Два десятилетия назад художник, иллюстрирующий книгу М. Клэггета «Греческая наука в древности» (Clagget М. Greek science in antiquity), остроумно представил суть рассуждений автора в рисунке на обложке: из яйца, лежащего на подставке, покрытой разного рода числами и геометрическими фигурами, проклевывается не желторотый птенец, а древнегреческий бородатый философ. Чтобы уж каждый понял многозначительный намек, иллюстратор расписал чертежами и скорлупу яйца. Вряд ли, однако, даже склонный к юмору М. Клэггет предвидел, какой ответ может последовать вдруг от археолога на недоуменный вопрос — кто это умудрился покрыть чертежами подставку и яйцо до появления из него на свет самого родоначальника европейской науки и культуры?

Поскольку речь идет об истоках современной цивилизации, то, наверное, мысль большинства читателей направится в поисках ответа дорогой, давно проложенной науковедами, — в страну многомудрых жрецов Великого Хапи, Египет, или (что считается более предпочтительным) на Ближний Восток, в Халдею, край волшебников-магов и звездочетов-астрологов, познавших суть бытия и тайн грядущего. Недаром и Самуэль Крамер, видный американский историк, в своей широко известной книге «История начинается в Шумере» корни мировой пауки обнаруживал здесь, среди выдающихся достижений древнего населения Двуречья, признанной колыбели ранних культур евразийских народов.

Быть может, это покажется шуткой, по почему бы теперь, после примечательных находок эпохи древнекаменного века в Северной Азии, не осмелиться заявить, что… история начинается в Сибири? А если к сказанному добавить, что подтвердить такое заявление могут «астрономические трактаты», обнаруженные на стойбищах ледникового времени севера Азии, то нетрудно вообразить степень негодования оппонента: «Шутки, конечно, и в науке дело хорошее, но надо бы знать им меру. Ибо каждому школьнику известно, что охотники на мамонтов трактатов по астрономии не сочиняли, хотя бы уже потому, что письменности они не имели, а считать, а также чертить геометрически осмысленные фигуры не умели». Действительно, о каком «начале цивилизации», да еще в Сибири, о каких там «истоках наук» может идти речь при оценке умственных способностей людей, культура которых отстоит от современности на десятки, а то и на сотни тысячелетий?

Не стоит, однако, торопиться выносить категорические суждения в вопросах деликатных, к коим в сфере археологии относится в первую очередь мир мышления далекого предка. Недаром сейчас, когда человек вышел в космическое пространство, историки науки, размышляя о том, когда земляне приступили к подготовке величайшего из своих свершений, стали уделять пристальное внимание интеллекту и духовности древних людей, их изначальным попыткам познать мир и свое место в нем. Человек в последние десятилетия сделал первые шаги в бескрайних просторах Вселенной, доступных ранее лишь пытливым глазам и разуму. Практически — действительно первые, но следует помнить, что им предшествовали (правда, всего-лишь в воображении) тысячи «стартов» безвестных мечтателей далеких эпох. В мифах, этих сказочных грезах человечества, кажется, навеки «плененного» его колыбелью — Землей, люди на птицах поднимались над нею и возносились в Космос. И тогда их необъятная обитель виделась им всего лишь маленьким диском, сходным с Луной.

Читатель, однако, может с полным на то правом возразить: мифы — не довод для оправдания рискованной гипотезы. Право ее на жизнь может подтвердить лишь факт познания предками тайн природы и, непременно, установленный на уровне точности естественных наук. Ведь речь идет об основополагающей проблеме в истории культуры — времени и месте становления цивилизации. Вот тут-то, продолжая полушутливо настаивать на своем, стоит признаться, что гипотезу эту подтолкнуло к появлению на свет еще одно весьма существенное обстоятельство: ошеломляющее удревнение археологами времени появления на Земле предка человека и открытие следов культуры в местах, где они до недавних пор совершенно не ожидались. Речь идет вот о чем: если около ста лет назад считалось ересью утверждать, что первые люди появились где-то в «Саду Эдема» библейской Земли Двуречья чуть древнее шести тысяч лет назад, то теперь со всей очевидностью стало ясно, что событие это выходит за пределы трех миллионов лет, а за честь называться прародиной человечества соперничают Африка и Азия, в том числе северная часть ее — Сибирь. Так на глазах третьего поколения археологов палеолита произошел коренной переворот в представлениях о временной протяженности эволюции первобытного общества. Неожиданное «постарение» человечества и энергия, с которой, как выяснилось, прапредок осваивал Землю, вынуждают теперь даже самого закоренелого скептика иначе взглянуть на достижения древнейших людей в развитии культуры, в особенности по части их интеллекта. В самом деле, неужто перво-предки наши миллионы лет назад тем и занимались, что почти бездумно (некоторые даже упорно утверждают — инстинктивно) колотили камни, кое-как приспосабливая их «для разделывания охотничьей добычи», обладание которой будто бы безраздельно захватывало все помыслы их полуживотного ума?

Кажется, никакое событие в мире не могло вывести из себя Эли де Бомона, ученого секретаря Французской Академии наук. Характер такой, да и положение обязывало. И если теперь он, с шумом отодвинув кресло, принялся быстрыми шагами вымерять кабинет, то, наверное, случилось нечто из ряда вон выходящее. Между тем на столе осталась лежать книга, раскрытая на странице 298, и называлась она совсем, кажется, безобидно: Boucher de Pertes. Antiquites celtiques et antediluviennes. V.

2 —

Paris, 1857 («Кельтские и допотопные древности». Том. 2.— Париж, 1857 год). Да и сюжет как будто далекий от интересов математика Эли де Бомона и потому можно было лишь подивиться: отчего вдруг такая нервная реакция человека ученого, да к тому же и светского? Но если бы в кабинете при столь прискорбной сцене, когда один из «бессмертных», член Академии, дал волю своим страстям, оказался бы по случаю коллега, то ему достаточно было взглянуть на имя автора сочинения, и все стало бы ясно. Опять этот Буше де Перт, сочинитель чувствительных стишков, сентиментальных романов (один из них, «Маркиза де Монталь», даже имел успех), романтических баллад, острых социологических трактатов, сатиры «Политики», а также волшебных сказок и легенд! И вот этот писатель и фантазер, Жак де Кревекер (таково действительное имя этого человека, который для псевдонима избрал себе фамилии отца и матери), вторгся в святая святых, в науку, где неуместно рассказывать сказки. Буше де Перт — неисправимый фанатик навязчивой идеи допотопной древности рода человеческого.

Почти два десятка лет прошло со времени первой встречи непременного секретаря Академии Эли де Бомона с любителем-археологом из провинциального городка Аббевиля. Тогда, в 1839 году, секретарь деликатно растолковал главе аббевильской таможни, что доставленные им в столицу камни, даже если они в самом деле найдены глубоко в земле вместе с костями слонов и носорогов и даже если допустить, что они обработаны человеком, то кем же мог быть этот, человек как не римлянином? Это они, римляне, в славное время Юлия Цезаря строили военные лагеря под Парижем, в землях варваров-кельтов и их страшных жрецов-друидов. Да и слонов с собой привели они, римляне, и, надо полагать, носорогов тоже.

Что же услышал академик в ответ на свои добрые слова? А вот что: камни эти не «дикие», поскольку неровности на их поверхностях (вроде округлых или вытянуто-овальных каверн) есть результат целенаправленной работы людей допотопной первобытности. Буше де Перт был убежден, что только рука человека могла придать им столь строго геометрические очертания. Он утверждал, что природные силы и случайности не могут обусловить появление замеченных им особенностей конфигурации и рельефа «топоровидных камней», и энергично указывал на боковые, обтесанные и сплюснутые с двух противолежащих поверхностей края, на гармоничную, по его мнению, линию изгиба. И наконец, прямо заявил изумленному академику, что, как он считает, «с этого дня начинается новая страница изучения истории человека», ибо (вы только послушайте эти речи!) «не доказывает ли это подобие топора также убедительно наличие человеческого существа, как "Минерва" Фидия и "Венера" Праксителя»? Дальше — больше: таможенник поставил в известность «бессмертного», что древнейшего представителя рода Homo он нарек «Ноmо Naturalis» — «Человек Природы»! Когда же Эли де Бомон полушутя — полусерьезно поинтересовался, где же останки его, то в ответ услышал: «За отсутствием памятников надо довольствоваться их пылью, а за отсутствием самих индивидуумов — теми следами, которые оставили их ноги». «И это все, что нам осталось?» — с удивлением воскликнул тогда озадаченный академик. «Увы, да, порой бывает лишь пепел, уголь, да несколько осколков кремней». А потом добавил: «Плоды моей научной деятельности основываются на расчете. Этот расчет дает мне уверенность. Все овраги, которые я исследовал, изучались с полной уверенностью в правоте моей идеи». Академик, как ему помнится, онемел, услышав о таком способе поиска новых истин.

С тех пор неугомонного Буше де Перта вразумляли многие, в том числе (ввиду дерзких посягательств его «на основы») специально созданная Академией «Комиссия». Увы, он продолжал терзать Академию, настойчиво требуя признать, что найденные им вместе с костями вымерших животных камни обработаны никому не ведомыми «допотопными людьми», печатал свои несусветные домыслы о «Человеке Природы», который будто бы жил на земле много тысячелетий назад, задолго до благостных библейских времен. Таможенник из Аббевиля получил по заслугам — насколько стало известно Эли де Бомону, теперь уже и святые отцы призывают запретить чтение его сочинений как противоречащих духу священной Библии. Да и какое еще могли они принять решение, когда в течение трех лет (в 1839–1841) в ответ на мирные увещевания Эли де Бомона и других ученых людей один за другим вышли в свет пять увесистых томов сочинения Буше де Перта, озаглавленного претенциозно и вызывающе: «О сотворении. Сочинение о происхождении и развитии живых существ». Это была «многотомная атака», которая начиналась буквально с первого слова названия — «Сотворение…». Ведь это звучит как самая злая ирония, если не богохульство — что человек сотворен богом, в том не может быть сомнений. В издании между тем упорно проводилась мысль о глубокой древности человечества, а в подтверждение приводились все те же найденные в песках долины Соммы булыжники.

…Не пошли, видно, впрок отеческие наставления академика. Что же удивляться тому, что книги аббевильского «естествоиспытателя» были встречены в штыки? В канонаде скептических откликов творец «Сотворения…» предстал перед публикой графоманом-дилетантом, нечистым на руку. Никто ведь не был уверен, что камни не обколол он сам или его друзья-землекопы, которые сооружают на Сомме каналы. Но, поистине, нет границ человеческому сумасбродству — в 1847 году Буше де Перт, будто ни во что не ставя доводы почтенных критиков, напечатал первый том «Допотопных древностей». Да добро бы остановился в нем на мысли об использовании «Человеком Природы» этих будто бы оббитых камней в те незапамятные времена, когда, согласно мнению самого великого естествоиспытателя Жоржа Кювье, и людей-то на Земле быть не могло. Так нет же!