Она казалась привидением. Тоненькие ручки с полупрозрачной кожей, торчащие из-под легкого летнего платьишка, милое детское личико с пухлыми губками и большими, круглыми, точно блюдца, глазами. Но, несмотря на всю свою красоту, девочка казалась ненастоящей. Будто бы она была галлюцинацией, миражом, будто бы состояла из одного лишь воздуха. Будто бы она была здесь и в то же время не здесь.

Остекленевшим взглядом она следила за тем, как где-то далеко за холмом медленно садилось воспаленное солнце. Ветер трепал ее жиденькие светлые волосы, развевая подол платья, но она, казалось, этого и вовсе не замечала — все стояла и смотрела куда-то вдаль, не фокусируя свой взгляд, ни на чем конкретном.

И все же она была невероятно красивой. Еще не искаженные злобой и завистью черты, такие детские, такие наивные, чистые. Она была похожа на куклу. На маленькую хорошенькую куклу, коих другие маленькие девочки ласково называют принцессами. Ее могли бы звать, скажем, принцесса Арабель или принцесса Виктория. Она могла бы сидеть круглыми сутками в стеклянном шкафчике, предназначенном для всяких диковин, и смотреть на мир своими неподвижными глазами.

Я все еще не могла поверить, что Стеф — моя бывшая лучшая подруга — была способна на такую подлость. Прошла уже почти целая неделя, а я была все еще зла на нее. Да что уж там говорить — я была просто в ярости! Предательница!

Безусловно, я понимала, что моя обида выглядит просто по-детски, совсем как в те времена, когда мы со Стеф не могли договориться, какой мы смотрим фильм — комедию или ужастик (комедия, конечно же, для Стеф) — и в итоге оказывались на разных краях дивана, отгороженные друг от друга баррикадой из подушек, и, без всякого аппетита поглощая свою порцию остывшего попкорна, в сотый раз пересматривали старые записи Маппет-шоу. Конечно, это было своего рода компромиссом, потому что, несмотря на возраст, мы обе всегда фанатели от милых реплик Кермита и его похожего на шпионский наряд пафосного плаща с широкополой шляпой.

В целом, наша дружба была немного странной, впрочем, как и любая женская дружба. Мы давали друг другу пространство для личной жизни, не выпытывали секретов, а еще было одно самое страшное табу — разговоры о парнях. Но в тот день были нарушены все три правила одновременно. В тот день Стеф исполнилось семнадцать, и она подумала, что, раз она старше, то ей все дозволено.

Проснулась я от светившего в глаза яркого солнца. Как оказалось, заснула я прямо в одежде, но дядя, видимо, ночью заходил ко мне, потому что сверху я была накрыта теплым клетчатым пледом. Взглянув на тикающий на столе старомодный металлический будильник, я к своему ужасу поняла, что сейчас всего лишь шесть часов утра. В Мельбурне меня в такое время и танком не поднимешь.

Но делать было нечего: спать больше не хотелось, а я не держала во рту ни крошки со вчерашнего вечера.

Я поднялась с кровати и кинула мимолетный взгляд на разбросанные по полу фотографии. Прошло совсем немного времени, но мне было уже гораздо проще воспринимать существование этих обличительных снимков. Собрав все фотографии в кучу, я кинула их в стоящую тут же мусорную корзину для бумаг. Счастливой дороги, Стеф.

Я оставила дяде записку о том, куда я собираюсь, и прикрепила ее на холодильник. До главной улицы Магнолий идти было не близко, а я не хотела, чтобы дядя напрасно волновался. Особенно я не могла его подвести после сегодняшнего случая в конюшне.

С окраины Мак-Марри до центра городка хорошо было добираться на автобусе — три мили и семьдесят пять центов за билет — но мне почему-то хотелось прогуляться. С собой я привезла гору новой пленки, так что я надеялась, что в дороге мне не будет скучно, и, засунув отснятую пленку в карман, я повесила себе на шею готовый к новой охоте фотоаппарат.

Идя вдоль редкого ряда домов, я фотографировала буквально все подряд, исключая пялившихся в мою сторону случайных прохожих. Но иногда в кадр попадали и они, если не видели меня, конечно же. Я не заметила, как отщелкала и вторую пленку, и тут же одернула себя, что моя кредитка не покроет потом все расходы на проявку, а отец дал ее мне, рассчитывая только на мой разум и ответственность. Когда он увидит потом счет, я боюсь, его хватит удар.

Второй день подряд я почти не спала. Временами проваливалась в какую-то легкую полудрему, но быстро возвращалась в реальность. Сон был беспокойным, прерывистым. Я то пропадала, то вновь появлялась. Фантазии в моей голове смешивались с черно-белыми снами, и в каждом сне я видела одно и то же: одиноко стоящий в долине холм и маленькую девочку, раскачивающуюся на качелях. Лица девочки было не разобрать, но она почему-то казалась мне очень знакомой. Как будто я всю жизнь ее знала.

Я проснулась от резкого света, ударившего прямо в лицо. Распахнув глаза, я поняла, что это солнце играет лучами и ненавязчиво пытается меня разбудить. Оказывается, я так и заснула в углублении на лестничном пролете с маленьким окошком, через которое открывался великолепный вид на восточную часть фермы.

Как я и ожидала, вдалеке вновь расстилалась знакомая долина, идеально ровная. Без единого выступа. Без всякого холма.