Чистое, яркое, голубое небо. Тонкие ветви деревьев выглядят, как трещинки на небосводе. Асфальт, покрытый чуть притоптанным слоем снега. Сухой и чистый, чуть морозный воздух. Берег замерзшего пруда. Мужчина, одетый в темно-серое драповое приталенное полупальто, напоминавшее военную форму, сидел, откинувшись на спинку деревянной лавочки. Его глаза были закрыты, а слегка беспокойное дыхание вырывалось слабыми струйками пара. Он был невысокого роста, худощав, но очень жилист. Его ноги, обутые в летние армейские бутсы, казалось, совершенно не чувствовали холода, а возле правой руки, на лавке, покоилась черная полированная трость с никелированной рукояткой в виде шара. Александр был полностью погружен в свои мысли и лишь где-то на краю сознания улавливал шаги редких прохожих, которые шаркали по обледенелому асфальту где-то вдалеке. Эта идиллия продолжалась бы целую вечность, но близкий звук притормозившего автомобиля вынудил его открыть глаза и обратить внимание на источник шума. Метрах в сорока, за небольшой декоративной оградой парка, притормозил вызывающего вида кроваво-красный BMW Х5. Практически сразу с переднего сиденья выскочил крепкий мужичок в опрятной, но несколько старомодной одежде и прислужливо открыл заднюю дверь. Чуть склонившись в легком поклоне. Из двери вышел пышущий жизнью человек совершенно лоснящегося вида, в черном приталенном расстегнутом полупальто из драпа, брюках в тон верху, но в еле заметную вертикальную полоску и изящных замшевых ботинках. На его шею был накинут белый шарф, а на руках матерчатые перчатки в тон шарфу. Головной убор отсутствовал, а потому была видна густая копна черных как смоль волос, чуть волнуемая легким ветерком. Черты лица этого человека были настолько неуловимы, что не получилось бы при всем желании не только их описать, но даже и просто сфокусировать на них свое внимание. Медленной и расслабленной походкой этот мужчина подошел к Александру, встал напротив и, чуть кивнув, обратился:

— Доброго дня. Не позволите присесть с вами?

— Пожалуйста, — Александр слегка поежился и поправил воротник пальто, а незнакомец сел рядом, откинувшись на спинку лавки, и продолжил:

— Знаете, Саша, а ведь я к вам по делу. Не удивляйтесь. Да, я знаю, как вас зовут. Мало того, знаю о вас все, включая ваши сокровенные мечты и желания.

— Кто вы?

(2 марта 1855 — 19 сентября 1856)

Тишина и покой, окружающие Александра, казалось, длились вечность. Но вдруг легкая струйка холодного воздуха скользнула по плечу, вызывая желание поежиться, потом еще одна, и уже спустя какие-то мгновения довольно мерзкая прохлада полностью покрывала тело, отзываясь в коже гаденьким покалыванием. А откуда-то издали доносились голоса, искаженные настолько, что сливались в нечленораздельное мычание. Потихоньку возвращалось ощущение собственного тела, которое выглядело так, будто бы его совершенно все отлежали, а буквально каждая мышца была под завязку наполнена легкими покалываниями и болью, расходящейся по телу теплыми живительными волнами. Вместе с тем с каждым мгновением повышалась четкость звуков, которые окружали его, да и вообще — всех ощущений. Теперь он уже различал сдавленный плач нескольких женщин и какие-то иные голоса, ведущие смешанную беседу, лишенную, по сути, всякого смысла. Александр чуть приоткрыл глаза и увидел небольшую толпу людей с очень перепуганными и серьезными лицами в разномастных одеждах, как гражданского, так и религиозного толка. Часть из них ему была смутно знакома. В небольшом отдалении рыдали три женщины, причем две явно фальшивили, больше выделываясь, так как явно присматривали за тем, чтобы их подопечная не упала или как еще себе не навредила, нежели переживая с ней какую-то утрату или муку. Приглядевшись, он опознал в той, что натурально страдает, свою маму… Эта мысль так резанула по сознанию, что ему стало не по себе, до жути, до странного тянущего чувства в груди. Он ведь не помнил свою мать совершенно, а тут точно и ясно осознавал факт того, что вон та смутно знакомая женщина — его биологическая мать, которая его любит.

Потихоньку он стал осматриваться, одними лишь чуть приоткрытыми глазами. Сквозь окна из толстого и довольно мутного стекла нестройными лучами пробивался слабенький свет с улицы, а потому в помещении был густой полумрак, волнуемый лишь немногочисленными свечами в массивных подсвечниках с энергично пляшущими огоньками. Довольно быстро положение пассивного наблюдателя Александру надоело, потому он полностью открыл глаза и стал осматриваться не таясь. Прошло несколько минут. Все сосредоточенно занимались своими делами, не обращая никакого внимания на внимательно их рассматривающее тело подростка. Постель была очень мягкой, теплой и уютной. А потому Саша решил не отвлекать этих людей от безусловно важного и нужного дела и, повернувшись на бок, пригрелся и задремал. Через какое-то время он услышал легкий, испуганный вскрик, после которого в комнате наступила блаженная тишина. Шевелиться не хотелось, но где-то на краю сознания проскакивала мысль, что все присутствующие внимательно наблюдают за ним. Поэтому, чуть поборовшись со слабостью и дремотой, снова повернулся на спину, потянулся, сладко зевнув, и сказал: «Доброе утро», потирая кулачками глаза.