Москвы засыпать ее и залить бетоном.

Проехав по Дмитровскому шоссе и Бутырской улице, мимо Савеловского вокзала, он, как всегда, по Каляевской улице (как интересно, подумал он, проезжая по ней, мы — единственная страна в мире, где в честь убийц называют улицы) выехал на Садовое кольцо, за Курским вокзалом свернул на улицу Обуха, далее на Бульварное кольцо и набережную Москва-реки. Олег Степанович предпочитали ездить по давно проверенным маршрутам, «как по рельсам», говорил он, хотя Москву знал отлично, изъездил ее вдоль и поперек. Поставил машину у гостиницы «Россия», запер ее и направился к Спасской башне. Там, рядом с подземным туалетом, находилось невысокое одноэтажное здание, соединенное с внутренними помещениями Кремля подземным коридором — бюро пропусков. Войдя в приемную, Олег Степанович подошел к телефону и набрал номер Денисова. Помощник, который снял трубку, ответил, что Иван Трофимович вышел, но пропуск Олегу Степановичу сейчас закажут.

Едва он повесил трубку, как за стеной зазвонил телефон и послышались негромкие голоса.

Окошко открылось, и вежливый голос произнес:

— Ростов Олег Степанович?

Будильник прозвенел в половине шестого. Олегу Степановичу он вообще-то не требовался — он спал плохо, часто просыпался. Ночь прошла спокойно. Пару раз лаял Рэд, но это был лай не на человека — скорее всего, в деревне лаяли собаки. Олег Степанович встал, умылся, наскоро позавтракал, кинул на заднее сиденье машины тяжелый чемодан, запер дом и выехал на шоссе. Обратно машину приведет Зина — у нее второй комплект ключей, а документы на машину Олег Степанович оставлял под резиновым ковриком, там, где их обычно ищут и почти всегда находят угонщики автомобилей.

Была всего половина восьмого, но по шоссе уже мчался поток грузовиков и самосвалов. Худшее шоссе в Московской области, с отвращением подумал Олег Степанович, ловко втиснулся перед огромным рефрижератором и помчался к станции Хлебниково, обгоняя, когда это ему удавалось, медленные грузовики. Можно было ехать и через Лобню, но там иногда приходилось стоять по полчаса у светофора. В Хлебниково переезд закрывался так же часто, зато машин куда меньше.

На этот раз Олег Степанович успел проскочить через переезд в тот момент, когда шлагбаум начал опускаться. Отсюда до аэропорта «Шереметьево-I» всего семь минут, и ровно в восемь Олег Степанович остановился рядом с черной «Чайкой» Денисова, вышел из своей «шестерки», запер ее, кивнул Коле — тот возил Денисова в первую смену — и направился к подъезду № 1.

Здание аэропорта «Шереметьево» — образцовый пример функциональной советской архитектуры, представляло собой гигантский двухэтажный караван-сарай, протянувшийся на полкилометра. Олега Степановича всегда изумляло, что в таком большом здании нет почти никаких удобств для пассажиров — то есть, для рядовых пассажиров. Сам он редко летал теперь в этом качестве — как правило, проходил через первый, крайний слева, подъезд, хотя был всего лишь переводчиком. Это изумление оставалось его единственным чувством по отношению в страданиям рядовых пассажиров. В конец концов, рассуждал он не без изрядной доли здравой логики, если рядовые пассажиры не могут добиться от Аэрофлота чтобы их обслуживали по-человечески, то они сами в этом виноваты.

Войдя в первый подъезд, Олег Степанович спросил у девушки- контролера, привезли ли его дипломатический паспорт и билет. Девушка ответила, что привезли. Он кивнул на чемодан и сказал что берет его с собой. Девушка ловко привязала на ручку чемодана — Олег Степанович предусмотрительно не выпускал его чтобы не был заметен удивительный вес, — бирку с надписью «ручная кладь» — и добавила, что паспорта — его и товарища Денисова принесут в зал попозже, прямо из пограничной охраны. Олег Степанович начал подниматься по широкой, устланной роскошным ковром, лестнице. Сначала его удивляло что переводчик — пусть даже очень ответственной делегации летит первым классом и по дипломатическому паспорту, затем привык и начал принимать как должное. Многое из того, что хранилось на шкафах и полках его дачи, а также в ее тайниках, объяснялось именно огромной и неусыпной заботой государства. С другой стороны, Олег Степанович не сомневался, что многие — если не все — клиенты депутатского зала поступают точно так же.

Встреча в американском посольстве прошла без всяких происшествий, если не считать того, что Олегу Степановичу пришлось заверить жену посла, что он — действительно русский, никогда не жил в Канзасе и даже показать паспорт. Впрочем, Олег Степановичу за последние годы приходилось повторять это много раз.

Они вышли из посольства вместе с Денисовым. Иван Трофимович сел в свой огромный кадиллак и укатил в представительство, а Олег Степанович пошел обратно в отель.

Странно, думал он, идя по улицам такого знакомого, но все-таки чужого города, почему здесь я чувствую себя таким свободным, почему тут легко дышать и тобой владеет праздничное настроение? Может быть, потому что никто не обращает на тебя внимания? А вдруг это и есть настоящая свобода, когда вокруг все улыбаются, приветливы друг к другу и даже продавцы в магазинах не делают вид, что покупатели отрывают их от каких-то важных дел?

Оставшиеся пять дней прошли подобным же образом — Денисов в сопровождении Ростова заглядывал на заседания комитета, вечером ходили в представительства разных стран, посещали магазины и универмаги — особая забота Ивана Трофимовича, который выбирал наряды для дочери, пару раз сходили в кино, смотрели «День шакала», который понравился Ивану Трофимовичу, и «Механика» с любимым актером Олега Степановича Чарльзом Бронсоном, игравшим в фильме бесстрастного наемного убийцу. Денисову же фильм не понравился.

— Слушай, Олег, как может привлекать людей фильм, где совсем нет действия? Да и этот «механик» тип какой-то патологический.