Имя Дмитрия Сергеевича Мережковского прочно связано в сознании русского читателя с символизмом в литературе рубежа веков. Миф о писателе, неуклонно следовавшем традициям символизма, пропустившем ницшеанские идеи через собственное творчество, писателе-однодуме, исповедовавшем одну неизменную философскую концепцию на протяжении всей жизни, был создан современниками Мережковского и поддерживался в дальнейшем отечественным литературоведением. Многие исследователи творчества писателя подробно освещают его философскую концепцию, опираясь на знаменитую трилогию «Христос и Антихрист», сочинение «Л. Толстой и Достоевский», а также многочисленные критические сочинения и общественную деятельность Мережковского до революции. Эмигрантские сочинения писателя обычно указываются общим списком либо призваны для подтверждения постоянства и неизменности тематики автора. Подобное невнимание к эмигрантскому творчеству Мережковского объясняется, на наш взгляд, не только долгим отсутствием его сочинений на родине, неприятием политических взглядов писателя, провозгласившего большевизм абсолютным метафизическим злом, но и стойким мнением, рожденным эмигрантской

\4\

 критикой, о слабости и незначительности всего созданного им в эмиграции.

Советская Россия долгое время была лишена возможности выносить оценку творениям Мережковского, поэтому первыми читателями и ценителями его произведений становятся соотечественники-эмигранты. Следует подчеркнуть эмоциональность и субъективность эмигрантской критики, делающей подчас слишком поспешные и скороспелые выводы, основанные не на детальном анализе творчества писателя, а на эмоциях, рожденных той или иной частной идеей. Творчество Мережковского получило большой резонанс в среде эмиграции. Спектр высказываний необычайно широк: от полного неприятия до восхищения и преклонения. Но, несмотря на разницу эмоциональной окраски высказываний, их объединяет отсутствие установки на серьезный, детальный анализ художественного творчества писателя, который позволил бы определить истинное значение трудов Мережковского для литературного и философского процесса XX столетия. Эмигрантское творчество писателя либо не принимается всерьез, либо, при признании общей значительности и важности проделанного им труда, остается до конца не изученным. Эмигрантская критика не оставила развернутых монографических исследований, посвященных позднему творчеству писателя. Интересные мысли, касающиеся, как правило, отдельных идей и взглядов писателя, рассматривающихся вне контекста общей концепции его творчества, встречаются в разрозненных статьях, 

Значительное место среди эмигрантских критических сочинений, посвященных последнему периоду творчества Мережковского, занимают эмоциональные отзывы поэтического характера, представляющие собой, как правило, слово писателя о писателе. Обилие высказываний подобного рода, огромный спектр оценок и мнений свидетельствуют о масштабе личности писателя, но не привносят аналитического беспристрастного взгляда, способного осмыслить Мережковского как явление в русской литературе.

Среди высказываний подобного рода встречаются прямо противоположные друг другу по содержанию и эмоциональному настрою. Однако все они рассматривают единственный вопрос: состоялся ли Мережковский в эмиграции как писатель?

О значении творчества писателя для русской культуры пишет М. Цветаева в письме к А.А. Тесковой (письмо № 82 от 24 ноября 1933 г.). В споре Бунина с Мережковским по вопросу о присуждении Нобелевской премии Цветаева отдает предпочтение последнему, «ибо, если Горький — эпоха, а Бунин — конец эпохи, то Мережковский эпоха конца эпохи, и влияние его и в России и за границей несоизмеримо с Буниным, у которого никакого, вчистую, влияния ни там, ни здесь не было»

Философская концепция Д.С. Мережковского, эволюционировавшая на протяжении всей жизни писателя, в эмиграции получила завершение и приобрела вид законченной стройной системы взглядов, обусловленных историко-культурным и философским контекстом эпохи, а также нелегкой личной судьбой писателя, окончившего свои дни вдали от родины. Переживая драму русской государственности в XX столетии, Мережковский создает свою философскую систему, ставшую оппозиционной по отношению к господствующей в это время в России философии марксизма и исторического материализма. Эта концепция, часто именуемая утопией, тем не менее стала продолжением религиозного ренессанса начала века и внесла вклад в развитие всемирной идеалистической философии, утверждающей приоритет духовных ценностей над материальными, а также предложила атеистической государственности в России глубокую религиозную основу как альтернативу развития.

Современные исследователи, как правило, характеризуют философскую концепцию писателя, 

\50\

опираясь на дореволюционное творчество, в то время как это лишь отправная точка, начало пути, получившего завершение в эмиграции. Статьи религиозных философов: Г.В. Флоровского, Н.А. Бердяева, В.В. Зеньковского и других — разбирают отдельные положения философии писателя, опираясь в основном на ранние труды и не учитывая поздних сочинений. Исключением стала вышеупомянутая статья Н.О. Лосского о Д.С. Мережковском в книге «История русской философии» (Париж, 1954). Но и она не дает полного представления о философской концепции писателя, так как сделана на материале его раннего творчества и рассматривает только первую трилогию, изданную в эмиграции. Остальные сочинения этого периода остаются без внимания.

Западные исследователи русской культуры освещают философскую концепцию Д.С. Мережковского более основательно. Темира Пахмусс в книге «D.S. Merezhkovsky in Exile» посвящает философии и метафизике Д.С. Мережковского отдельную главу «Metaphysics of Merezhkovsky’s and Hippius’ concepts», подробно рассматривая философские воззрения Мережковского и Гиппиус в период эмиграции. Пахмусс намечает философские и литературные параллели писателя, называет предшественников, выделяет основные мотивы философствования. Однако, характеризуя его философские взгляды, исследователь объединяет Мережковского и Гиппиус, опираясь часто не столько на анализ произведений писателя, сколько на высказывания, записи и поступки его супруги.

Анализируя философские взгляды Мережковского в статье «Христианство Третьего Завета и традиции русского утопизма», Ольга Матич возводит философию Мережковского, также объединяя его с Гиппиус, к русской утопической традиции и даже к радикализму 60-х годов XIX в. Критик рассматривает философскую концепцию Мережковского сквозь призму символистского жизнетворчества, характерного для символистов начала века. Поздний Мережковский, отошедший от символизма и приближающийся в размышлениях о судьбах человечества к христианскому мистицизму, оставлен исследователем без внимания. Спорной представляется и попытка Б.Г. Розенталь в статье «Мережковский и Ницше: (К истории заимствований)» доказать использование в сочинениях эмигрантского периода идей и образов немецкого философа. Интерес к иррациональным сторонам человеческой души, понятие свободы как воли Божией и многое другое было почерпнуто Мережковским не у Ницше, а у Достоевского, на которого писатель сам неоднократно ссылался в собственных сочинениях.

Философская концепция Мережковского — синкретичное и сложное целое. Недаром многочисленные исследователи, русские и зарубежные, относят его к разным философским традициям, называя в качестве предшественников философов различных школ, национальностей и эпох. Несомненной остается лишь принадлежность Мережковского к лагерю идеалистической философии, его антипозитивизм, борьба с приоритетом